Шкатулка рыцаря - Геннадий Прашкевич

— И ч-ч-что же выб-б-брала самка? — заикаясь, спросил Печатнов.

Врач строго нахмурился:

— Уж поверь мне, не пепси-колу!

Требуются сторожа и дворники. Русскоязычным не звонить.

— Он так испугался, что вовсе не пискнул… — пробормотал Шурик, проводив взглядом Печатнова, чуть ли не бегом ринувшегося на улицу, над которой чернильными нездоровыми кляксами набухало предгрозовое небо. — Опасные вы советы даете.

— Зато действенные и без вранья!

Врач с наслаждением допил кофе:

— Я разбудил в слесаре Печатнове сомнения. Теперь ему не удастся заснуть спокойно. Теперь он получил некоторое, пусть элементарное, представление о свободе выбора. Обычно такие люди, как слесарь Печатное, живут без особых сомнений, потому так легко и хватаются за топор. Слишком многих, скажу тебе, сильно пришибло при последнем крутом падении нравственности. Вот почему теперь я сторонник крутых мер.

Он с наслаждением откинулся на спинку кресла:

— Юненъкий сырок… Сырная баба в кружевах… Красные и голубые юйца… Что вам полюбится, то и глотайте!..

— Опасные, опасные советы.

— Да ну! — сказал Врач. — Я жаб не люблю!

И никак не определяя сказанного, воскликнул:

— Что делает человека личностью?

Шурик открыл рот, но Врач протестующе вскинул руки:

— Молчи! Не говори. Не хочу слушать! Ни слова!

И махнул длинной рукой:

— Считай, тебе повезло. Ты на уроках мастера. Как мастер, я работаю только с живыми душами. Кости и мышцы, это не для меня. Для меня только то, о чем человек говорить не любит, что прячет в подсознании, в чем он не признается ни на каком допросе, то, что убивает его вернее наркотиков.

— О чем это ты?

— Об индивидуальном уродстве. — Врач так и впился глазами в Шурика. — Тебя это, может быть, обошло, но гарантий нет. Тебя тоже мучает что-то. По глазам вижу. Откройся! — заорал он. — Ты пришел к мастеру. Я легко высвобождаю скованные начала, выкапываю таланты, бездарно зарытые в землю, возвращаю людям то, что они сами у себя отняли. Лицом в дерьмо! Никаких сантиментов! Это отрезвляет. Ты представить себе не можешь, как резко лучше становится людям после подобных операций. Мир для них становится юным!

Врач сладострастно закатил темные, влажно сверкнувшие глаза, его тонкие ноздри вздрагивали.

— Пять лет назад, когда я начинал, ко мне явилась этакая толстая коротышка с глупыми овечьими глазами. Она была убеждена: ее все ненавидят. Она толстая, она глупая, у нее короткие некрасивые ноги. Вот-вот! — сказал я ей. — Это хорошо, что ты знаешь правду! От моих слов она зарыдала. Она была убеждена: ее травят родители, учителя, соклассники, над ней издеваются прохожие. И правильно делают, сказал я ей, что взять с такой дуры? Наверное, книжки читаешь? Чем набита твоя круглая кудрявая овечкина голова? Небось чем-то про даму с собачкой? И она вдруг взглянула на меня зареванными глазами и странно произнесла: это вы про метелку с хундиком? Вот тогда я прозрел. Я понял, как надо говорить с закомплексованными людьми. — Врач торжествующе вскинул руки. — Я сразу сказал этой дуре: давай прощайся с собой! Потому что такой, какая ты есть сейчас, ты уже никогда не будешь! Ты дура, ты тупая, ты толстуха, у тебя овечкина голова и ноги не класс, но я дам тебе шанс. «Только один?» — спросила овечка. Наверное, не хотела долго мучиться. «Только один, — подтвердил я, — но для такой дуры это немало». Для начала соврати классного руководителя, посоветовал я. Тебе только шестнадцать? Это прекрасно. На этот возраст все клюют. Переспи с классным руководителем, разврати директора школы, сведи с ума соклассников, пусть они почувствуют, что только с такой дурой можно чувствовать себя гением. Пусть они ощутят вкус свободы, ни в чем никому не отказывай. Пусть все самцы вокруг тебя придут в возбуждение, пусть они трубят, как мамонты в период течки, пусть испытывают смертную тягу к тебе. Выбрось из сердца сочувствие, забудь о сочувствии, кто тебе сочувствовал? Закрой глаза на слезы подруг, на страдание родителей, они свое уже откусали. Используй то немногое, чем тебя наделила природа, но используй это стопроцентно!

Черные глаза Врача пылали, как грозовая ночь:

— Эта овечка, она единственная из всего класса попала в пединститут, все остальные рассеялись по техникумам, а подружки рано и неудачно повыскакивали замуж, потому что боялись, что кудрявая дура их обскачет. А уже через год… — Врач ласково погладил рукой обшивку кресла, — уже через год… это кресло много чего помнит… крепкое удачное кресло, его так просто не расшатаешь… уже через год она сидела напротив меня… сладостная глупая овечка, осознавшая наконец, что ни один человек не приходит в мир просто так… И в ней был шарм, было много сексуального… Я ей приказал: повтори все, но на новом уровне. Незачем коптить пединститутские потолки, твое место в университете. И она повторила. Она перешла в МГУ. Она там долго училась…

Врач мечтательно закатил глаза.

— Воровство? Проституция? Чем она кончила? — невольно заинтересовался Шурик.

— Перевелась в Сорбонну. Я лечу сильными средствами.

Раскурив длинную сигарету, он объяснил:

— Если ко мне приходит человек с головной болью, я сразу ему говорю: абзац, мужик! Это рак. Труба дело! Обычно головную боль как рукой снимает. Если приходит неудачник с утверждениями, что, кроме паршивой общаги, дырявых носков и отсутствия каких бы то ни было перспектив, в его жизни уже ничего не светит, я ему говорю: ты прав. Ты совершенно прав! Только зачем тебе дырявые носки и паршивая общага? Есть масса удачных способов покончить с жизнью. Самоубийство раз и навсегда снимает стрессы. А если тебе этого мало, плюнь на все и ограбь торговый центр. А если тебе и этого мало, садись и пиши грязную книгу. Вылей всю скопившуюся в тебе грязь на окружающих. Это их здорово обескуражит, ты враз станешь знаменитым. Только побольше вони и грязи. Чем сильнее и несправедливее ты будешь поносить общество, тем торжественнее будут кричать о тебе. Только волевые решения вводят нас в иной круг, сталкивают с людьми другого круга. И клянусь, я не лгу! Надо только не жалеть усилий. Если ты всего лишь амеба — ускорь процесс деления, делись бесстыдно и дерзко. Если ты заяц — прыгай прямо на волка, пусть сволочонок поймет, что такое страх. А если ты просто неудачник — плюнь на все! Какое тебе дело до проблем мира, если ты неудачник?

Шурик ошеломленно молчал.

Врач самодовольно откинулся на спинку кресла. Похоже, он плавно перешел к стихам. К диковатым, непривычным, но других он не принимал.

В половинчатых шляпахсовсем отемневшие Горгона с Гаргосомсмутно вращая инфернальным умоми волоча чугунное ядро прикованное к ногеидут на базар чтобы купить там дело в шляпедля позументной маменьки Мормо!Их повстречал ме-фи-ти-че-ский мясник Чекундраи жена его Овдотья огантированные ручкипредлагая откушать голышей…

— Дарвалдайтесъ! — самодовольно вещал Врач. — С чесночком! Вонзите точеный зубляк в горыню мишучлу, берите кузовом! Закусывайте зеленой пяточкой морского водоглаза!