Живой Журнал. Публикации 2020 - Владимир Сергеевич Березин

― никакого наследника нет, и вообще, Ватсон, тот, с кем вы пили ― женщина. Поэтому вы никогда не видели его одновременно с женой дворецкого.

― Женщина? Да она пьёт как лошадь, ― воскликнул я и тут же получил от наследника пощёчину.

Фальшивый доктор Мортимер наконец остановился и произнёс:

― Так или иначе, Холмс, ваше время кончилось. Наш век уже не век пара, а век дизеля.

― Жаль, тот мне нравился больше. По крайней мере, запах угля мне был более приятен, чем этот.

― Каскад остроумия! Знаете, все речи, которыми обмениваются герой и злодей ― одинаковы. Мы с вами не первый раз выговариваемся перед публикой. После чего ваш доктор присочиняет к нашим откровениям что-то такое, отчего его читатели считают, что добро лучше зла. Но никакого добра нет, да и зла тоже. Да и какое вы добро, Холмс, вы наркоман, упивающийся властью над людьми. В итоге, такие как вы, выпустят вожжи из рук, империя растает как сахар в чашке, и ваши дети… Да какие у вас дети, вы одно сплошное недоразумение. В вашем возрасте вас и убивать не надо… Впрочем, сейчас я начал бы с Ватсона ― его, к примеру, можно сделать женщиной. Я не очень ещё преуспел в этой процедуре, и тем это будет интереснее.

Мориарти взял новый скальпель в руку и сделал знак своей сообщнице. Она потянулась к выключателю. «Сейчас в мои глаза брызнет яркий свет, и всё закончится», ― подумал я. Мысль о превращении в женщину я отогнал. Иногда джентльмену лучше умереть.

В это мгновение я услышал тихий голос моего друга: «Постарайтесь закрыть глаза, Ватсон. Большую часть стёкол на нашем пути я убрал, но могли остаться осколки».

Не понимая, к чему это он, я послушно закрыл глаза, и тут же услышал оглушительный взрыв. Меня подбросило вверх, и я почувствовал, что кувыркаюсь в воздухе над башней. Следом за этим небо треснуло, и надо мной с гулким хлопком раскрылся купол парашюта. Через мгновение рядом со мной появился такой же купол, под которым болталась доска с моим другом.

Мы приземлились на поле неподалёку от замка, и сразу же передо мной возникло усатое озабоченное лицо в форменной шапке. Дохнуло перегаром.

― Шотландец, ― сообразил я.

Солдат освободил меня от ремней. Рядом уже стоял Холмс и облегчённо улыбался.

― Дорогой Ватсон, всю жизнь я клянусь больше не использовать вас, как живую приманку, и каждый раз нарушаю своё слово. Нельзя было позволить этим негодяям разбежаться, впрочем, и я был такой же приманкой. Простите меня, мой бесценный друг…

― Но как, чёрт побери…

― Я же говорил вам, что самолёт покойного лорда Свантессона был совсем готов. В нём он применил остроумное устройство для спасения экипажа от падения вместе с летательным аппаратом: под креслами пилотов находился пороховой патрон, соединённый с парашютной системой. Мне понадобилась пара часов, чтобы установить их в лаборатории ― ведь я понимал, что те два хирургических стола были предназначены для нас. Главное в этом плане было ― не двигаться: для этого пилоты сами привязывают себя к креслу, а нас с вами привязали враги, и довольно основательно. Ещё я подсоединил запал к выключателю лампы над ними… Кстати, вы не помните, почему выключатель есть, а включателя нет? Какая-то тут тайна.

― Так они ― немецкие шпионы? ― перебил я Холмса. ― Они хотели похитить секреты нового аэроплана?

― Это же элементарно, Ватсон, наконец-то до вас дошло. Но этот аэроплан ― лишь часть разгадки. Главное тут, конечно, клонатор. Представляете себе устройство, которое может каждый день производить сто новых солдат? А сто таких устройств? Тысячу?

― А теперь клонатор погиб при взрыве?

― Надеюсь, да ― как и вся шайка этих разбойников. Но я специально попросил Майкрофта прислать шотландских гвардейцев, и он меня прекрасно понял. Они из усердия разломают там всё до основания, и никто не уйдёт живым. Человечество, конечно, не избавится от идеи вырастить человека из пробирки, но это произойдёт нескоро. Одним словом, мы с вами живём в страшные времена, когда ни в чём нельзя быть уверенным. Никому нельзя верить…

― Но вам-то можно?

― Мне ― обязательно.

В лесу заухала сова.

― Да и совы ― вовсе не то, чем они кажутся, ― произнёс Холмс задумчиво.

Наконец, он вздохнул и отряхнул щепки с платья.

― Но главное, ― заключил Холмс, ― я окончательно уверился в том, что все люди на земле парны.

― Да это учение об андрогинах, ему три тысячи лет.

― Нет, смотрите, Ватсон, мы с вами пара, дополняющая друг друга. Мориарти со своим снайпером ― пара неразлучников, будто разноцветные попугайчики. Я однажды написал об этих попугайчиках целую монографию… Но я не об этом. Бельгиец с его глупыми усами парен своему товарищу. Мы все ― будто повторение дон Кихота и Санчо Пансы ― не обижайтесь дорогой друг, я не знаю, что обиднее, и, кажется, это самокритичное именно для меня сравнение.

Кстати, обряд дома Свантессонов мне понравился ― в нём есть какое-то полоумное веселье: ключ, египетские древности, конические шапочки… Пришельцы из болот… Вы бы написали про это роман: «Тайна пирамид» и всё такое. Одним словом, все сюжеты повторяются, и все мы ― будто Диоскуры.

― Но Кастор и Поллукс были близнецами.

― Мы и есть близнецы-неразлучники. Кому-то из нас Зевс дал бессмертие, и он поделился с братом, и вот мы ― то живы, то мертвы, потому что бессмертия на двоих не хватает. День жив один, а другой день жив второй брат.

― Это слишком сложно для меня.

― Неважно, это мне рассказывал один немец из Киля, он думал, что эта теория сделает переворот в физике. Теперь ему на пятки наступают другие безумцы, которые считают, что ничего узнать наверняка невозможно.

― Но мы так не похожи, я бы не стал припутывать к этому близнецов.

― Близнецы ― это по части доктора Мортимера.

― Боюсь, нам нескоро удастся с ним поговорить.

Стоя у земляного вала перед Свантессон-холлом, мы наблюдали, как шотландцы ползут по приставным лестницам на стены. Звучали выстрелы и взрывы, гулко отдававшиеся в коридорах Свантессон-холла. Мистер Хайд с воплями гнал прочь своих овец. Шла обычная для британской провинции жизнь.

Холмс набил трубку табаком, и, перед тем, как воспользоваться зажигалкой, подаренной ему последним русским царём, заключил:

― Если бы я был глупым газетчиком, то сказал бы сейчас