Красавица и генералы - Святослав Рыбас

- А мы нужны господу Богу? С нашим забвением всех евангельских заповедей?

- Какие могут быть заповеди? - ответил Макарий. - Надо хорошо летать, хорошо стрелять и не думать о себе. Будешь думать о себе - с ума сойти можно. Или белой вороной станешь. Столько хлама в нашей жизни...

- Ты загрустил.

- С чего ты решила? Не загрустил. Столько хлама в нашей жизни - черт ногу сломит. Я Толстого стал читать. Вот побываешь здесь, на войне, и понимаешь, что жизнью командуют покойники. Наполеоны, Кутузовы... А кто мы? В "Новом времени" напечатано о смерти Нестерова. Почему русские идут зря на погибель?

- Мне сон приснился, - призналась Лидия. - Император Вильгельм пришел к нам в палату и показывал раненым порошок, которым отравился. Но раненые ему сказали, что это не яд, а доброкачественная карамель в толченом виде. Потом, ты знаешь, он лег рядом со мной и очень тяжело дышал, и мне казалось...

- Что казалось?

- Нет, ничего. Я забыла.

Они дошли до конца дома. Музыка уже не играла. Из окна левого крыла доносился визг хирургической пилы.

- Приходи вечером, - сказала Лидия. - Ни пуха ни пера.

7

После взятия Львова наступление в Галиции продолжалось; авиаторы обеспечивали воздушную разведку в Карпатах. И моторы "фарманов", "лебедей", "моранов", "ньюпоров" гудели над долинами. Осень уже наваливалась на войска дождями, холодами, туманами.

У Макария Игнатенкова в далеком тылу погиб отец, поэтому дожди, холода и туманы временно перестали иметь значение: он получил десять суток отпуска. Казалось, произошла какая-то ошибка, не верилось, что дома может случиться беда. Когда каждый день взлетаешь с раскисшего поля и не думаешь о завтра, то веришь в прочность тыла. Собираясь домой, Макарий представлял родной хутор - вот дорога между каменистыми обнажениями, вот балка Терноватая, вот горожа из песчаника, колодец с журавлем, курень... Отец как-то связывал стариков с матерью, а теперь всем будет трудно. Он не должен был погибать не в свой черед, прежде стариков. Сперва по всему жизненному распорядку должны уходить они, а так получилось - будто летное поле разрубил овраг и некуда садиться.

Собирался, но уезжать не хотелось. Знал, что поклонится отцовской могиле, посидит дома два-три дня и заторопится в отряд. Если б можно было, он забрал бы с собой мать и брата.

На прощание Рихтер дал Макарию мраморную фигурку Богоматери для подарка Анне Дионисовне (помнил, как избежал плена), Свентицкий презентовал новые сапоги и обещал без крайней нужды никому не отдавать его аппарат.

Растроганный Макарий, осененный крестным знамением отца Киприана, отбыл домой. Единственное, что смущало его: он мало думал о покойном родителе, а сильно печалился из-за того, что не может попрощаться с Лидией: перевязочный отряд располагался теперь далеко от авиаторов.

В поезде он ехал вместе с артиллеристами, и снова все разговоры шли о войне и о женщинах.

Одним из попутчиков был легкораненый худощавый прапорщик с перевязанной рукой. Рана почти не беспокоила его.

Остальные были здоровы и тоже молоды. Увидев у Макария книгу, все стали говорить о том, что Толстой лучше всех понимал войну и то мифологическое существо, каким является русский солдат.

- Вы знаете, - сказал темноглазый курносый поручик. - Я собственными ушами слышал заговор от жестокого командира. Верят в разную языческую чертовщину. Что мертвецы из-под земли встают накануне больших сражений и маршируют поротно. Что белый всадник в ночь перед боем объезжает окопы, кто с ним встретится - никогда не будет убит... Усядутся у костра и твердят о колдунах, привидениях, вещих снах. А на нас глядят как на избалованных злых детей.

Прапорщик с перевязанной рукой возразил:

- Почему же злых?

- Это вы сами знаете.

- Все равно на войне жизнь веселая, - вмешался третий артиллерист, бородатый белозубый поручик. - Да, и вши, и воровство, и убитые - ничего тут не поделаешь. Но зато как хорошо во время боя, когда все в тебе на пределе! - Он обратился к Макарию: - Вы знали нашего героя-авиатора штабс-капитана Нестерова?

- Кто же его не знал?-ответил Макарий. - Он спас мне жизнь. То есть не он лично, а его доказательства. Например, если аппарат скользнет на крыло, то обыкновенно инстинктивно делаешь ручкой руля в противоположную сторону, а из-за этого получается задирание и еще больше скользишь на крыло и на хвост. - Макарий поднял ладонь над столиком и стал поднимать. - А если высоты мало - тут вам и катастрофа. - Он хлопнул по столу.

- Да, да! - сказал бородатый поручик. - Бой был для него выше страха смерти.

- Бой ни при чем, - неожиданно возразил курносый поручик, который говорил о солдатском язычестве. - Нестеров погиб от нашей азиатчины и дикости. Мы ни во что не ставим человеческую жизнь. Ни свою, ни чужую. Верно я говорю? - спросил он Макария.

Но Макарий не смог ответить, помешал бородатый поручик:

- Ерунда! У нас благородных людей больше, чем во всем свете. Зачем на подвиг порядочного человека бросать тень? Это непатриотично.

- Мне жалко Нестерова, - продолжал курносый поручик. - Но один Нестеров не оправдает войны. За одним Нестеровым - миллион дикарей... Не успели войти в Галицию, как всю ее до нитки обобрали. Какой Лев Толстой или другой верующий христианин мог представить, что русские мужики равнодушно будут гадить в оставляемых роскошных поместьях, а гадят даже в рояли... С неба этого не видно, но зрелище, скажу вам, вполне распространенное. И вполне допускаю, что всю мифологию скоро вытеснит навозная практика. А там и до барского имения руки дойдут.

- Вы уж без обиняков, - заметил бородатый поручик. - Сразу давайте, что кончится, как в пятом году?

Курносый поручик только вздохнул в ответ. Разговор прервался. Стали смотреть в окно. Макарий достал книгу.

Легкораненый прапорщик принялся постукивать пальцами по столешнице. Повеяло скукой.

- Вот женщины, - начал прапорщик. - На войне женщины веселые...

Макарий продолжал читать.

- Во Львове на Краковской я видел... грудь - во какая! Подходит к ней казачий есаул и сует за лиф пятьсот рублей... А она смеется!

- Вы не могли бы не стучать? - спросил Макарий.

- Извиняюсь, - сказал прапорщик. - А солдатики поют. Я запомнил: "Эх, бабью какое счастье, что стоят пехоты части. Ой ты, полька кучерявая, где ты, стерва, ночевала? Ты ж божилася, клялася..." А дальше не помню.

Макарий посмотрел на него. Прапорщик улыбнулся, и Макарий улыбнулся.

- Вы знаете, - сказал Макарий. - Толстой знает про нашу войну что-то такое, чего мы не знаем... У него что-то есть. Какая-то сила.

- А знаете, как меня ранило?.. - Прапорщику хотелось поговорить не о Толстом, а о себе. - На Краковской улице живет панна Зося. Мы у нее кутили... От панны Зоси вы бы с ума сошли! Красивая как королева, смелая как черт. Вдобавок прозрачное шелковое платье... И так заявляет: "Прыгать в воду, просить взаймы и целовать хорошенькую женщину в губы надо без предварительной цензуры". Все быстро опьянели и стали как тигры оспаривать эту панночку.