Арифметика демократии - Роман Александрович Дудин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава13. Как в обществе крепла мораль
Поскольку официальная идеология общества Равенства и Справедливости провозглашала честность и доброту, все его участники должны были быть ярким примером этих качеств. И таковыми они, конечно же, и были, если верить им самим, и были независимо от того, оставались ли они простыми барамуками, или становились кем-то повыше. И мораль в каждом участнике общества была столь сильна, что он готов был оставаться верным ей даже тогда, когда его окружали сплошь бесчестные и безнравственные обезьяны. Что, к сожалению, именно так обычно почему-то и получалось вопреки всем принципам честности и доброты, на которых основывался Закон демократического общества.
Когда участница общества была простой барамукой, для неё аморальными были все, кроме неё самой, а она сама была всегда исключительно борцом за правду и справедливость. И все её поступки всегда были высоко моральными, потому, что направлены были именно на восстановление этих положений. И если она даже где-то что-то крала, то это была всего лишь компенсация ей того, что она недополучает из полагающегося ей по Закону. Если же она видела, что жертва её воровства была обделена системой не меньше её самой, то это всё равно было справедливо, потому, что та со всеми остальными повинна в существовании режима, который обделяет её дольками, и не может избрать нормальную Верховную, которая выдаст всем по пять полагающихся им апельсинов. А стало быть, проблемы той – всего лишь заслуженное ей наказание в рамках конечного понимания правды и справедливости. Зато, если у неё кто-то что-то крал, то этому не могло быть никакого оправдания, потому, что сама-то она ни в чём не виновата, и никаким образом компенсировать какие-то убытки за счёт неё ни у кого никакого морального права не было. А более всего у неё виноватыми были разделюки и Верховная, потому что они всё никак не могут научиться считать, и выдать ей полагающееся ей по Закону апельсины.
Если какой-то барамуке случалось стать разделюкой, то мировоззрение вдруг менялось. Дело в том, что становилась она разделюкой исключительно из стремления добиться справедливости, поэтому никакой аморальности в её действиях быть не могло. Но поскольку в должности разделюки ей приходилось совершать те самые действия, которые она сама ещё совсем недавно, будучи простой барамукой, осуждала, это ей приходилось себе самой как-то объяснять. А раз действия эти были основаны на справедливости, значит, они должны были иметь оправдания, которые оставалось только сообразить. И начинав соображать, разделюка действительно их находила, и тогда оказывалось, что с моралью у неё было не в порядке как раз раньше, когда она была простой барамукой, а вот теперь то у неё как раз всё вставало на места.
Заключалась мораль разделюки в том, что, она брала себе ровно столько, сколько ей полагалось по Закону. А если кто-то оказывался обделённым, то они должны были идти и требовать себе недостающего у тех, кто взял себе лишнее. Ведь это же само собой понятно, что если один взял сверх нормы, другой ровно норму, а третьему не хватило, то последний должен идти и спрашивать у первого, но никак не у второго! И идти должен именно он, а не кто-то за него, потому, что ему это больше всего и нужно. И если ему не хватает для этого грамотности, значит, он должен повысить её до соответствующего уровня. А если он этого не делает, значит, оно ему не так нужно. И если кого-то что-то не устраивает деление апельсинов, то пусть избирают себе другую Верховную, которая разделит апельсины иначе, а от разделюки пусть отстанут – это не её дело. А если они вместо этого докучают ей своими «почему» ради того, что на самом деле им не нужно, значит, они заслуживают того, чтобы быть посланным со всеми своими вопросами куда подальше. Ну а коли слов барамуки не понимают, значит, всё должно быть объяснено им на языке апельсинов, и желательно, самым поучительным образом. Чем разделюка и занималась, не видя более в этом ничего аморального в своей деятельности. А ещё, как только барамука становилась разделюкой, она объедалась апельсинами, и после этого почему-то оказывалось, что она как-то сразу переставала понимать, что это за страдания из-за кусочков этой вещи, от которой её саму уже воротит.
Помимо барамук, у разделюки виноватыми во всех её бедах оказывалась Верховная – из-за неё барамуки портят ей нервы. Верховная действительно загребает себе гораздо больше, чем всем полагается по Закону, при этом ничего не делает, а вся тяжёлая работа с общественностью ложится на плечи разделюк. И хоть доказать её неправоту по Закону не получалось, тем не менее, состав её преступления был для разделюки так же очевиден, как и для простых барамук – в этом она была с ними абсолютно единодушна.
Если же вдруг разделюке случалось стать Верховной (что было крайне редко, но всё же иногда бывало), ей снова случалось делать вещи, против которых она ранее активно выступала. И тогда оказывалось, что обделённые не умеют бороться за свои права. А те, кто не умеют, заслуживают меньше, чем те, кто умеют. Потому, что чтобы уметь, нужно учиться, а кто не заставляет себя учиться, не заслуживает того, чего заслуживает тот, кто заставляет.
Оказывалось, что все они дураки, которые не способны поделить апельсины без чужой помощи, не передравшись, и не растоптав их все в той же драке. И что потому они вообще должны благодарны тому, что у них есть кто-то, кто удерживает порядок, и благодаря кому они получают хотя бы сколько-то. И в-третьих, быть неграмотными их никто принудительно не заставляет, так что, как только они этому научатся, и сумеют правильно потребовать то, что им причитается, Верховная с ними, конечно, поделится, а если они этого не делают, значит, им это и не нужно. А раз кому-то что-то не нужно, значит, распоряжаться этим святое право того, кому это нужно. Ну а что касается её самой, то да, она берёт себе больше, но разве она этого не заслуживает – ведь за весь тот бедлам, который низшие классы создают своей несознательностью, и который ей приходится от них терпеть, ей просто полагается получать какую-то компенсацию!
Такое понимание мировоззрения Верховной можно было сделать на основе тех фраз, которые она говорила. Друзей же своего уровня у неё не было и дружеских же бесед с