The Kills (СИ) - "Белый_Шум"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Очень красиво, — похвалил я. — Давай повесим его на холодильник.
— Давай! — задорно отозвалась дочь, крепко обнимая меня за шею. — Папа, — зашептала она заговорщически, — а кто такой злоебусий?
Я аж крякнул от неожиданности.
«Ну, Уилсон! Ну зараза!»
— Это ты где такое услышала, солнышко?
— Мама сказаа на миксил, — сделала круглые как блюдца глаза Амели.
— Гм, — я натянул самую невозмутимую улыбку. — Это секретное мамино слово. Его больше никому нельзя использовать, — импровизировал я.
— Посему? — недоумевал ребёнок.
— Потому что оно волшебное, и мама его использует, только когда печет десерты, — понес я полную околесицу, лишь бы убедить дочь не повторять. — И если его узнает кто-то другой, получится не так вкусно.
— Ладно, — Амели приложила пальчик к губам. — Это будет наш секлет.
— Точно. Секрет.
Я поднялся, взял дочь за руку и пошел на кухню.
Кейт, перепачканная мукой, воодушевленно декорировала торт, испечённый к дню рождения Амели, и что-то напевала себе под нос.
— О, Люцифер, — она чмокнула меня в губы.
— Привет, — нежно обнял я жену.
— Я как раз заканчиваю.
— Как себя чувствуешь? — я положил руку на уже наметившийся животик. — Как Самаэль младший?
— Я отлично. Похоже наш сын будет футболистом, — всплеснула руками Кейт. — Такой маленький, но такой сильный.
Я позволил себе замереть на мгновение, вдыхая запах выпечки и пряных специй на волосах жены. Запах уюта, счастья. Запах нашего дома.
Питера осудили спустя несколько лет судебных слушаний и несчетное количество томов уголовного дела. По совокупности приговоров он получил пожизненное, понеся ответственность за все злодеяния: убийство Эмили и Джуди Беккер, покушение на меня, смерть дежурного в полицейском участке и, конечно же, за смерть всех девушек, подтверждением чего стали найденные трофеи. Они слишком много для него значили, что избавиться от них у душегуба не поднялась рука.
Мими и Джино решились на переезд в Чикаго. Сыграли шумную, красивую свадьбу, купили дом, совсем недалеко от нас, став нашими частыми гостями и верными друзьями.
— Амели вся в предвкушении поездки в Диснейленд, — тихонько проговорила Кейт, поглядывая на дочь.
Я повесил рисунок рядом с остальными на холодильник. Амели занялась созданием нового, весело дёргая ногой под столом.
— А я в предвкушении нашей романтической поездки на море, — я вернулся к Кейт, теперь обняв ее со спины и поцеловал в ушко. — Скоро нам будет совсем не до отдыха, — погладил живот, почувствовав сильные пинки маленьких ножек. — И правда футболист, — усмехнулся я.
Кейт закончила с декором, отложила кондитерский шприц и повернулась ко мне лицом. Она выглядела взволнованно и сосредоточенно.
— Что случилось?
— Люцифер, — понизила она голос. — Есть одно незаконченное дело, которое не даёт мне покоя.
— Не совсем понимаю, — мотнул я головой.
Жена начала теребить ворот моей рубашки. Кейт всегда делает так, когда ее волнует предстоящая беседа.
— Я знаю, что ты будешь против. Затея в целом вряд ли тебя порадует, — тараторила Кейт. — Но это нужно мне. Для успокоения, — ее взгляд стал серьезным. — Я поняла, что готова сделать это именно сейчас. И должна сделать именно сейчас.
Маньяк. Больница тюремного типа
Я смотрел в пыльное заляпанное окно, скованное массивной решеткой. Мутный пейзаж города, далёкий, недоступный, с кипящей в нем жизнью, куда не дотянуться рукой, не потрогать, не прикоснуться. Я больше не смогу внести свою лепту, не смогу утолить голод. Навечно запертый в своем теле.
— Джефферсон, к тебе посетитель, — окликнул меня охранник. Лысый, сплошь гора мышц, с грубым, будто высеченным рублеными движениями лицом.
Я удостоил его мимолётного взгляда, развернул коляску и покатил к выходу. Довольно быстро я наловчился общаться с новой частью своего тела, если инвалидную коляску можно таковой назвать. Теперь она служила мне ногами, которых я лишился. Травма лишила меня силы, ловкости, возможности проникнуть куда угодно, возможности делать что угодно. Взять желаемое, осуществить мечту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Колеса старой, изрядно потасканной жизнью коляски вращаясь скрипели, стучали по металлическим порожкам. На них я часто застревал, рывками высвобождая себя из ловушки. Охранник молча шел позади, совершенно равнодушный к моим неудобствам. Он со скучающим видом ждал, пока я совладаю со злосчастными дверными проемами. Массивные металлические двери с мерзким электрическим звуком открывались и закрывались, пропуская меня в переговорную.
— Шестая, — холодно буркнул охранник, оставаясь сторожить выход.
Я покатил к кабинке, завернул за перегородку и оторопел. Если бы стоял, попросту потерял бы равновесие. За помутневшим бронированным стеклом сидела она. Кейт. Я не сразу ее узнал. Она изменилась. Кожа, до этого белая, словно светящаяся изнутри, приобрела золотистый загар. Волосы слегка посветлели, разбавленные россыпью прядей пшеничного оттенка.
Торопясь, ударяясь о боковые стенки, я примостил коляску и сорвал нервным движением трубку со стены. Кейт же не спешила, склонила голову, изучая меня, как подопытного кролика в лаборатории. Невозмутимо, с бесстрастным до отвращения лицом сняла трубку и молча воззрилась на меня.
— Ты... — я осекся.
Заметил на ее носу веснушки, совсем немного. Терпеть не могу веснушки. Ко всему прочему добавился ещё и макияж, изрядно смахнувший налет невинности с лица Кейт.
— Что с твоими волосами? Что с тобой?
В голос помимо моей воли вплелись пронзительные, почти истерические нотки. Образ мечты рушился на глазах. Я тщетно пытался склеить ее осколки в надежде спасти то, что осталось.
Её губы искривила непривычная злорадная улыбка. Глаза смотрели на меня с презрением и ехидным торжеством. Больше не было того взгляда трепетной лани, жертвы, моей мечты. Охотничий дух — вот, что в ней взрастила жизнь. Кейт больше не была агнцем, идущем на заклание.
Передо мной был абсолютно другой человек. Женщина, не удостоившаяся бы и крохи моего внимания.
— Солнце вносит свои коррективы, — не тая скуки в голосе ответила Кейт и совершенно небрежно стала наматывать телефонный провод на палец.
Весь ее вид выражал светскую утомленность, будто мы сидели не в тюрьме, разговаривая через бронированное стекло, а на скучнейшем званном ужине.
— Почему ты пришла ко мне? — впервые я оказался в положении жертвы. Сидящий здесь, в инвалидном кресле, опешивший, не зная, что сказать в нетипичной ситуации. Я попросту был не готов.
Она одарила меня стервозным взглядом, надула губы, изображая недовольство.
Все тело передёрнуло отвращением.
— Забудь обо мне. Я больше не та Кейт, которую ты хотел убить.
Я не успел ничего сказать. Она резко повесила трубку на рычаг и встала. Тошнота и отвращение подкатили к горлу. Кейт была беременна, осквернена чужим естеством. Больше не чистая, уникальная, моя. Она отдала часть себя другому. Эта мысль обдала нутро липкой брезгливостью. Кейт, не оборачиваясь, устремилась к выходу, пока я так и сидел с трубкой в руке, окаменевший, глядя ей вслед.
— Джефферсон, ты там заснул? — недовольно пробасил охранник.
— Я, — сглотнув вязкую слюну, повесил трубку, — сейчас.
В камеру я возвращался отсутствующий, плывущий по волнам дурного сна, в который меня забросило.
Образ Кейт искажали наплывы безобразных элементов. Веснушки, косметика, повадки, другой цвет волос. Живот.
Я моргнул. Глаза запекло, так долго пялился в одну точку на пыльном полу.
Туман, закрывающий весь остальной мир, сузивший зрение до точки под именем Кейт, рассеялся. Я ощутил предельную ясность, прозрение.
Из оцепенения меня выдернула холодная рука медсестры, бесцеремонно развернувшей предплечье внутренней стороной наверх. Она оглядела синяки от капельниц.
— Поставлю во вторую руку, — она наклонилась ближе и задрала майку на моем животе. — Нужно сменить мочеприемник.