Фантастические тетради - Ирина Ванка

— Где Бароль? Я обыскал весь выруб.

— В лесу. Ты знаешь, он не любит спать по ночам…

Саим не стал выслушивать разъяснения сонного старика и ринулся в верблюжатню. Через минуту они с Янцей уже спускались по склону к Босианскому лесу, а когда бледный рассвет едва серел над низкими тучами, всадники заметили высокую фигуру Бароля у границы кедровых зарослей. Он спускался вниз, не обращая внимания на бегущего по склону верблюда, и нес на себе увесистый кожаный мешок.

Бароль не обратил внимания на гонцов даже тогда, когда верблюд встал на его дороге, а будь он немного пониже ростом — так и прошел бы под верблюжьим брюхом.

— Логан в вырубе! — воскликнул Саим. — Он клянется богами, что никто из долины снаряды не запускал. Он сейчас же хочет тебя видеть.

— Возвращайтесь наверх, — проворчал Бароль, но Саим, спрыгнув с седла, взялся за мешок.

— Тебе помочь?

— Убирайся! — рассердился Бароль и вырвал ношу из Саимовых рук.

— Что ты задумал? Куда ты тянешь это?

Бароль не ответил. Лишь ускорил шаг. За ним в том же темпе припустился Саим, за Саимом Янца, а за Янцей порожний дромадер, то и дело отряхиваясь и покусывая Янцу за сушеный венок, висящий у нее на шее.

Остановившись у массивного каменного колодца, едва заметного в зарослях папоротника, Бароль шлепнул мешок на камни. Мешок шевельнулся и произнес непристойное словосочетание. Бароль отвинтил крышку люка, понюхал содержимое глубокой скважины и остался крайне недоволен.

— Никакой сырости, — возмутился он, — не могу понять, отчего вода не идет вниз?

— Это и есть жерло преисподней? — спросила Янца, но Бароль не удостоил ее взглядом, будто для него не существовало ни Янцы, ни верблюда, несмотря на то, что брызги от бесконечных верблюжьих трясок имели весьма приличный радиус разлета…

— Подать мешок? — спросил Саим, но, едва взявшись за плетеные лямки, остолбенел от испуга — два острых когтя пробили изнутри кожу мешковины, едва не поранив его руку, два безобразно грязных когтя, грубых, наточенных, как лезвие кинжала, застыли, впившись в лохмотья дыры, волосатые пальцы побелели от напряжения. Бароль поднял мешок на колодец вместе с прилипшим к нему Саимом и, опустив горловину в люк, установил над жерлом преисподней вверх тормашками.

Веревка ослабла, но содержимое мешка сыпаться вниз не пожелало.

— Опять за старое? — спросил Саим. — Сам говорил, цивилизованные твари должны изучать друг друга, а не…

— Этого я изучил, — ответил Бароль, — полное дерьмо.

Саим приглядел внизу палку и спрыгнул с каменного постамента колодца.

— Знаешь, — шепнула ему на ухо Янца, — боги сильно наказывают за это.

— Знаю, — согласился Саим, — но Бароля почему-то прощают.

— Он мешает богам заниматься их исконным ритуалом кары и правосудия.

— Он соблюдает кровавый ритуал своих предков, и боги тебя упаси подвернуться ему сейчас под горячую руку.

— Такие же колодцы я видела на Косогорье. Их дикие звери обходят стороной. Их птицы стороной облетают…

— Ну что! — рявкнул сверху Бароль. — Одну палку вдвоем поднять не можете?

— Послушай, Бароль, — обратился к нему Саим, — может, мы заберем его в выруб и там… — но Бароль не стал слушать, а прицелился кулаком и одним ударом вышиб пленника из мешка.

— Ай-ай-ай-ай-ай, — сказала когтистая тварь, — ой-ой-ой-ой-ой. — Далее последовало совершенно недопустимое словосочетание на чистейшем босианском диалекте, касающееся личности Бароля и всей его родни до четвертого колена. На пятом колене возгласы затихли в глубине, не оставив эха.

— Дикий верблюд, — шепотом выругался Саим.

— Дикий верблюд, — добавила Янца, — никогда не унесет в пропасть. Только божьи твари способны на такое злодейство.

— На что? — переспросил Бароль, сворачивая пустой мешок.

— Будь ты верблюдом, Бароль, я бы ни за что не рискнула тебя объезжать.

— Это почему же?

— Ты похож на раненного зверя. Не знаешь, что творишь.

— Мне нужен босианин, — ответил Бароль, закрывая крышку колодца, — один-единственный вменяемый босианин.

Глава 5

Овальная веранда на макушке выруба с рассвета сотрясалась от энергичных шагов богомола. Худосочный и лысоватый мужчина средних лет в сапогах, натянутых до бедра по староприканской привычке, не находил себе места от возмущения, осматривая новую молельню. В ожидании Бароля он распалился до того, что сорвал с себя плащ и мелкие струйки дождя тотчас облепили исподней рубашкой его торчащие ребра. Сапоги богомола были вдвое больше, чем требовались его миниатюрному телосложению, широкие голенища зачерпывали небесную влагу, а удары подошв о деревянный настил то и дело сменялись хлюпаньем промокшей калоши. Распалившись окончательно, богомол стянул с себя сапоги и стал похож на костлявую мартышку после голодной зимовки, а узрев поварской половник, притороченный к высоченной макушке молельного шпиля, прямо-таки взорвался гневом и затопал босыми пятками по доскам веранды.

— Что ж ты творишь, неистовое отродье! Если повар насмерть запугал твоих подданных, это не значит, что его половника убоятся боги!

— Мне нужен громоотвод, — объяснил Бароль, — с тех пор как боги разворотили молниями верхнюю галерею, только поварской половник способен призвать их к порядку. Я лично укрепил его и протянул цепь на северный склон.

— Что ты сделал с фундаментом? — не унимался Логан. — Кому нужен дощатый фундамент, осмоленный снизу. Сверху теперь надо смолить. И отчего он у тебя круглый, словно дно самутийской баржи? Кто тебя надоумил прикрепить его к вырубу канатами? Что ты затеял, объясни мне, наконец. Отчего ты не дал мне умереть спокойно в позоре и унижении?

— Мне нужна сильная прика.

Логан отжал подол рубахи, затянул пояс потуже и обошел вокруг молельни, выискивая кривизну шпиля. Но кривизна безукоризненно описала круг вслед за придирчивым взглядом богомола.

— Тебе-то, безбожнику… В тебе веры не больше, чем в поварской кастрюле. Ты с детства ни единой молитвы не произнес до конца и собираешься привлечь богов к этому презренному сараю после того, как они отвернулись от староприканской молельни!

— Именно этим ты займешься, — ответил Бароль.

— Мои молитвы быстрее достигнут цели, если я буду знать, что ты намерен выпросить у богов?

— Терпения.

— Терпения? Да сколько же им тебя терпеть?

— Сколько выпросишь.

— Сомневаюсь, что они приметят такую прику.

— Придется постараться.

— Нам всем придется стараться. Сколько народа осталось в твоем прибежище, Бароль? Истинноверы разбежались, многих достойных людей ты спустил в преисподнюю, а новые к тебе не идут, — Логан указал на Янцу, — кроме этой храброй особы, которая может сравниться отвагой разве что с твоей легендарной прабабкой. Мир ее праху. Удивительная была женщина.