Колокол и держава - Виктор Григорьевич Смирнов

— Митька ганзейским купцам переводит, а уж они свои секреты блюдут пуще глаза, — успокоил посадника протодьякон.

Разговор продолжили в библиотеке Софийского собора, смотрителем которой служил отец Герасим.

— Ну вот что, тезка, — сказал Борецкий, извлекая из рукава сложенный вчетверо лист бумаги с текстом договора. — Надо перевести эту грамоту на немецкий и на латынь, а потом переписать на трех языках, да так, чтобы королю не зазорно было представить. И знай: от этого манускрипта много чего зависит, может, даже вся наша жизнь. Если справишься, возьму тебя с собой в Вильну. А не справишься, твой брат за тебя ответит. Уразумел? На все про все даю тебе сутки.

Оставшись вдвоем, братья долго молчали. Первым заговорил Герасим:

— Работать будешь здесь, в библиотеке. Двери запри и никому, кроме меня, не открывай. Пергамент, перья, чернила и прочее возьмешь в мастерской. Еду, питье и нужное ведро принесу тебе сам. Все понял?

Митя молча кивнул.

— Ну, братка, не подведи!

…Прежде чем приступить к работе, Митя спустился к алтарю и пал на колени перед иконой Знамения Пресвятой Богородицы, перенесенной в Софию по случаю престольного праздника. Богородица смотрела на Митю с жалостью, будто говорила: и зачем ты с ними связался, сынок? Ликом Матерь Божья напоминала Мите рано умершую мать, вот только у матери не было щербинки под глазом, выбитой вражеской стрелой, когда Новгород был осажден суздальским войском, но выстоял благодаря Небесной Заступнице. Отец умер еще раньше, и расти бы Мите круглым сиротой, если бы не старший брат Герасим, заменивший ему и отца, и мать, и школьного учителя.

Зажегши свечи, Митя занялся переводом, сначала на латынь, потом на немецкий. Текст оказался не особо сложный, а по сравнению с «Христианской топографией» Козьмы Индикоплева, которую Митя сейчас переписывал для Софийской библиотеки, и вовсе простой.

Закончив перевод, стал выбирать подходящие по размерам и качеству листы пергамента. Пергамент был телячий, местной выделки. Греческий, знамо дело, был бы лучше, но этот тоже неплох. Книги в Новгороде переписывают во множестве, покупать иноземный пергамент никаких денег не хватит. Брат рассказывал, что на огромное Евангелие-апрокос, заказанное много лет назад для Софии посадником Остромиром, потребовались шкуры полутараста телят. Это ж целое стадо!

Отобрав из кипы три подходящих листа, Митя вооружился коротким острым ножом и по линейке обрезал края. Потом тщательно исследовал поверхности пергамента, потерся щекой, прошелся кончиками пальцев. Не приведи Бог пропустить невылощенные жировые пятна — «зализы»: чернила растекутся, и все, пропало дело! Обнаруженные пятна пошлифовал пемзой. Несколько круглых дырочек — следы от укусов телят оводами — заклеил тонкими заплатками с помощью осетрового клея.

Ну вот, теперь можно приступать.

Аккуратно разложил на особом столе со скошенной столешницей все необходимое для письма. Чернильница из лосиного рога с двумя отверстиями — одно для чернил, другое для киновари. Песочница с белым кварцевым песком. Два ножичка, один для заточки и обрезки перьев, другой — с широким лезвием — для подчистки клякс. Губка для смывания текста. Пемза. Подкладная доска. Шильце острое и шильце тупое. Линейка. Свинцовый карандаш. Кусочки пергамента с образцами шрифтов на трех языках. Листочки с переведенным текстом.

Кажется, ничего не забыл.

Теперь перья. Их Митя хранил в заветном туеске из бересты. У переписчиков особым шиком считалось пользоваться павлиньими перьями, но Митя предпочитал лебяжьи. Во-первых, павлиньи стоят несусветно, опять же где их взять, павлинов-то, а лебеди — вон они, каждую весну садятся огромными белыми стаями в ильменскую пойму. Только перо надо брать непременно из левого крыла птицы, чтобы загиб был удобен для пишущей руки. Держат писцы перо по-разному: кто щепотью, кто двумя, кто тремя пальцами. Митя предпочитал держать перо так, как на иконе с изображением апостола Иоанна, диктующего Евангелие писарю Прохору, то есть четырьмя пальцами. Большой палец снизу, полусогнутый указательный — сверху, средний и безымянный — сбоку, мизинец опирается на лист пергамента.

Обрезав опахало, Митя потыкал перо в разогретый песок, чтобы снять жировой слой. Затем срезал кончик наискосок, расщепил и заточил. Отложив готовое перо, залил в чернильницу свежие чернила собственного приготовления, секрет которых Мите достался от брата. Берется ржавое железо, ну там старые замки, ключи, цепи, гвозди. Все это рубят на мелкие кусочки и опускают в кувшин, а потом заливают раствором дубовой коры, в который надо добавить процеженные кислые щи или уксус. Потом кувшин ставят в теплое место для выдержки, время от времени добавляя новый раствор. Черные чернила делают из сажи, их еще называют копчеными. Для них ставят в печь горшки с пробитым дном, снизу разжигают костерок из бересты. Сажа оседает на стенки горшка, ее потом смешивают со слюной либо с вином и разбавляют вишневым клеем — камедью, для прочности еще добавляют дубовые орешки.

Прежде чем начинать писать, чернила следует непременно «покушать», то есть испытать на пробу. Митя так и сделал, написав на клочке пергамента: «Помози Господи рабу Божию Димитрию». Правильные чернила должны глубоко проникать в пергамент, неправильные быстро осыпаются, выгорают и выцветают. Чернила оказались правильные: густые, темно-коричневые, с металлическим отливом. Написанный ими манускрипт можно будет прочесть через много лет.

Прикрепив лист пергамента к столешнице, сверху наложил «карамсу» — прямоугольную рамку с натянутыми поперек тонкими жилами — и разлиновал пергамент тупым шильцем. Начинать Митя решил с русской копии договора как более простой. Но сначала надо было решить, каким письмом писать. Можно, к примеру, старинным уставом. Письмо торжественное, буквицы квадратные, благолепные, каждая черточка пишется с отрывом пера. Есть еще полуустав, он мельче и проще, буквы строятся с наклоном. Наконец, есть скоропись, в ней соседние буквы пишутся безотрывно, а слова можно сокращать. Поразмышляв, остановился на полууставе. Устав более приличествует для книг богослужебных, скоропись — для деловых бумаг, зато полуустав будет в самый раз.

Писать красиво не каждому дано. Нужен талант, но главное — терпение и прилежание. Брат начал обучать Митю этому искусству с пяти лет. Сначала писали на цере — можжевеловой дощечке, покрытой воском. Потом на бересте. От железного писала на руке появились волдыри и мозоли, зато пальцы обрели твердость. Потом стали писать на бумаге, и только на третий год обучения брат доверил Мите пергамент. Учителем Герасим был строгим, заставлял снова и снова копировать прописи, случалось, и за виски драл, и линейкой охаживал, но своего добился. Ныне почерк у Мити Малого едва ли не лучший в Новгороде.

— Всегда помни, Митька, какие