Питомка Лейла - Сергей Григорьев

После гибели жестокого управителя Мариинская колония некоторое время была без призора. Только беспрестанно наезжали то управляющий палатою государственных имуществ, то окружные начальники с увещаниями исполнить требования начальства — подчиниться в полной мере ведению министерства государственных имуществ. Начальники свое, а крестьяне свое. Привыкшие к покорности казенных крестьян начальники не могли выносить противоречия, и только кто-нибудь из бывших питомцев начнет доказывать свои права и излагать свои требования, — окружной раскричится: «молчать!» И несчастного сейчас же ведут в острог.

Однажды приезжает окружной начальник и начинает беседу с крестьянами. Те молчат.

— Слышите, что говорят вам? — Молчат. — Ну ты, старик, слышишь? — Молчит.

Наконец натешившись над ним, крестьяне говорят:

— Да как же вам отвечать, если вы каждого, кто заговорит, берете в острог!

Окружной махнул рукой, уехал и доложил по начальству, что бывшие питомцы согласились принять новое положение. Объявить его приехал губернатор в сопровождение множества чиновников и двух жандармских офицеров; их Мариинская колония увидала в первый раз. Приехали с губернатором еще несколько солдат на возу с розгами. Дело было уже зимою. Созвали крестьян, и губернатор прочитал им следующее повеление:

«Господину министру государственных имуществ.

Рассмотрев доклад ваш о новом устройстве Мариинской колонии, учрежденной в 1828 году из питомцев Московского воспитательного дома, повелеваем:

1. Для сближения поселян колонии с сословием, к которому они принадлежат, название питомцев отменить и наименовать их государственными крестьянами. 2. Из существующих ныне пяти селений с выселком образовать Мариинское сельское общество, с причислением оного к ближайшей волости Саратовского округа. 3. Все те семейства бывших товарищей и малолетков, которые поныне не имеют хозяйства или из числа настоящих хозяев, по нерадению или безнравию, должны быть удалены из Мариинского общества и приселены к многоземельным селениям Саратовской и соседних с нею губерний. 4. Настоящего состава Мариинского общества (по 50 дворов в каждом и выселки из 10 дворов) не увеличивать и новых не заводить, а к отведенным каждому селению и выселку землям (по 30 десятин на двор) прирезать в запас, на случай увеличения народонаселения, пятую часть; затем из земель излишних часть отделить под ферму, а остальные отдавать в оброчное содержание, впредь до распоряжения оными по усмотрению. 5. Сохранение семейных участков или раздел отведенных селениям и выселку земель по душам, полагая на каждую по 8 десятин удобной и 1 десятине леса, предоставить местному управлению с утверждения министра государственных имуществ. 6. Дарованные в 1828 году колонии: а) льготу от рекрутства на 40 лет со времени водворения каждого семейства, б) освобождение навсегда от питейных домов и выставок — сохранить для Мариинского общества без изменения: равномерно сохранить для семейств, поселенных в выселке, в 1849 г. основанном, 12-летнюю льготу от казенных повинностей: прочих же, водворенных в 5 селениях, с минованием для них таковой 12 летней льготы, — подчинить в отношении государственных, земских и общественных повинностей и наполнения запасных хлебных магазинов одинаковым с государственными крестьянами обязанностям. 7. Малолеткам и товарищам, выселяемым из Мариинского общества в многоземельные селения Саратовской и смежных с нею губерний, предоставить, согласно нашему повелению 16 марта 1828 года, 40-летнюю льготу от рекрутства и 12-летнюю от исправления казенных повинностей, считая оба сии срока от водворения каждого в свой дом; а надел землями и обложение оброком, по миновании льготных лет, производить на одинаковом со старожилами положении. 8. Учебную ферму сохранить, но количество отведенной под оную земли ограничить такою пропорциею, которую сами воспитанники могут обрабатывать. 9. Расходы на содержание фермы, по утвержденному нами 26 мая 1847 года штату, а также издержки на окончательное устройство Мариинского общества и на предстоящие для оного выселения употреблять из запасного капитала, в который обращать, попрежнему, доходы с земель и оброчную поземельную подать с крестьян Мариинского общества; о расходах же и остатках сего капитала представлять нам ежегодно отчет. 10. Для облегчения крестьян при новом устройстве Мариинского общества числящуюся на них недоимку, накопившуюся со времени нахождения колонии в ведомстве Московского опекунского совета и составлявшую по минувший сентябрь месяц 6161 руб. сер., сложить, а остальную, сколько таковой будет состоять по 1 января 1852 года, рассрочить с того времени на 10 лет, по равной части в каждом году.

Николай. С.-Петербург, ноября 12 дня 1851 года».

«При подписании сего указа Его Императорскому Величеству благоугодно было пояснить 4-й пункт оного тем, что воспрещение новых водворений хозяйствами относится токмо к питомцам воспитательного дома, которые уже за сим принимаемы и поселяемы быть не должны.

Верно: министр государственных имуществ, генерал-адъютант граф П. Киселев.»

— Слышали, что повелевает вам государь? — спросил губернатор.

— Слыхать-то слышали, ваше губернаторское благородие, да только сомнительно, чтобы это было от даря.

— Как же не от царя?! Видите — печатное.

— Мало ли что печатное. Царское-то читают, шапочки снимают.

Губернатор сконфузился: он, в самом деле, приказав мужикам «шапки долой», сам остался при чтении царского приказа в фуражке, боясь простудить лысину свою.

— Розог! — закричал губернатор.

Солдаты приступили к экзекуции.

— Будешь повиноваться? — опрашивал губернатор.

— Ешь, собака, мое тело, пей мою кровь, а слушать тебя не буду, — отвечает бичуемый.

— Ну-ка еще хорошенько!..

Крестьяне ожесточились и решили умереть все, но не поддаваться. Множество было наказано, но повиноваться никто не согласился. И губернатор уехал ни с чем.

Солдаты приступили к экзекуции.

В Мариинскую колонию назначили солдатский постой, что еще недавно считаюсь очень тягостным наказанием для жителей. Солдаты должны были жить, пока крестьяне не придут в повиновение. Здесь случилось иное. Солдаты не торопились смирить поселенцев, поняв, что им самим гораздо лучше жить в деревне, пить даровую водку и есть яичницы, нежели в городе хватать палки — или зуботрещины в ученьи, на плацу, в казарме. Солдаты говорили: «Держитесь, ребята, своего, ваше дело правое!» Иной кавалер еще начнет гнуть дугу:

— Везде я был: в Туретчине был, в Неметчине был, всю Россию прошел скрозь. Везде питомцы, как господа, живут: лишь получают денежки да прогуливают!

— Да не врешь ли?

— Как же мне врать: присяга!

Не скоро военное начальство догадалось, что солдаты только портят дело, и сняло их с постоя. На смену солдатам приехала следственная комиссия. Кто-то внушил чиновникам демократическую мысль не пугать мужиков сиянием мундиров, а явиться к ним запросто, в сюртуках. Так и сделали. Собранные мужики отнестись к комиссии без почтения: кто стоял боком, а кто задом, посмеивались и не хотели слушать. Посланный во главе следствия чиновник закричат:

— Слышите ли вы?

— Да мы не знаем, кто вы?

Чиновники по очереди назвали себя. Тогда мужики сказали:

— Если вы чиновники, то должны быть в мундирах, а то в сюртуках много ходят!

— Это любовцовские повара! — крикнули из толпы.

Любовцов — ближайший помещик-хлебосол, имевший пропасть поваров.

Чиновники отправились переодеваться и явились перед мужиками в полном блеске.

— Вот теперь мы видим, что вы чиновники. Ну, спрашивайте, чего вам надо?

Чиновники явились перед мужиками в полном блеске.

Следователи спрашивали, кто подбивает крестьян к бунту. Не Леонида ли Дурдакова? Бывают ли у нее попрежнему сборища по ночам и кто именно там бывает? И нет ли в поселении посторонних? Крестьяне отвечали, что их никто не подбивает. А Леонида Дурдакова, после того как у ней пропал муж Ипат, окончательно повредилась в уме: обрядилась в кисейную юбку, длинные чулки да одна так, можно сказать, «в чем мать родила», по избе пляшет молча, Отпляшется — давай по Ипату причитать. В том и проводит время.

Следствие тянулось шесть недель. Следователи устраивали облавы на посторонних, но никого не изловили: видно, если они и были, то крестьяне их прятали очень хорошо. Ходили следователи и подсматривали через окно, как Леонила пляшет, — все оказалось правдой.

Сделав свое дело, комиссия уехала. Тем временем назначили в Мариинскую колонию нового управителя Ремлингена, который поначалу ничем себя не проявил. А питомцы послали снова ходоков в столицу.