Наследники - Михаил Алексеев

Но однажды Залкиндер вернулся из традиционного обхода грознее бури и чернее самой черной тучи.

— Где Ванька?! — закричал он еще издали, испугав нас до смерти каким-то странным, неестественным голосом. — Где этот разбойник, растак его так! Убью прохвоста!!

Огромный, круглый, как гора, страшный в крайнем гневе своем, редактор вбежал в избу, ища пистолет. Дубицкий, Кузес, наборщики кинулись на Залкиндера, повисли на его плечах.

— Товарищ майор! Что с вами? Товарищ майор!..

Редактор разбросал всех в разные стороны и выкатился на улицу, рокоча:

— Где Иван?!! У-у-у-бью!!

Обухов исчез. Он, по-видимому, раньше всех сообразил, в чем дело.

А случилось вот что. Ночью, перед тем как начать печатание листовки, Иван не удержался и, изменив своим правилам, выпил кружку вина. Последствием было то, что отпечатанные листовки он разрезал неверно, располыхнув их с угла на угол, прямо по тексту. В таком виде они и ушли в войска, а заодно — и к командиру дивизии с начальником политотдела. О том, как высокие начальники реагировали на этот факт, догадаться нетрудно. Точно так же вовсе не обязательно обладать большой фантазией, чтобы представить себе, как был встречен наш редактор, отправившийся с утра в свой обычный обход…

Итак, Обухов пропал. Вот уже два дня о нем ни слуху ни духу. Газету с грехом пополам печатали Макогон и Лавра. Положение с каждым часом становилось тревожнее. Приближалась та роковая минута, когда об исчезновении печатника нужно будет докладывать по команде, а это ничего хорошего нам не сулило.

— Дело дрянь, друзья, — сказал Залкиндер, и по его голосу мы поняли, что редактор сильно страдает. — Беды не миновать, — добавил он скорее с сожалением, чем с гневом.

А Иван был рядом, во дворе, укрывшись в бункере за огромными бочками, чутко прислушиваясь к тому, что делается наверху. И только ночью он выходил оттуда на короткое свидание с Ереминым, который и передавал ему очередной бюллетень о настроении редактора. На третье утро Иван услышал какие-то крики, и ему показалось, что в село ворвались немцы. Забыв про все на свете, он выскочил из бункера и, ослепленный майским солнцем, долго не мог понять, что же творится вокруг. Прислушавшись, он вздрогнул от радостной догадки. Кузес, Дубицкий, Макогон и Михайлов, высоко подняв над головой трофейные парабеллумы, стреляли в воздух и ошалело орали:

— Иван, победа! Победа!!!

Из груди Обухова исторгнулся нечеловеческий стон. Он вспомнил о чем-то и кинулся в машину. Там, где-то за «американкой», отыскал забытую им винтовку, извлек ее из мешковины, мгновенно протер подолом гимнастерки, достал из вещмешка обойму и зарядил. Соскочить на землю у него не хватило терпения.

— Ого-го-го-о-о-о! — закричал он во всю мочь и прямо с кузова полуторки произвел первый свой выстрел в первый день мира и, красный, обросший темной щетиной, счастливый и дорогой всем до слез, ринулся к стоявшему в сторонке и через силу хмурившемуся Залкиндеру просить прощения.

Залкиндер, смущенно сопя, все же сказал:

— Немцев благодари. Вовремя капитулировали. А то бы…

Эпилог

«Ну а что же было потом? Где сейчас герои повести? Что с ними? Живы ли?» — эти вопросы могут, естественно, возникнуть у всякого, кому попадутся на глаза настоящие заметки. Поэтому автор считает необходимым кое-что добавить к рассказанному выше, дать несколько дополнительных сведений — правда, не обо всех, а о некоторых своих героях. К счастью, многие из них и по сей день пребывают в добром здравии.

Могут полюбопытствовать: откуда у меня эти сведения?

Все объясняется очень просто.

Я прописан в Москве и по этой причине могу по очереди встретить всех своих друзей и знакомых — нужны лишь время и терпение: где б они ни были, где б ни жили, хоть на краю света, а Москву не минуют.

Начну с гвардии полковника Григория Ивановича Денисова. Он по-прежнему служит в армии, занимает высокий пост в политическом управлении одного военного округа. Я готов поклясться, что местным военным журналистам влетает от него ничуть не меньше нашего и что они его любят так же, как любили мы. Григорий Иванович уже несколько раз наведывался в столицу по делам службы, и конечно же мы с ним встречались. Скажу по секрету, что в свое время Денисов послужил мне прототипом для создания образа полковника Демина в романе «Солдаты», — так что у нас были веские основания для встреч. Полковник все так же аккуратен, подтянут, подобран, моложав, все с тем же насмешливым прищуром глаз. В первые минуты встречи спросил: «Ну, а где сейчас Юра Кузес?»

Я отвечаю, что Юрий Юрьевич Кузес тоже в Москве, в пятистах шагах от моего дома, сообщаю адрес: Москва, Шубинский переулок, дом № 4, квартира… Номера квартиры не могу припомнить, но это меня нисколько не смущает, потому что я тут же, на глазах у Денисова, поднимаю телефонную трубку и кричу в нее:

— Юрка, это ты? Какого же дьявола сидишь! Мигом — ко мне! Ты знаешь, кто у меня?..

— Неужели?! — всхлипывает от полноты чувств Юрка, а через десять минут уже яростно стучит в дверь моей квартиры: он мог бы, конечно, и не стучать, а нажать кнопку звонка, но, во-первых, Юрке не хватает терпения, а во-вторых, по вечной своей рассеянности и внутренней неорганизованности он попросту забывает, что на свете существуют такие вещи, как звонок.

Юра не утратил своей восторженности и радостного удивления перед жизнью и людьми, хотя судьба его сложилась далеко не ласково. Совсем недавно трагически погиб очень близкий для него человек — жена, и Юрий Юрьевич живет со своей матерью, воспитывая дочь — маленькое черноглазое чудо. Работает Кузес литературным сотрудником одного московского журнала.

— А вы знаете, — сказал я моим гостям, — у меня в прошлом году был… кто бы вы думали?.. Андрей Дубицкий, наш Печорин!

— Не может быть! — Юркины глаза заискрились. — Ну как он?

— Живет в своем городе Целинограде. Работает специальным корреспондентом областной газеты. Пишет рассказы о славных целинниках. Как всегда, ядовит…

— И ты знаешь его адрес?

— Конечно, даже по памяти. Записывайте: Целиноград, Советская, 60. Если забыли его отчество, могу напомнить: Андрей Федорович…

Потом полковник Денисов спросил о Гончаре: видим ли мы его, вспоминает ли он своих однополчан-прапороносцев.

— Добрый из него вышел писатель. Молодец! — И Денисов весь как-то просветлел.

Затем как будто бы без всякой связи с предыдущим вспомнили про Сашу Крупецкова. Я рассказал, что видел его после войны только один раз. Это было не то в пятьдесят первом, не то в пятьдесят втором году. Встретились случайно на площади Свердлова в Москве, чуть не столкнулись носом к носу.

— Сашка, черт, ты?!

— Я!

— Где же ты? Как же?

— В Западной Германии все время был, работал по репатриации. Задерживают там наших людей, не дают вернуться на Родину. Запугивают… Ну, ты прости меня, тороплюсь в ПУР… Телефон есть? Давай запишу. А ты запиши мой…

Записали и разбежались в разные стороны. Так и не знаю, где сейчас эта буйная головушка: ни я, ни он, как это часто бывает с нашим братом, не позвонили друг другу…

— Отличный малый! — сказал о бывшем своем помощнике Денисов.

Потом посмеялись над какой-то историей, связанной с Сашкой. А потом вдруг замолчали: от Юрки узнали о смерти Григория Залкиндера, последнего редактора нашей дивизионки на войне. Залкиндер работал в Донбассе в областной шахтерской газете. Умер от разрыва сердца…

С этой минуты мы уже не могли не думать о тех, кого не было среди нас и уже никогда не будет. Под конец войны погиб Алеша Лавриненко — автор «Млечного Пути», незаметный, скромный человек, бесконечно влюбленный в людей и успевший за свою до обидного короткую жизнь так много сделать для них и сказать о них так много добрых, хороших слов. А когда вспомнили о Вальке Тихвинском, я показал своим товарищам два письма. Вот они, эти письма:

Первое:

«Уважаемый Михаил Николаевич!

В журнале «Советское фото», 1957, № 5, я прочитала Ваш рассказ «Валька». Я — жена Валентина Тихвинского и прошу вас принять от меня благодарность за то, что Вы его вспомнили добрым словом. Я и его мать полны горького удовлетворения, что не только мы его помним и знаем как человека большой души.

В конце рассказа Вы сожалеете, что мало знали о Валентине, а потому я хочу кратко рассказать о его жизни.

Родился он в 1917 году. Мать и отец — учителя, отец погиб на гражданской войне. Валя окончил пединститут, был комсомольцем, очень любил и знал литературу, хорошо преподавал (я училась в 10-м классе, и он на практике давал у нас уроки, так образно рассказывал, что ребята могли на другой день без подготовки отвечать).

Любил музыку, немного был художником: писал портреты, и пейзажи, писал стихи. Став педагогом, Валентин все-таки мечтал о другом, хотел поступить в институт кинематографии, мечтал быть кинооператором, поэтому у него была любовь к фотографии.