История Нины Б. - Йоханнес Зиммель

Эта логика с детства так запечатлелась в моем мозгу, что я сохранил ее на всю жизнь. Она была всегда со мной. Это объясняется еще и тем, что я всю жизнь боялся — пусть уже и не представителя службы газоснабжения, снимающего показания газового счетчика, и не электрика, занимавшегося примерно тем же. Но, повзрослев, я стал бояться черных сил, и если, скажем, я уже не боялся долгов, то стал бояться людей, так как люди могли сделать, и делали, зло.

23 августа 1956 года, когда Юлиус Бруммер ехал на своем «Кадиллаке» через советскую зону оккупации Германии в сторону Запада, тоже была суббота, и я, проезжая скудный ландшафт земли Бранденбург — кратчайший маршрут до западного КПП Хельмштедт, — все время думал о своей матери.

Солнце поднималось все выше и выше; тени от кривых сосен на грязно-желтом песке становились короче, а я думал о том, что это было особенное воскресенье — такое воскресенье, после которого просто не стало понедельников. Да, нет, это означало другое — конец всех понедельников и страха перед ними.

Я не знаю, знакомо ли вам ощущение власти. До 23 августа 1956 года я никогда в жизни не обладал какой-либо значимой властью. И никто из всех, кого я знал, не был могущественным. Именно поэтому я постоянно пытался представить себе, что ощущают люди, облеченные властью, например крупные дельцы шоу-бизнеса, миллионеры и крупные военачальники.

Власть, которой я отныне обладал, не была в прямом смысле этого слова моей властью, но все же я был полон решимости получить от нее сполна — правда, действуя тихо и незаметно. Я мог бы при необходимости обойтись и без Юлиуса Бруммера, но ему уже никак не обойтись без меня. Можно было предположить, что он сноб и не захотел бы делиться своими тайнами со своим шофером. Но он не производил такого впечатления. Он произвел впечатление вполне демократичного человека.

Нет, не думаю, что вам знакомо это чувство — ощущение власти в своих руках, уважаемый господин Кельман, комиссар криминальной полиции города Баден-Баден, для которого, собственно говоря, я все это и пишу. Не действительная власть. Не настоящая власть, а власть такого рода, которая 23 августа прошлого года покоилась в виде документов и фотографий под моим сиденьем. Это ошеломляющее ощущение, господин комиссар. Я уверен, что вы такого никогда не испытывали, точно так же, как и моя бедная мать, о которой я думал тогда, 23 августа, проезжая Магдебург, Айхенбарлебен и КПП Хельмштедт между оккупационными зонами, о которой я думал по пути на Запад в тогдашний субботний полдень, который так любила моя мама…

Часть II

1

Порыв ветра взвил юбку Нины Бруммер в тот момент, когда она выходила из такси, и я увидел красивые ноги. Ее белокурые волосы разлохматились. От слабости она откинулась назад и прислонилась к борту машины. Водитель выскочил из такси и поддержал ее. Потом он достал из багажника вещи Нины: канадскую шубку из натуральной норки и маленький черный саквояж для драгоценностей. Больше ничего не было. Шофер понес вещи в стеклянный вестибюль аэропорта «Дюссельдорф-Лохаузен».

Неуверенной походкой Нина последовала за ним. Порывы ветра едва не сбивали ее с ног. На ней был узкий черно-белый костюм, высокие черные ботинки и черные перчатки. На бледном лице бросались в глаза ярко накрашенные губы.

Я припарковал «Кадиллак» чуть поодаль от входа в вестибюль. Я был уверен, что ждать Нину мне придется гораздо дольше, но она приехала уже через пятнадцать минут.

Часы показывали 18.35. Было 27 августа 1956 года. Я вернулся из Берлина четыре дня назад. За это время произошло много разных событий. На голове у меня была толстая повязка. Под левым глазом все еще стоял здоровенный синяк, а грудь болела так, как это бывает после операции. Много событий произошло в эти четыре дня, я еще вкратце расскажу об этом.

Нина Бруммер исчезла в здании аэропорта. Я вышел из машины и последовал за ней. Порывы ветра с каждой минутой становились все сильнее. Скрываясь за черными разрозненными тучами, напоминающими горную гряду, садилось солнце. Небо окрасилось сернисто-желтым, медно-зеленым, фиолетовым и ярко-красным цветом. Под порывами ветра дребезжали придорожные щиты, обрывки газет облепили мне ноги. В воздухе вихрем носилась пыль. Я прихрамывал — нога еще болела от полученных ударов.

В вестибюле аэропорта горело множество неоновых ламп. Их свет смешивался со светом заходящего солнца, падавшим сквозь огромные стеклянные окна, и это создавало безжизненную, холодную атмосферу. Света было много — но ни вещи, ни люди не отбрасывали тени. Голос из динамиков, звучавший как из царства мертвых, отдавался эхом в вестибюле:

— Господин Энгельзинг, только что прибывший из Вены, подойдите, пожалуйста, к стойке информации.

Люди в холле приглушенно разговаривали. За окнами на улице ветер гонял тучи пыли. Я зашел за газетный киоск и стал наблюдать за Ниной Бруммер. Она стояла около стойки оформления билетов компании «Эйр Франс». Ее имя вносили в списки пассажиров. Оформив билет, она получила посадочный талон. Над стойкой на цепи висела латунная доска с информацией:

Ближайший вылет: 20 часов,

Рейс № 541 в Париж

Нина сидела в вестибюле в напряженном ожидании. Я знал, кого она ждет. Но ждала она напрасно…

— Внимание, — вновь раздался голос из динамиков, сопровождающийся таким шумом, что казалось, будто кто-то шагает по опавшим листьям. — Самолет авиакомпании «Пан Америкэн» прибыл рейсом двести тридцать один из Гамбурга. Прибывшие пассажиры выходят из коридора номер четыре.

Я посмотрел в сторону летного поля. Четырехмоторный самолет, вздымая пыль, остановился перед контрольно-диспетчерской вышкой. Пропеллеры перестали вращаться. Под порывами сильного ветра механики катили к самолету трап. Нина взяла свою шубу и саквояж с драгоценностями и пошла по широкой лестнице на второй этаж в сторону ресторана. Я медленно последовал за ней…

Ресторан был пуст.

Заходящее солнце еще рисовало на одной из стен свои фантастические картины: ярко-красные и сернисто-желтые. Нина села за один из столиков у окна. Свет падал на ее волосы, и они отливали золотом. Я остановился у входа и стал наблюдать за ней. Сначала она сидела в полном одиночестве. Затем появился официант и принял у нее заказ. Ожидая заказ, она смотрела вниз на площадку перед диспетчерской вышкой. Борясь с порывами ветра, пассажиры шли от совершившего посадку самолета в сторону здания аэропорта, а к самолету уже подъехали бензовозы с топливом. Механики вытащили металлические шланги и потащили их к бензобакам. Машины и люди, бензовозы и трапы на летном поле — все превратилось в серые силуэты. Я подошел к Нине Бруммер и сказал:

— Добрый вечер.

В ее огромных синих глазах отразился страх. Нина была бледна и красива. Она пристально посмотрела на меня и отрывисто произнесла:

— Добрый вечер.

Я вдруг почувствовал себя так, как будто мне только что сделали укол.

— Вы меня не узнаете?

Ее бескровные ладони сжались в маленькие кулачки.

— Я… нет… Кто вы?

Я промолчал, так как вернулся официант и поставил на стол бокал с коньяком. Прежде чем уйти, он с любопытством посмотрел на меня. Нина прошептала:

— Вы… из полиции?

— Я ваш новый водитель.

— Ох! — Кулачки упали на колени. Она хорошо владела собой, лишь дрожащие ноздри выдавали ее состояние. — Извините, господин…

— …Хольден.

— Господин Хольден. У вас повязка. Вы попали в аварию?

— В определенном смысле — да.

— Что произошло? — Не дождавшись моего ответа, она задала новый вопрос: — А как вы попали сюда?

— Я знал, что встречу вас здесь.

— Каким образом? Этого никто не мог знать… я… я тайно покинула больницу…

— Мне это известно.

— Но откуда, откуда?

— Я знаю все, — сказал я и сел за столик. В ресторане зажглись неоновые светильники, а на взлетно-посадочной полосе стали видны красные, синие и белые огоньки. Горизонт на западе быстро становился пепельно-черным. Черные лохматые тучи все быстрее мчались по небу новой ночи.

Глаза у Нины запали, под ними были синие круги. Но даже несмотря на слабость и страх, ее бледное лицо было прекрасно. Я вспомнил слова старой кухарки-чешки: «Она как ангел, она ангел во плоти. При виде ее все приходят в волнение».

— Говорите, — прошептала женщина. Звякнув золотыми браслетами на запястье, она поднесла бокал к губам, но не удержала его и пролила половину содержимого на белую скатерть.

— Хорошо, я… я отдам вам один браслет…

— Мне не нужно никакого браслета.

— …или дам вам денег…

— Мне не нужны деньги.

— Тогда… что же?

— Я хочу, чтобы вы пошли со мной, — сказал я.

— Это безумие! — Она беспомощно рассмеялась. Дневной свет на улице на пару секунд внезапно стал цвета морской воды. — Куда я должна с вами пойти?