Красавица и генералы - Святослав Рыбас

- А знаете, как меня ранило?.. - Прапорщику хотелось поговорить не о Толстом, а о себе. - На Краковской улице живет панна Зося. Мы у нее кутили... От панны Зоси вы бы с ума сошли! Красивая как королева, смелая как черт. Вдобавок прозрачное шелковое платье... И так заявляет: "Прыгать в воду, просить взаймы и целовать хорошенькую женщину в губы надо без предварительной цензуры". Все быстро опьянели и стали как тигры оспаривать эту панночку.

- Вам досталось? - понял Макарий.

- Шашками рубились! - сказал прапорщик.

Макарий кивнул и стал снова читать. У него пропала охота разговаривать о русских на войне двенадцатого года. "Как глубоко все прячут свое сокровенное, - подумал он. - А у каждого - отец и мать, каждый любит Россию и безропотно погибнет за нее. В этом - правда... А панна Зося? Рояли?-спросил он себя. - Нет, это не может быть правдой..."

Постепенно попутчики привыкли друг к другу, вспомнили мирную жизнь, родителей, родные дома. Наступил вечер. За окном в синеватом воздухе блестели полуоблетевшие деревья.

Ночью бородатый поручик все вздыхал и ворочался на полке. Ему снилось недавнее перебазирование, и он карабкался по холмам Карпатских предгорий. Сперва - по измолотому шоссе, затем - по какой-то топи. Лошадей и колеса засасывало. Вот он увидел ряды развороченных фугасами резервных окопов. Дымились сожженные дома. Группка раненых ковыляла по колено в грязи. Казаки, не замечая их и чуть ли не толкая конями, ехали с фуражировки, и каждый всадник едва выглядывал меж двух вьюков сена. Отчетливо слышалось стрекотание пулеметов и пальба пачками. Шестерики с зарядными ящиками, захлюстанные по гриву, выбивались из сил, и гремела ядреная брань ездовых. "Надо идти, - думал бородатый поручик. - Как это просто: надо идти, жить приказом, умаляться до ничтожества". Подумав так во сне, поручик утром вспомнил эту мысль и сказал о ней попутчикам.

- Мы военные люди, пришел наш черед, - сказал он.

Макарий прибыл в Дмитриевский на четвертый день. Дома была одна Хведоровна, возилась с Павлой и Оксаной в курятнике. Ветер гнал по земле ошметки соломы, и она поблескивала под нежарким солнцем. В саду еще висели зимние "каменные" груши, краснел усыпанный ягодами куст шиповника у горожи, а за горожей ярко желтел тонкий кленок. Темный перепутанный шар перекати-поля прыгающими скачками несся по степи.

Макарий окликнул бабушку.

- Ой, боже ж ты мой! - воскликнула Хведоровна и стала креститься.

Павла и Оксана вслед за хозяйкой тоже закрестилась, испуганно глядя на приближающегося Макария.

- Тебе мерещится, Павла? - спросила Хведоровна.

- Мерещится, - сказала Павла. - А тоби, Ксана?

- Тож мерещится, - ответила Оксана. - Наш Макарий как будто. Еще лучше чем живой.

Он подошел к Хведоровне, протянул к ней руки, но она затряслась и взмолилась:

- Не чипай, Макарушка, пощади!

Вдруг что-то твердое ударило его сзади по голове. Он повернулся - Павла с деревянной лопатой таращилась на него.

- Дура! - крикнул он. - Ты что делаешь?

Павла кинула лопату, закрыла голову руками и запричитала:

- Ой, матинко мое, за шо нам такэ лихо!

В чистой горнице перед фотокарточками Александра Родионовича и Макария горели свечи. "Приазовский край" на последней странице сообщал телеграмму из действующей армии о гибели в бою известного южнорусского авиатора Макария Игнатенкова.

Однако Макарий был живым, и Хведоровна плакала, смеялась и больно шлепала его по спине тяжелой рукой.

Павла и Океана стояли в дверях. Широко раскрыв глаза, они беспрестанно улыбались.

- Когда похоронили? - спросил Макарий, показав глазами на карточку отца.

- Его с шахты не выдали, - с ужасом призналась Хведоровна. - Отпевали пустой гроб, Макарушка... В них пожар был, они штрек перегородили стеной, а он там остался.

Макарий долго смотрел на карточку. Он представил себе, как в огне отец бежит по подземной галерее, натыкается на стену, задыхается.

Карточка и свечи стали расплываться. Макарий заплакал. Его мысли перепрыгивали с одного на другое, то он видел изображение отца в форменном сюртуке с металлическими пуговицами, то подземелье, то горящие мосты над серебристо-серой лентой реки, то еще что-то совсем далекое, дорогое, когда ему было года три и он куда-то убегал от большого хорошего человека, а тот, смеясь, догонял.

Вот и не стало Александра Родионовича!

С приездом Макария для всех гибель Александра Родионовича перестала быть волнующм событием и о ней стали меньше говорить и думать. Лишь одна Хведоровна ходила и обращалась к покойнику:

- Сыночек мой! Солнышко ты мое! - И часто спрашивала у Макария, не надо ли чего ему, не хочет ли он покушать вареников или выпить вина.

- А помнишь, - говорила она внуку, - ты вот такэсенький был маленький, ховался в бочку с-под вина?..

Хведоровна заранее переживала его отъезд на фронт, в ней проснулось забытое первобытное чувство материнства, от которого она по привычке закрывалась работой, но теперь работа часто переставала ее занимать, и тогда Хведоровна превращалась в старуху.

Как и предполагалось, Макарий быстро заскучал. Вернувшийся из Таганрога дед попытался привлечь его к хозяйству, но Макарий, поправив черепицу на крыше курятинка, от других дел отказался, и Родион Герасимович засопел и обиженно бросил:

- Ахвицер, туды твою!

Старик не мог смириться, что внук равнодушен к его хутору, даже обвинил Макария в отсутствии патриотизма, что выразил весьма просто, спросив, за что тот воюет с германцем, ежели не за право быть хозяином в своем доме?

- Я воюю за то, - ответил Макарий, - чтобы ты мог продавать яйца и кур аж за границу.

- Тьфу! - сказал Родион Герасимович. - Да зараз я прикуплю десятин, построю еще курятник... Мне каждая курка золотые яички несет. Для кого я стараюсь?

Зато с матерью было просто. Анна Дионисовна понимала, что чудом воскресший сын давным-давно не принадлежит ей. Не обошлось без тревожных вопросов. Но энергичные ответы Макария, фигурка Богоматери - подарок Рихтера и привет всех авиаторов дали ей понять, что лучше всего поверить словам сына. И она поверила.

- Я хочу, чтобы ты выступил в нашем училище, - твердо сказала Анна Дионисовна. - Сделай это в память отца. Хорошо?

- Зачем? - спросил он, чувствуя, что мать как будто хочет похвалиться его погонами и крестами.

- Твой долг защитника отечества, - улыбнулась она. - Посеять зерна мужества и отваги. Мои ученики - это дети простых людей, им тоже надо знать, что есть герои.

Она сама могла посеять эти зерна, женщина, у которой только что погиб муж и каждый день могли убить сына. Он согласился сделать ей такое одолжение, коль ничего другого она не желала.