Восточный фронт адмирала Колчака - Сергей Владимирович Волков

отстранение чехами себя в иностранцы. «Невмешательство» в русские дела долго не могло вместиться в русские головы. Благодаря этому много было совершено ошибок, слишком болезненно потом переживалось разочарование, больно отразился братский удар в размякшее русское сердце.

Теперь издалека, через опыт и спокойное изучение вопроса, видим, что прозаически и без всякой волнующей славянской романтики дело произошло вот как: «Прошли легкие победы, триумфальные захваты пустых городов», веселый разгон неорганизованных доморощенных красных шаек. Победа эта досталась необыкновенно быстро, легко, «играючи», ибо у большевиков во всей Сибири не было тогда никаких регулярных войск. Импровизированные «красногвардейцы» с винтовками на веревочках, наскоро собранные толпы рабочих – это не армия.

В № 34 «Красного Архива» опубликованы интересные донесения майора Пишона, члена французской военной миссии в Петрограде, командированного в Сибирь после октября. Майор Пишон в то время (в начале 1918 года) был главным советником и осведомителем Парижа по сибирским делам. Он настаивал на создании военной базы в Сибири и считал эту задачу вполне осуществимой, главным образом потому, что у большевиков в Сибири не было в то время армии. «С хорошо дисциплинированной дивизией можно отвоевать всю железную дорогу до Омска», – доносил майор Пишон в Париж. И так «захваты пустых городов» прошли победно, весело, и герои почили на лаврах.

Но вот пришла другая пора, и дело приняло серьезный оборот. Из Европейской России надвинулась Красная армия, какая-никакая, но все же за ней лежала одна из великих мировых держав. За фронтом безмолвствовала стомиллионная страна…

Подумать было о чем. То есть подумать-то надо было немного раньше, перед выступлением – если замахнулся, так уж бей. Но чехи все же решили подумать – лучше поздно, чем никогда. И думали они так – ни много ни мало – целый год. Тот самый год, когда Русская Сибирская армия держала фронт на Урале, чехословацкие легионеры сидели в тылу, и сидели до тех пор, пока не настал трагический конец и армии, и всего, что было с нею связано.

Прозаическая, без славянского романтизма, суть дела заключалась в том, что цель выступления чехов была теперь достигнута. Цель выступления – воспротивиться требованию Троцкого сдать оружие. Требование это имело логическое основание: чехи – военнопленные, снаряженные и одетые русской властью, и русская же, та или иная, власть имела право взять это снаряжение обратно. Теперь между Троцким и чехами стал адмирал Колчак, Красный Халиф на Час остался за Уралом. Угроза разоружения отпала, что и требовалось доказать. Чехи решили – мир с Германией на Западе ведь означал мир и с большевиками.

Хотя мнение большевиков на этот счет не совпало с чешским – большевики остались на прежней точке зрения, а именно: через год, когда Колчаковский фронт рушился и чехи оказались лицом к лицу с красными, чехи так поспешно бежали от красных, что вылезали даже из своих драгоценных насиженных теплушек, оставляя не только все свои пожитки, но бросая даже броневики. Однако это не помогло, красные настигли чешский тыл и открыли огонь. Наконец чехословацкие легионеры сделали попытку выслать парламентеров на переговоры. Однако тут красный командир ответил им: «Разговаривать нам не о чем. Вы – русские военнопленные и должны немедленно сдать все русское вооружение». Ниже мы увидим, что потом, в Куй-туне, между красными и легионерами мир все-таки был заключен.

С родины шли вести о провозглашении самостоятельной Чехословацкой Республики. Стоило ли дальше воевать – ведь «мы уже освободили наш народ». «До бот войну! Домой!» Так писал «Ганак», один из легионерских журналов, издававшихся в Сибири. «В Версале начинается грандиозная торговля… Народ наш не нуждается в просьбах, потому что не нуждается ни в чьей помощи. Он сам себе помогает, он это доказал!»

В общем, выстрел полковника Швеца прозвучал одиноко. Это был последний чешский выстрел в войне с большевиками. Все последующее была уже не война. В частях начались митинги, появились ораторы против командного состава, требование выборных начальников, съезды делегатов воинских частей – и надо всем этим стоял вопль: «Домой!» Политические руководители и военное командование переполошились. Но все же кое-как усидели на своих местах, уладили дело компромиссами и стали ждать эвакуации домой.

Итак, Чехословацкое войско, отступая, бросило фронт и потянулось по Сибири длинной лентой эшелонов или, как они сами говорили тогда, «гадом» (змеей), возвратилось опять на те места, где находилось до своего славного выступления. Началась для легионеров теплушечная жизнь на станциях Сибирской железной дороги, с малыми передвижениями. Типичная картина для сибирских станций на протяжении всего 1919 года. Всюду, в тупиках и на запасных путях, стоят эшелоны красных вагонов – «40 человек, 8 лошадей». Только теплушки благоустроенные, с печками и окнами. Снаружи все разрисованы целыми картинами и украшениями из березовой коры. Среди «жилых» теплушек стоят обычно груженые составы, платформы, тщательно обтянутые брезентом. Разместились легионеры также и по городам, по казармам, в военных городках, поселках и станционных зданиях. Их эшелоны тянулись по всей магистрали, от Урала до Владивостока.

Надо сказать, что к тому времени Чехословацкий корпус неимоверно распух – в нем было более 50 тысяч людей. К чехам-добровольцам, составлявшим первоначальное войско, присоединилось много «соотечественников» из мадьяр, евреев и немцев, оставивших лагеря военнопленных. Они только что записались в «соотечественники» здесь же, как только была провозглашена новая свободная Республика Чехословаков. Новенький чехословацкий мундир был тогда удобным прикрытием для всевозможных новоиспеченных «граждан», дельцов и талантов, поистине завидных. Это было очень хорошее подданство. «Граждане» в новеньких чехословацких мундирах ездили по железной дороге туда и сюда, что-то покупали, продавали, нагружали, перегружали, отправляли, получали и наводняли станции и улицы сибирских городов толпами «знатных иностранцев».

А кругом бушевало взбаламученное русское море. Волны беженцев с Волги и Урала заливали и без того переполненные города. Местные власти, бессильные что-либо исправить, метались в тщетных попытках улучшить положение городов. Сытый сибирский город стал неузнаваем. Ободранные столовки, длинные очереди с карточками, серые, обветренные обыватели, терпящие нужду в самом необходимом. Когда-то богатые, сибиряки должны были вновь и вновь жертвовать своим последним, самым необходимым, делиться с бегущим из-за Урала братом и кровом, и пищей. Разъедаемый красной и по-лукрасной пропагандой, одурманенный кровавою страстью, русский народ пил горькую чашу, поднесенную ему Судьбой…

С фронта везли раненых, не хватало лазаретов, медикаментов, во всех направлениях отправлялись мобилизованные к местам призыва. Постоянные мелкие восстания в тылу, порча единственной артерии огромной страны – железной дороги – довершали трудную обстановку.

В то время Совет союзных миссий придумал использовать стоящих в тылу чехов для охраны дороги. Благо они жили на путях совершенно бездельно. На