Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги - Клер Дедерер

Когда все подвинули коврики, Фрэн показала, как ставить руки на пол и делать замок в нескольких сантиметрах от стены. Руки нужно было сложить треугольничком, чтобы сделать фундамент, локти не расставлять шире плеч. Затем подняться в собаку мордой вниз и подойти ногами к рукам. Сделать мах и подняться в стойку на голове.

По-прежнему внутренне отрицая, что то, что сейчас должно произойти, вообще возможно, я тупо следовала инструкциям. Но стойка на голове не была похожа на другие йоговские позы, такие как поза воина, треугольника или лотос. Это были позы, принадлежавшие только йоге, существовавшие в тайном мире йога-клубов. А стойка на голове встречалась и в обычном мире тоже. Она была счастливым билетиком в начальной школе, где ее делали все девчонки без жирка на талии, круче всех раскачивавшиеся на турниках. Я же приблизилась к турникам самое большее метра на два, сидя на земле и сочиняя стихотворение или читая книжку. Мне не нравилось там, наверху. Мне нравилось внизу.

И всё же я была готова попробовать. Встав на колени на коврике лицом к стене, я сцепила руки в замок и установила локти треугольничком. Поднялась в собаку мордой вниз и прошагала вперед, так, что центр тяжести оказался над руками. Затем сделала мах. Ноги как будто весили по тонне каждая. Я отталкивалась от земли снова и снова. У меня был один секрет: на самом деле я не хотела, чтобы они взлетали.

— Клер, — Фрэн встала рядом и заговорила тихо, — у тебя получится. Я знаю.

Это было так просто. Я ждала, что она скажет нечто подобное. Она стояла рядом, закатав штанины на брюках. Такая у нее была привычка — когда происходящее в классе действительно ее занимало, она закатывала брючины. Кто знает зачем. И вот она стояла там, как благосклонный свидетель, а я снова поднялась в собаку мордой вниз, подошла ногами к стене, втянула живот к позвоночнику… и с легкостью поднялась в стойку на голове.

— Живот пусть будет втянут, — проинструктировала Фрэн, гордая за меня. — Тяни стопы вверх. Не давай тазу провисать. Расслабь шею. Дыши.

Я всё это сделала и почувствовала, как ноги выстреливают в небо, туда, где никогда не были раньше.

Возможно, мой брат был прав, и йога — всего лишь безопасное, защищенное место для бывших неспортивных девочек и мальчиков, где можно научиться тому же, что все нормальные дети и так делали в спортзале в школе. Но я сейчас чувствовала себя другим человеком — человеком, который умеет стоять на голове. Эта перемена была для меня кардинальной. Не такой кардинальной, как выйти замуж или родить ребенка, но сродни тому, когда мою статью впервые напечатали. Понадобилась всего доля секунды, один взмах тяжелой ногой — и я стала другой.

Мы вели странную жизнь — отгородившись от всего мира, но вместе с тем почти никогда не оставаясь в одиночестве. Стандартный для американской семьи путь — добровольное заключение в четырех стенах, отказ от политических взглядов, утрата интереса к городской жизни — был нами пройден. Мы сидели дома, заботились о ребенке и писали статьи.

Родные заглядывали в гости беспрерывно. Не проходило ни дня, когда на пороге не возникал кто-нибудь из дедушек или бабушек, или мы ехали к ним. Иногда нам всё же удавалось выбить себе выходной, но телефоны всё равно звонили без умолку. Наши жизни были публичными в том смысле, что какие-то люди всегда находились рядом и наблюдали за нами. А возможно, и оценивали нас. В то же время никто не знал ничего о нашей настоящей жизни. Мы были одомашненными существами, среда обитания — домашний офис и кухня.

На той неделе мы проводили типичный день дома. Я ждала папу в гости к полудню. Раз в неделю угощала его обедом.

В то утро я пыталась немного поработать, пока Люси спала, и одновременно готовила еду. Люси спала чутко, и, открывая холодильник и шкафы, доставая куриные грудки, чтобы запечь их в духовке, я старалась двигаться как можно тише. Наконец я села на кухне с чашкой кофе и книгой, рецензию на которую нужно было написать к завтрашнему дню. Мне хотелось послушать музыку, но я не решилась включить радио. У меня был час свободного времени. Я дошла до 13-й страницы, когда в дверь позвонили. Я побежала к двери, посмотрела в глазок и увидела маму. Открыла.

— Люси спит, — сердито прошептала я, даже не поздоровавшись.

— Ой, прости! Я просто хотела занести тебе это письмо. Кажется, что-то важное. — Маме периодически приходили письма для меня на ее адрес. — Есть время выпить кофе?

Я взглянула на конверт. Вообще-то, она сделала мне любезность, доставив почту вот так, к порогу.

— Конечно. Папа через час на обед придет.

Я налила ей кофе, и мы сели за стол на кухне. Она взяла книгу, которую я читала:

— Что читаешь?

— На рецензию.

— О… Мне нравится, как выглядит твой сад. Но ты не думала пересадить ту мальву? Она весь подход к дому загораживает.

Я взглянула на нее как на ненормальную. Я тут пыталась работать с годовалым ребенком на руках. Какая мальва?!

— Ничего я не буду пересаживать.

— Тогда подрежь ее хотя бы. И посади пару кустиков розмарина, твоей клумбе нужен бордюр.

Я мысленно перечислила все раздражающие факторы: она считает, что у меня есть на это время. И деньги. А еще думает, что, поскольку ее это заботит, должно заботить и меня.

Мы еще немного поговорили о саде и посплетничали о моих двоюродных сестрах. Мать явно тянула время, поджидая, когда проснется малышка. Что и произошло — и тут же она пулей рванула вынимать ее из колыбельки.

Она кормила Люси из бутылочки за кухонным столом, когда Брюс зашел сделать себе кофе.

— Привет, Брюс, — проговорила мама тоном, который был у нее прибережен для особо «сложных» людей.

— Привет, Донна, — ответил Брюс, не глядя на нее.

— Как работается? — спросила она.

— Хорошо, хорошо, — ответил Брюс, косясь на дверь. Потом пальцем показал на гараж, озвучивая свое намерение уйти: — Пора бежать!

Мама скривилась, молча спрашивая: «Почему он не хочет со мной разговаривать?» Брюс же вышел через черный ход, посылая ей молчаливый ответ: «Эти люди ждут, что я буду с ними общаться, а я, между прочим, работаю! Пытаюсь семью обеспечить! У меня совершенно нет на это времени».

Я нервно переводила взгляд с одного на другую.

Мама баюкала Люси в гостиной, когда приехал отец. Тогда она вручила Люси мне, и они принялись обсуждать предстоящую встречу с каким-то финансовым консультантом. Денежные дела они всегда решали вместе.

Потом мама неохотно ушла, я усадила Люси на детский стульчик, а папа сел обедать. Он в последнее время стал плохо слышать, и как часто бывает с наполовину глухими, наш разговор вскоре стал строиться по принципу «он говорит, я слушаю». Так было проще. Он рассказал о недавнем походе на рыбалку, о том, что нового в мире футбола. Потом мы обсудили работу брата и статью, которую я недавно написала.

Мой папа требовал внимания. Ему хотелось поговорить. Но дочь тоже тянула внимание на себя. В конце концов я оставила их двоих на полу с кубиками и пошла убирать посуду.

Вскоре после этого отец ушел, а с ним испарились и остатки моей энергии. Я попыталась уложить Люси спать, но сдалась и стала читать ей стишки о слюнявчиках и тапочках, которые буду помнить наизусть, наверное, до самой смерти. Но наше чтение прервал отец Брюса, приехавший на своем фургоне. Несколько лет назад он бросил работу в офисе и начал собственное дело — торговал сладостями у входа на бейсбольный стадион. Он был фанатом бейсбола. И сегодня тоже работал на матче, а потом привез остатки конфет Люси. Я тут же чуть не взорвалась от раздражения — ну кто привозит конфеты годовалому ребенку?

Брюс зашел за добавкой кофе и наткнулся на кухне на собственного отца. Я бросила на него гневный взгляд: «Это же твой отец! Поговори с ним! Я не собираюсь его развлекать! Это не мой папа!» Брюс ответил не менее сердитым взглядом: «Я работаю, между прочим! Это не моя проблема! Мне нужно работать! Мы должны платить по счетам! По счетам!»

Я поболтала с папой Брюса — милейшим человеком — и пошла готовить ужин.

— Останетесь поужинать? — предложила я.

— Нет, нет. Мэри ждет меня дома, в Эверетте.

Он поцеловал малышку и направился к выходу. Как раз в тот момент позвонил телефон. Мэри, мама Брюса. Купила пару новых книжек для Люси — можно их завтра завезти? Конечно, на автомате ответила я, вспоминая, будет ли свободное окошко между яслями утром и няней после обеда. Вообще, я была бы рада, если бы мне дали возможность провести несколько спокойных минут наедине с дочерью, но Мэри же не просила невозможного — всего несколько минут наедине с моей дочерью.

Мне бы радоваться тому, что любящие бабушки и дедушки заходят в гости. Звучит как настоящая идиллия, когда пишешь об этом в таком ключе. Но представьте: это происходит каждый день. Каждый божий день! Плюс дни рождения двоюродных родственников, День матери для всех матерей, охота за пасхальными яйцами, два ужина в День благодарения и фирменная запеченная говядина в День святого Патрика — думаю, ситуация понятна.