Мой путь из Йоханнесбурга в Кейптаун, длиною в жизнь. Записки путешественника - Марина Е. ди Червини

грела сердце эта картина, но порой бывает, что безудержное желание писать иногда заставляет бросить все и, предаваясь своим мыслям, чертить слова на обрывке, среди договоров и бизнес-планов, среди прочей суеты. Желание быть, писать сейчас обуревает меня со страшной силой, я не знаю цели своего написания, не знаю, что из этого может выйти, я только знаю, что вот оно – то сердце, к которому я рвусь…” – так я думала спустя небольшое время, когда ты ушел, но прошло 10 лет, и сейчас моя книга о тебе готова.

Дорога, по которой ты идешь, щедро усыпана алмазами. Ты можешь нестись за сундуком, который окажется пустым, или наслаждаться открытиями, которые таит в себе каждый день, потому что сегодня – это единственное, что у тебя есть.

Когда зима покровом белым на плечи спустится твои – не смей грустить, не смей хандрить, не верить!

Не смей жалеть, прощать печаль – не смей! Поверь в мечту так смело, так случайно, что бродит в одиночестве в тебе!

Поверь в себя так смело, так отчаянно,

чтобы в глазах твоих зажглась… Зажглась звезда!

Глава 33

Скрепленные сердца словами о вечной любви… В агонии бьется стрела Купидона…

Пути и желания – спешны они…

Но в сердце лишь истина двух обретений.

“Внезапно ворвавшийся глоток свежего воздуха в мою комнату был, оказывается, так необходим мне. Я ощущала, как вино разливалось во мне, и понимала, счастье уже на пути! – вспоминала я письмо в своем дневнике. Он прижал руку к стене чуть выше моего плеча, закрыв проход – он зажал меня и прислонил к стене. Его глаза светились огнем, будто лев наконец поймал свою добычу и готов проглотить ее целиком. Мое сердце дрожало, а в животе порхали бабочки. Я давно ждала, когда он так близко подойдет ко мне и уверенный, сильный, склонится над моим лицом, пристально посмотрев мне в глаза, молчаливо захватит меня. Он протянул руку к лицу и вытер слезу, которая медленно скатывалась несколько минут по моей щеке. “Это последняя слеза. Теперь у тебя есть я”. Его губы прикоснулись к моим… Они были именно такими, как я ждала…”

Сквозь бушевавшие ветра. Сквозь ошалевшие туманы. Леса, леса, леса, леса.

Листвы зеленые саванны.

Над крышами неспешна жизнь. Меж небом и землей шутливо, следом застывшим словно тень, парит как птица боинг белый. И за плечом сигналит он,

и прорезая тучи смело, невиданная сила в нем влечет меня так слепо смело.

Глава 34

“Эта книга никогда не давала ему покоя. Он прочел ее вдоль и поперек и не мог найти причину такого долгого и почти занудного существования этой бесценной для полок книги, – повествовала одна из историй, шедшая из переплетов давних моих записок путешественника. Она действительно имела странную наружность. Весь ее вид говорил о том, что пора на реставрацию, но внутренняя сущность ее вопрошала к одинокому концу. Единственно, кому она была так необходима, так это полкам – ее вес был настолько воздушным и склеенные страницы настолько прозрачными и пустыми, что не приходилось тяготеть под их грузом. В конечном итоге она добавляла вкус старины и уникальность собранной долгими годами библиотеке его предков, а точнее восхитительной бабушки, превзошедшей ожидания всех окружающих своим большим состоянием и возможностью осчастливить всех тех, кого искренне она любила, и кто любил ее. Да, это была любимая его женщина, уже навсегда уснувшая в тихом, легком, спокойном сне. Так вот эта книга имела весьма интересную и познавательную историю, возможно, кто-то назовет ее легендой, легендой о любви…

В этой истории не нужны имена, в ней все, чтобы познать то счастье любви двух сердец

и никогда не позабыть ту картинку.

…Я видел корабль, что поражает своей невыносимой и скорбной мощью, незримым почти таинственным обаянием моря, – так начиналось одно из писем, – белые паруса его неслись по волнам, разрезая косыми линиями шелковую ткань. Я будто бы слышал ветер, но не знал, откуда доносится звук.

Ты видишь невозможное, но, чтобы понять, требовалась вся моя жизнь… Я вспомнил ее улыбку, такую нежную и добрую. Дыхание перехватывает от волшебства ее глаз, того искреннего сияния, шедшего прямо в душу. А ветер пугал меня до смерти. Мысли переплетались, а солнце начинало заходить, когда лучи солнечно-алым светом наполняли небо и землю своим теплом и любовью. Будто бы музыка играла за кормой, и мы одни были на палубе сказочного скитальца. Я пытался вдохнуть и сделать глоток, но не мог напиться и уже пьянел. Мысли пересекались, а тело жаждало и ждало. Она была болтлива, как рыба… а здесь так красиво, но без нее полная тоска… хотелось, чтобы было все легче и проще. Тогда я сидел на диване и поднимал бокал из опустевшей бутылки виски. Я старался забывать о ней, но сердце стучало так, будто противилось и сгорало только от того, что я сам гнал ее от себя, хотя не я, а случайная жизнь, возомнившая, что люди настолько умны, что будут замечать каждый знак, понимать значения этих символов и пытаться сохранить каждую каплю влажной прохлады, по имени любовь… Несколько недель полной тишины, но, если несколько недель, тогда я не видел ее вечность. Несколько веков назад у меня был период жертв и разрушений. Мне не хватает тебя, – прошептал он, слегка прикасаясь осколком карандаша, ровным почерком проводя по бумаге. Всем кораблям и всем портам. У меня все было. Человек, похожий на меня, – тайна Атлантики. И даже сама маленькая смерть не разрушит этот дом. Если молитва будет услышана, то все исчезнет, кроме любви. Молитва о том, что каждый будет любить, не ради себя, а ради тех, кого любит. Спеши делать добро… это как кусочки пробки в бутылке вина, но ты же не будешь отказываться от бутылки вина, потому что именно это делает его изысканным и неповторимым. Пропавшие и найденные в море…

Я иногда думаю о том, как много люди думают о прошлом – они преданы ему и достигают недосягаемых вершин, нечто гениальное и бесподобное, идеализируя прошлое, ради кого-то или чего-то, во имя и навсегда. Нам нужна история, и почти всегда мы забываем, что уникальность как раз в настоящем, а не в далеком прошлом. Мы должны помнить его, так или иначе осознавая, что оно было, что именно оно зародило семя, но… не оно его воспитало, а время и люди, которые