Пенальти - Альберт Кантоф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рошан предпочел ничего не ответить. Что касается морали, то он чувствовал себя человеком старых взглядов, полагая, что воровать у государства так же предосудительно, как просто воровать. Почувствовав его сдержанность, Дебе стал жаловаться.
— Я хорошо полил потом мою футболку из-за этих денег… И, кроме того, все на свете так делают!.. Посмотри-ка, сколько налоговых инспекторов становятся потом финансовыми советниками. Сперва они преследуют людей, а затем советуют, как можно выкрутиться. Я, например, мог бы принять гражданство Монако, как сделал один чемпион по теннису… Или Швейцарии, как некоторые гонщики «Формулы-1»… Или, по крайней мере, мог бы платить налоги где-нибудь на островах Карибского моря. Кажется, так часто делают в гольфе. И на все это люда состоятельные смотрят одобрительно. Это те, кто сами достаточно хитры, чтобы даже содержание своего бассейна относить на счет профессиональных расходов… Но футбол — спорт простонародный, детки богатых здесь никогда не становятся звездами. Мы не знаем всех фокусов, при помощи которых можно спрятать свои доходы. И мы не любимчики таких знатоков. Поэтому нас ловят, как мальчишек.
Он горько усмехнулся.
— Мне казалось забавным водить налоговые органы за нос. И выгодным. Все представлялось очень легким. И в порядке вещей… Казначей клуба предложил мне частично получать плату из «черной» кассы, которая специально была создана для этого. Он говорил об этом так, словно речь шла о вполне легальном деле. Я сказал: «Идет!»
Остановить Дебе было невозможно. Ему надо было излить душу.
— А теперь с меня снимут шкуру, и Пере ничего не сможет поделать. Не говоря уж о том, что все это будет расписано в ваших газетенках и мы предстанем в хорошеньком виде перед болельщиками — теми, кто готов все отдать, чтобы добыть место на трибунах.
Франсуа стало даже жаль его.
— Об этом надо было раньше думать. Но не переживай так. Они настолько влюблены в вас, футбольных звезд, что найдут оправдание. Виновным снова окажется правительство, которое слишком усиливает налоговый пресс. Даже если дело окажется в суде, бьюсь об заклад, что они соберутся у дверей для того, чтобы не освистывать тебя, а просить автограф.
Немного успокоившись, капитан клуба предложил выпить стаканчик. Рошан не испытывал никакого желания пить с ним за избавление от всех его невзгод, учитывая их характер. Но он признал, что у того были смягчающие обстоятельства.
— Я допускаю, что ты в какой-то мере был вынужден совершить ошибку, как говорят в футболе. Что касается выпивки, то мне сейчас не хочется. Но я прошу тебя ответить еще на один вопрос.
Идол футбольных поклонников Вильгранда пожал плечами.
— Наверняка это будет не последний, на который мне еще придется отвечать.
Франсуа видел, что Дебе отнюдь не считал себя по-настоящему виновным. Он лишь подражал своим товарищам по всей Франции, где обмануть налоговые службы — все равно что совершить подвиг. Рошан вспомнил рассказ своего отца, скромного и честного провинциального судьи:
«Во времена оккупации коммерсанты стали торговать без накладных, на „черном рынке“, что позволяло сбывать товары, которые иначе были бы реквизированы бошами. Это стало патриотическим актом. А потом, войдя во вкус, они продолжали делать то же самое в погоне за прибылью, словно позабыв, что Франция уже свободна. Таким образом, несмотря на самые лучшие намерения вначале, мораль оказалась подорванной. И теперь ее можно защитить лишь страхом наказания».
— Скажи: никто не пытался тебя шантажировать, угрожая разоблачить получение скрытой оплаты?
Капитан футбольной команды, казалось, был ошеломлен.
— Честное слово, ты словно в воду глядел… Действительно, несколько недель назад мне звонил какой-то тип. Он знал почти с точностью до сантима, сколько я получил из рук в руки.
— А что он просил в качестве платы за молчание?
— Ничего. Он мне только дал один совет… Он был в курсе предложения, сделанного тогда мне клубом «Флорентина», хотя я никому не говорил об этом, даже своей жене. И он рекомендовал не соглашаться, а остаться в команде Вильгранда. В противном случае, мол, мои неправильные декларации о доходах будут выставлены на всеобщее обозрение… Я даже подумал сперва, что это трюк Виктора Пере… Угроза выложить мои секреты была лучшим средством привязать меня к Вильгранду… Но потом я подумал, что он потерял бы в таком случае еще больше, чем я. Если только он не хотел меня лишь попугать. Во всяком случае, теперь он мертв.
«Да, — подумал Франсуа, — и это не его дух дал о себе знать в Луветьере».
Доминик закурила и набрала номер Паулы Стайнер. Тусклый свет проникал в окно квартиры. Из просторной гостиной, обставленной в соответствии с ее фантазией разношерстной мебелью, узкая лестница вела в крохотную каморку, служившую спальней.
На другом конце провода раздался звонок.
Легкий щелчок сообщил, что включился автоответчик. Зазвучал мягкий голос, похожий на голос дикторши аэропорта, приглашающий улететь куда-нибудь в страну вашей мечты.
— Меня сейчас нет дома. Но вы можете оставить ваши координаты. Я свяжусь с вами, когда вернусь. Вы можете говорить после короткого гудка.
Доминик ответила:
— Мой номер 66-12-24-12… Наберите код города — 16… Жду вашего звонка.
Где-то в XVI округе Парижа, в доме номер три по улице Поля Валери, автоматически заработал магнитофон, соединенный с электронной «таблеткой», помещенной в трубке телефонного аппарата Паулы Стайнер…
Сигарета «Мальборо» не успела сгореть и наполовину, как раздался телефонный звонок. Доминик сняла трубку.
Вкрадчивый голос, обещающий бездну блаженства, прошептал:
— Добрый день. Говорит Паула Стайнер… Я слушаю вас.
Контакт был установлен. Колечко дыма поднялось к потолку.
— Меня зовут Доминик. Завтра я буду в Париже. Мы не могли бы встретиться?
Паула мелодично рассмеялась.
— Обычно такого рода предложения мне делают мужчины.
Журналистка не стала выводить ее из заблуждения относительно своих намерений.
— У вас есть что-то против женщин?
Девушка по вызову, говоря все более веселым тоном, успокоила ее:
— Ничего, моя дорогая, если они принимают те же самые финансовые условия, что и мужчины. Я люблю перемены. Но, прежде чем мы договоримся о встрече, я хотела бы знать имя человека, которому пришла в голову такая хорошая идея — соединить нас.
У Доминик уже был готовый ответ.
— Вы, конечно заметили, что у меня код города Вильгранда. Разрешите мне ничего не говорить больше по телефону из соображений конфиденциальности.
Паула Стайнер согласилась.
— Понимаю. Впрочем, ваших объяснений вполне достаточно. Если вам подходит, давайте встретимся в восемнадцать часов по адресу: улица Шале, дом семь. Там есть отдельный вход с улицы Ранлаг.
— Какой этаж?
— Это частный особняк… Вы увидите, очень приветливый.
…В подвале дома, расположенного в одном из богатых кварталов Парижа, лента на магнитофоне остановилась, как только положили трубку.
Кольца света выхватывали из темноты пятна цветущей зелени, которая окрашивалась в ядовитые тона на фоне ночного сада.
Несмотря на теплый воздух, Карло Авола чувствовал озноб, сидя на стуле в ярком свете напротив «крестного отца», который откинулся в кресле, погруженном в темноту.
С террасы старого монастыря, превращенного в неприступную крепость, можно было различить руины античного театра Таормины, за ним — гигантскую массу Этны, а чуть повернув голову, увидеть поверхность Ионического моря, где светились сигнальные огни и иллюминаторы корабля, который, выйдя из Мессинского пролива, удалялся в море.
Посетитель старался не глядеть в сторону стоящих по четырем углам мафиози с автоматами «узи» на ремне, в черных костюмах с черными галстуками, черных шляпах и ботинках — точно так же их изображают в кино. Чтобы успокоиться, он следил за большим лайнером, который маячил вдали как символ веселья и беззаботности, но таял, постепенно уменьшаясь, словно шагреневая кожа, пока совсем не исчез в темноте, оставив у Карло Аволы неприятное ощущение, будто он остался один на враждебном берегу.
— Мы допустили ошибки, дон Джузеппе. Но я приложу все силы, чтобы их исправить.
В этом угодливом человеке было трудно узнать одного из самых блестящих в западном мире постановщиков всемирно известных спектаклей. Кто не видел на фронтонах крупнейших концертных залов Нью-Йорка, Лондона или Парижа неоновых надписей: «Карло Авола представляет…», сопровождаемых названием прославленной драматической или балетной труппы, популярного театра музыкальной комедии, рок-группы с миллионами поклонников, балета на льду или именем эстрадного певца в ореоле его золотых дисков?