Журнал Виктора Франкенштейна - Питер Акройд

Он подвел меня к маленькой нише на другом конце лаборатории, отгороженной от основной комнаты. Там размещался цилиндрический прибор, футов шести высотой, состоявший из чередующихся слоев металла и прозрачного стекла.

— Это мое изобретение, — произнес он. — Сделано оно из цинка, томпака и ртути. В нем содержится едва ли не тысяча маленьких дисков, не считая кусочков воска и смолы. — Он погладил прибор рукой. — Я называю его электрической колонной.

— Какова его мощность?

— О, мощность его огромна. — Он расширил глаза. — Если использовать его совместно с электрической батареей в другой части комнаты. Видите все эти лейденские банки, соединенные друг с другом? Так вот…

— Мистер Хеймэн, да это же гигантский нерв!

— Отлично сказано! Мои работодатели гибкостью идей в этих делах не отличаются. Они хотят, чтобы я испытывал новые способы освещения улиц. Но с машинами, подобными этой, мы всю нацию смогли бы познакомить с электричеством!

Тут я понял, что поиски мои увенчались успехом. Я нашел то самое устройство, что понадобится мне для передачи электрического потока внутрь человеческого тела. Уговорить мистера Хеймэна сделать для меня точно такую же машину, со всеми ее многочисленными составными частями, оказалось нетрудно. Суммы, которую я предложил, было более чем достаточно, чтобы вознаградить его за труды и предоставить ему средства на дальнейшие исследования. Мы договорились, что отдельные части электрической колонны будут обернуты в холст, а затем на барках переправлены через Темзу, из Бермондси в Лаймхаус, где он поможет мне собрать их в моей собственной мастерской. Я пребывал в состоянии сильного возбуждения. Иметь в своем распоряжении средство передачи жизни, быть в состоянии создать жизненную искру — это вызывало во мне безмерный трепет.

С помощью двух местных рабочих я поставил в мастерской несколько скамей и полок, чтобы разместить на них необходимые материалы, которые я собирал. Кроме того, мне требовалось какое-нибудь охлаждающее устройство, и по моей просьбе они соорудили ледник вроде тех, что встречаются в погребах на Биллинсгейтском рынке. Жены рабочих навели повсюду идеальную чистоту. Я сказал им, что изучаю причины постепенного исчезновения рыбы, которая некогда в таком изобилии водилась в Темзе, и они похвалили меня за труды, столь полезные для жителей этой местности. Я сказал им, что желаю, чтобы меня не беспокоили, поскольку работа моя требует долгих и кропотливых занятий, и что работать мне приходится ночами, когда всякая деятельность на реке стихает. Я прекрасно понимал, что слова мои разнесены будут по всей округе.

Через шесть или семь недель Хеймэн начал доставлять приборы, которые он для меня сделал. Двое лодочников перевезли их по Темзе за несколько ночей. Они пользовались моим причалом перед самой мастерской. В последнюю ночь, под покровом темноты, они внесли в здание драгоценную электрическую колонну. Как только лодочники ушли, Хеймэн принялся за нелегкое дело — сборку своего изобретения.

— Я подумываю вот о чем, — сказал я ему. — Мне хотелось бы иметь еще одну.

— Еще одну колонну? В этом нет нужды, Франкенштейн. Этому прибору нет равных по мощности.

— Но что, если… я хочу сказать: что, если она… по какой-либо причине прекратит действовать?

— Этого не произойдет. Даю вам слово.

— Я вам всецело доверяю, Хеймэн, но что, если колонна прекратит действовать в результате собственной моей ошибки? Тогда работа моя застопорится.

— В этом есть резон. — Мгновение он молчал, и мне слышно было, как вода бьется об лодку; где-то ниже по течению раздался крик, и в воду с плеском упала цепь. — Обещайте мне вот что. Ни при каких обстоятельствах не пользуйтесь обеими колоннами одновременно. Эффект рассчитать невозможно. Нам столь мало известно о природе электрического потока, что действие его никто не в силах предсказать. Оно может оказаться смертельным.

— Обещаю, Хеймэн.

На этом мы ударили по рукам. Он согласился сделать еще одну колонну, основанную на тех же принципах, что и первая, и доставить ее мне через пару недель. Полагаю, убедить его помогло и обещание эквивалентной суммы. Как я уже писал, англичане на все готовы ради прибыли. Я был вне себя от радости. В моем распоряжении будет мощнейшая энергия — возможно, мощнее той, что когда-либо оказывалась в человеческих руках, — и с помощью этой энергии я создам новую область науки. Восстановление человеческой жизни — шаг, который позволит мне начать дело, могущее изменить само человеческое сознание! Я твердо намеревался доказать, что природа может быть силой нравственной, способной действовать в интересах добра и благих перемен. Вырвать жизнь из объятий смерти, восстановить утраченные душевные силы и отправления человеческого тела — возможно ли благодеяние более великое?

Мне оставалось приобрести материалы для работы. Я по-прежнему отлично помнил беседу, которую вел в Париже с Армитеджем, окулистом, чей отец знаком был с воскресителями. Отец был ассистентом Джона Хантера, талантливейшего хирурга, которому для того, чтобы совершенствоваться в своем искусстве, требовался запас свежих образцов. Армитедж дал мне свою визитную карточку, но я ее, по глупости, потерял. Пришлось мне позвать Фреда.

— Приходилось ли тебе, Фред, слышать об окулистах?

— Нет, сэр. Хоть сто лет проживи, и думать бы о них не подумал.

— А об оптиках?

— Это что ж, те же самые господа?

— В некотором роде.

— Тогда они мне что люди с Луны — откуда мне знать про таких?

— В таком случае, Фред, скажи-ка мне вот что. В странствиях твоих по всему метрополису…

— Простите великодушно, сэр, да только я дальше города не бывал никогда.

— …Не попадалась ли тебе лавка с висящей снаружи огромной парой очков?

— А то как же. Сколько раз. Я их еще за телескопы принимал, сэр. Вроде того, что на Стрэнде. Есть одна такая в Холборне, рядом с сырной лавкой. — Тут он хлопнул себя по лбу и состроил мину, означавшую недоверие. — Да что это я, сэр, словно без памяти! На Пикадилли же такая есть. Хозяином там старикашка по имени Уилкинсон.

— Не мог бы ты сходить к этому Уилкинсону и спросить, не знает ли он мастера по очкам по имени Армитедж?

— Постараюсь, сэр. Не знаю только, захочет ли старый скряга со мной говорить.

— Отчего же нет?

— Не жалует он мальчишек.

— Если он откажется тебе помогать, сходи в Холборн. Где ни увидишь вывеску с очками, спрашивай Армитеджа.

Итак, Фред отправился на поиски. Не прошло и часа, как он возвратился, победно неся клочок бумаги.

— Вина́, воды и виски, — произнес он. Вид у меня был, верно, удивленный. — Это, сэр, Юлий Цезарь сказал. Когда победил.

Он протянул мне бумажку, на которой значились имя и адрес: «У.-У. Армитедж и сын, дом 14, Фрайди-стрит, Чипсайд».

Таковы были мои нетерпение и спешка, что я отправился туда в тот же день. Это было здание с нешироким фасадом, маленькою дверью, выходившей на улицу, и узким окном высотою во весь первый этаж. Когда я вошел, над головой у меня прозвонил надтреснутый колокольчик, и через пару мгновений я услыхал звук шаркающих шагов. Высокое окно было, похоже, устроено так, чтобы улавливать как можно больше света с улицы. На полках вокруг меня лежали на виду очки всевозможных разновидностей: зеленые очки, синие очки, выпуклые очки, вогнутые очки, очки с передними стеклами, очки с боковыми стеклами и прочие. В лавку вошел опиравшийся на трость старик. Макушка его была совершенно лысой, а по сморщенному рту возможно было предположить, что он лишился зубов, однако ясность его глаз я сразу же заметил.

— Чем могу служить, сэр?

— Я ищу мистера Армитеджа.

— Он перед вами.

— Полагаю, сэр, у вас есть сын.

— Есть.

— Мне посчастливилось встретить его в Париже, и я обещал нанести ему визит по возвращении в Лондон.

— Как ваше имя, сэр?

— Франкенштейн. Виктор Франкенштейн.

— Что-то… — он поднес руку ко лбу, — припоминаю. — Вошедши во внутренний коридор лавки, он позвал: — Селвин!

На лестнице, не покрытой ковром, послышались торопливые шаги, и в комнату вошел мой знакомый.

— Боже милосердный! — произнес он. — Я надеялся увидеть вас снова. Отец, это мистер Франкенштейн — тот, что изучает тайны человеческой жизни. Я рассказывал вам про него.

Взглянув на меня своими ясными глазами, отец, казалось, был удовлетворен.

— Вели матери принести нам зеленого чаю, — сказал он. — Вы пьете зеленый чай, мистер Франкенштейн? Он очень полезен для зрительных нервов.

— Рад буду его отведать, сэр.

— Селвин его пьет по утрам и вечерам. Я проверял его глаза, сэр. Ему от самого Темпл-бара ничего б не стоило разглядеть Монумент, не будь меж ними домов. Раз, стоя на Миллбэнке, он прочел вывеску лавки в Лэмбете.