Маршрут Оккама - Далия Трускиновская

— Такой, рабочий… — шестой все еще не был уверен, что говорит с невесть откуда взявшимся начальством.

— Если Фоменко жив — доставьте его в десять вечера к церкви, и я его заберу.

— В десять еще светло.

— Жив… — шепнул Феликс и поскреб ногтем по рации. — Шестой, шестой, помехи на линии. Вы что там, в овраг забрались?

— В какой овраг?

И тут связь действительно прервалась.

— Странно это, — произнес Феликс. — Допустим, Фоменко жив. Что-то я сбрехнул не так. Надо отсюда убираться.

— Как — убираться?

— А так — работающую рацию можно засечь. Запеленговать. Они выключились, когда поняли, где я нахожусь. Потом они опять появятся, но кто-то будет со мной тары-бары разводить, а остальные подойдут поближе, чтобы разглядеть оч-ч-чень внимательно. Значит — что?

— Значит, в лес?

— Дурак. Значит — ближе к дороге. Это — почтовый тракт, там днем полно народу. Они в своей камуфле не полезут на видное место. Настолько-то у них мозгов хватает.

Феликс стал собираться — снял лифчик, кинул его в мешок, туда же затолкал добытый из-за стрехи сверток, сверху сунул еще какое-то имущество. Потом накинул синий мундир образца тысяча семьсот девятого года и нахлобучил останки треуголки.

— Неси, — велел Витьке. — Я первым пойду. Меня тут знают. Если дед поблизости не бродит, я тебе отмашку дам. Как нога?

— Нормально.

— Мы можем сквозь лес пробежать, а можем огородами, вдоль речки. Если они еще далеко — то успеем сквозь лес. А если близко — лучше берегом.

— Берегом.

— Правильно.

Рация дала о себе знать, когда они пробежали по тропинке, повторяющей речные изгибы, и в нужном месте собирались свернуть. До большой дороги Москва — Санкт-Петербург оставалось минут пять бега.

— Я — шестой, я шестой, вызываю первого.

— Первый на связи, — не замедляя бега, ответил Феликс.

— Стой, где стоишь, сволочь. Еще два шага — и стреляю.

Феликс, не раздумывая, прыгнул вниз.

— Сюда! — негромко крикнул он обалдевшему Витьке.

Витька, в отличие от Феликса, приземлился не на узкой полоске серого песка, а на мелководье. Феликс уже спрятался под невысоким обрывом, и в левой руке у него был ИЖ-71.

— Прокололся, — поймав Витькин взгляд, обращенный к пистолету, сказал Феликс. — У него калибр девять. Когда брал, думал — патроны хоть на краю света достать можно, и американские годятся, и итальянские «корто», и немецкие «курц». Ну вот — нашел место, где вообще никаких патронов нет. Держи мешок. Я первым пойду. Если они не блефуют — я их почую. А ты нет.

Они шли, пригибаясь, чтобы не выпадать из тени свисающих с обрыва кустов, то по песку, то по воде.

— Мы же от дороги удаляемся, — напомнил Витька.

— От могилы мы удаляемся.

Витька и Фоменко за то время, что болтались в окрестностях, пытаясь найти пропавших соратников, вроде неплохо изучили местность, однако у Витьки еще не было того чутья пространства, которое подсказывает правильные углы, а у Феликса оно было. Остановившись, он что-то молча сообразил и, схватившись за ивовую ветку, выметнулся из-под обрыва наверх.

— Сюда! — был короткий приказ.

Витька повиновался. И тут же Феликс задал такой темп бега, что проще оказалось вообще не дышать.

Были два безнадежных выстрела. Чересчур далеко ускользнули Витька с Феликсом — одна пуля вроде бы ишь коснулась рукава синего мундира, другая вообще ушла за молоком.

Витька думал, что вот сейчас рухнет и будет лежать, но тело уже норовило поближе к земле, а ноги неслись как бы сами по себе. И Феликс впереди был как та морковка на удочке, которой заставляют шагать непослушного ишака.

Они вылетели на дорогу и проскочили перед конскими мордами. Матерно заорал кучер упряжки. Феликс и Витька повалились в придорожные кусты. Вот теперь они были спасены. Временно — и все же…

— Ну, что они теперь скажут? — Феликс достал рацию.

— Я — первый, я — первый, вызываю шестого, — в ровном голосе было особо утонченное издевательство. — Шестой, в чем дело? Почему прервалась связь? Вы там что — в овраге сидите?

— Эй, кто ты там, — ответил голос, но это был не командир Шестой, а кто-то из подчиненных. — Мы до тебя доберемся.

— Когда у тебя в заднице вырастут тюльпаны, — витиевато пообещал Феликс.

— Я — шестой, я — шестой, вызываю первого.

Тут уж Феликс показал Витьке большой палец.

— Я — первый. Где Фоменко?

— Первый, предлагаю разойтись так: мы отдаем вам вашего Фоменко, а вы нам — ноутбук.

— Какой ноутбук?

— Тот, который был у раненого Золотухина.

— Не было у него ноутбука.

— А раз не было — то Фоменко побудет у нас. Конец связи.

— На кой черт им программа с расчетом маршрутов? — спросил сам себя Витька. — И что они в ней поймут, кретины?

— Они хотят получить ноутбук, но не отдать Фоменко, — объяснил Феликс. Но все это голый васер. Ноутбука-то у нас все равно нет.

Несколько минут они сидели, глядя, как по дороге едут в ту и другую сторону кареты, повозки, телеги, как тащатся гуськом нищие, как идут, распевая в лад, богомольцы, как проносятся нарядные всадники.

— Слушай, Вить, а если ноутбук пролежит вести пятьдесят лет в лесу под корягой — годен он будет к употреблению? — вдруг спросил Феликс.

— Вряд ли. В него могут насекомые залезть и сожрать изоляцию, и вообще…

— Понял.

Еще немного помолчали.

— Они будут нас с этим ноутбуком доставать до самого Марселя. Ведь если он остался там — его уже могли сто раз найти, но им про это сообщить невозможно, — Феликс громко вздохнул. — Вот интересно — как они понимают свое положение?

— Никак они его не понимают, — буркнул Витька. — Им велели уничтожить экспедицию и принести ноутбук, а там — хоть трава не расти. Они все еще не просекли, что их начальство родится только через двести лет! Вот чушь собачья!

— Сам видишь, Фоменко вытащить мы не можем. Мы можем только пожелать ему удачи и двинуться к Москве, — распорядился Феликс. — Там пристать к какому-нибудь обозу и с ним добраться до Одессы, а из Одессы морем…

Он осекся, увидев круглые Витькины глаза.

— Историк ты долбаный, — сказал Витька. И, чтобы весомее прозвучало, покрутил грязным пальцем у виска.

Глава четвертая

Каждый защищается как умеет

Рассказчица — Наталья Олеговна Авдеева, современная худощавая и коротко стриженая женщина, на вид чуть за тридцать. Классическая дама-клерк, которых теперь тринадцать на дюжину. Разве что одета и обута лучше многих прочих. Да бриллианты в ушах — но это не всякий догадается.