Куколка - Генри Олди

Асумбу продолжал стоять на двух ногах. Шерсть втянулась обратно под кожу, зато правая рука превратилась в морщинистый хобот слона. Хобот мотнулся из стороны в сторону – видимо, для наблюдателей – и вернул руке ее первоначальную форму. У вудуна заострились уши, ноги выгнулись коленями назад, обросли пегими лохмами. Ступни сжались и затвердели, превращаясь в копыта…

– Полиморф. Уникальный случай. Перевозил коллекцию животных по заказу национального парка на Сиване. Грузовик был атакован флуктуацией класса 2D-11-. К счастью, поблизости оказался патрульный рейдер с Мондонга. Корабль получил незначительные повреждения, часть животных погибла. Асумбу плохо помнит, что делал, спасая подопечных. Говорит: сберегал Лоа. Объяснить механизм случившегося не удалось. Специалисты Вудун отмалчиваются…

Снова лаборатория. Нет, скорее, палата больницы, напичканная оборудованием. На кровати – женщина. Черные, липкие от пота волосы разметались по подушке. Глаза лихорадочно блестят, щеки запали; хриплое, надрывное дыхание корежит рот.

– Ввести успокоительное?

– Помещаем в регенератор? Состояние критическое…

– Отставить. Пусть борется. Иначе эксперимент потеряет смысл.

– Но…

– Наблюдайте. Круглосуточно. Меры принимать только в случае резкого ухудшения.

– Куда уж хуже…

Лючано не видел говорящих. Он видел женщину, и только женщину. Знакомую незнакомку. Пижама и простыня, наброшенная сверху, скрывали очертания тела. Обезумевший взгляд, пятна на щеках; смоляные пряди вьются кольцами… Женщина зашевелилась. Руки и ноги ее задергались в судорогах, хаотично и непредсказуемо. Слетела на пол простыня. Под мышкой треснул рукав пижамы. До колена задралась штанина.

– Сама. Она должна справиться сама.

Инфоблок выдал сообщение и погас, оставив лишь вращающийся кубик идентификатора. Код рабочей записи удостоверял, что это не подделка.

– Боже, Юлия…

– Да, это я.

Голос помпилианки не изменился ни на йоту.

– Вот мы и добрались до главного. Ради этого я хочу привлечь к проекту вас, Борготта. Как видите, я сама побывала в шкуре подопытного кролика. Верней, крольчихи. Помните разговор в медотсеке «Этны»? Я не зря его затеяла в вашем присутствии. Теперь вам не нужно объяснять, что мы, помпилианцы, зависим от своих рабов не меньше, чем они – от нас. Полное обезрабливание влечет безумие или смерть любого из нас.

Женщина на кровати билась в конвульсиях.

Женщина за спиной продолжала говорить.

– На фермах Помпилии и Октуберана можно выращивать лишь роботов от рождения. Их ресурс ограничен. Его пока хватает для энергообеспечения планет – но не для межзвездных перелетов. Наше население растет. Империя нуждается в притоке рабов, недавно бывших свободными. Экстенсивный путь развития, Борготта. Вынужденная агрессия. Конфликт с другими расами. Тупик. Либо тотальная война против всех, которую нам не выиграть, либо стагнация и деградация. Вы бы хотели такой судьбы для своего народа?

Женщина в палате свалилась на пол. Она ползла куда-то в угол, практически оставаясь на месте, нелепо и страшно извиваясь всем телом. Торчали острые локти. Пижамные штаны сползли, открыв до середины ягодицы: мышцы окаменели в титаническом усилии, крестец – сплошной синяк.

– Спросите, где выход? В отказе от рабов! Нонсенс для помпилиаца, спор с эволюцией. Тем не менее, один из экспериментов увенчался успехом. Мы использовали набор методик: постепенное сокращение количества рабов до минимума, стимулирующие препараты и нейротики, гипноз, психокоррекция…

– У вас получилось, Юлия?

– Да. Уже два года у меня нет ни единого раба. Увы, процедура слишком мучительна. Мало кто согласится на такое. Да и повторить результат не удалось. Остальные добровольцы погибли или навсегда поселились в комнатах с мягкими стенами. Но я не отчаиваюсь. Теперь у меня есть вы, Борготта.

Покидая владения маркиза Рибальдо, Лючано вдруг хлопнул себя по лбу. Лопух! Забыл выяснить: как помпилианка намерена решить его проблему! Ему ведь долгое время предстоит носить ошейник Тумидуса. А Юлии он нужен сейчас. Чем скорее, тем лучше.

Вернуться?

«Завтра спрошу. Все равно надо зайти, изучить контракт…» – попытался он умаслить торопыгу, поселившегося в душе. Нет, торопыга умаслиться не пожелал. Нахохлился, озлобился, словно в плащ, закутался в мрачное раздражение. Душевный раздрай в последние дни стал вечным спутником Тартальи.

– Дядя Лючано!

Через парк, по ведущей к калитке дорожке, к нему вприпрыжку неслась Джессика. Развевалась лента в волосах, хрустела брекчия под туфельками. Очаровательная картинка! Да только Лючано вздрогнул и замер не от умиления. Девочка-гематрийка не может, не должна вести себя так! В памяти всплыл волшебный ящик лже-сна: нити, пучки, медноволосая Эмилия, профессор Штильнер. Дети лишь наполовину гематры! А значит…

Но почему Джессика раньше вела себя по-другому?

– Дядя Лючано!

Запыхавшись, раскрасневшись, Джессика с разбегу бросилась Лючано на шею. Не ожидая «телячьих нежностей», он чуть не упал, еле успев подхватить девочку.

– Ты уже уходишь? А завтра придешь?

– Конечно, приду!

– Обещаешь?

Лючано замешкался. Нечто вроде гусеницы тайком пыталось забраться в карман его рубашки. Он скосил глаза, но увидел лишь край бумажной полоски, исчезающей в кармане. Бумажной?! Ну да, мы на Террафиме, здесь бумага в ходу. Но чтобы записки ползали сами собой?! Хотя, если добавить соответствующую гематрицу…

Джессика, не моргая, смотрела ему прямо в лицо.

– Обещаю.

– Мы будем тебя ждать!

Соскочив на землю, девочка встала рядом с братом – Давид секундой раньше выбрался из-за кустов с резными, сине-фиолетовыми листьями.

– До завтра, ребята.

– До завтра.

Он уходил, а близнецы стояли, глядя ему вслед. Казалось, еще миг, и они начнут махать руками, прощаясь. Поодаль, незаметные, если специально не приглядываться, маячили фигуры охранников в черном.

Вернувшись в квартал брамайнов, Лючано оккупировал первую попавшуюся кабинку для курения и ароматерапии. Активировал купол, выбрал аромат (смесь сандала с чаньсуйским лимонником, успокаивает, гармонизирует, вселяет оптимизм) и извлек записку из кармана.

На одной стороне действительно была начертана мобиль-гематрица. А на другой, четким, строгим почерком:

«Нам грозит опасность. Вероятность негативного исхода – 76%.»

КОНТРАПУНКТ

ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ

(семь-восемь лет тому назад)

В любителе жаловаться на жизнь спит несостоявшийся актер. Он нуждается в публичности, как наркоман – в дозе. С упорством маньяка он гоняется за жертвой, в реальности и виртуальности, дома и в космосе. Поймав же, мгновенно обустраивает площадку – уютную, располагающую к беседе, огороженную решеткой без малейших признаков выхода.

Хотите или нет, но вы будете смотреть предложенный спектакль. Оглянуться не успеете, как наберется полный зал. Тем более, что в нас, опрометчиво решивших, что мы – всего лишь публика, кроется отзывчивый резонатор – маскируясь под сочувствие, этот подлец мигом перерождается в злокачественную опухоль, пуская метастазы во все уголки души.

Ах, сукин сын, обаятельный страдалец, любитель жаловаться на жизнь! Любитель? Профессионал! Он не просто жаждет вылить на вас отхожее ведро.

Ему нужно, чтобы вы зааплодировали.

…казалось бы, при чем тут я?..

– И тишина, – сказал профессор, икая. – Она просила ждать: мол, сама… все сама… Аркадий Викторович, она все любила делать сама!.. такая была женщина…

Мальцов отхлебнул чая.

– Не отвлекайтесь, голубчик. Сколько времени вы ждали?

– Шесть месяцев. Нет, семь. Работа, лаборатории, ученый совет… Я ждал… думал: вот-вот…

– И не выдержали?

– Да. Она не оставила координат. Сказала: домашний врач, наблюдал… еще ребенком… Еще три месяца я искал эту… врачиху! Нет, не три… пятнадцать!..

– Пятнадцать месяцев?

– Пятнадцать недель… сто с лишним дней. Будь они прокляты сверху донизу! Я все помню! Все! Ее зовут Нзинга, – профессор хихикнул. Губы, измазанные в малиновом варенье, делали Штильнера похожим на упыря. – Представляете? Врачиху мама с папой назвали Нзингой! Звучит, как визг дрели… По имени ясно: склочница, стерва!.. черная, как деготь, вудуни…

– Что она вам сказала, голубчик?

В волшебном ящике сегодня разместилась Мальцовка. Окраина с гигантским кубом накопителя, вдалеке, за березовой рощицей – скит йонарей; ближе, ближе – усадьба графа, лужайка перед главным входом, плетеные кресла, столик с розетками, полными варенья, с пузатым чайником… Аркадий Викторович сидел в кресле, ноги его сиятельства были укутаны в плед. Похоже, граф переживал один из периодов облегчения: руки не тряслись, черты разгладились, во взгляде царила строгая озабоченность.