Стена - Владислав Владимирович Тычков

головой, в то время как я, чуть приобняв Настю за талию, быстрым шагом двинулся прочь.

– Урррра! Свобода попугаям! – крикнул я, когда мы зашли за угол одного из многочисленных императорских павильонов, история которого так нам и не открылась. Настя улыбнулась.

– И все-таки нехорошо как-то получилось, – сказала она, – человек старался, рассказывал… а мы…

– Да, а мы вот такие бессовестные! И я, к примеру, этим горжусь! Пойдем к озеру спустимся, смотри, как там красиво!

Мы спустились к небольшому искусственному озеру, раскинувшемуся среди парковых аллей, взяли напрокат лодку и поплыли на веслах к живописному арочному мостику, возвышавшемуся над тихой водой на фоне погруженных в туманную дымку гор. Чем ближе мы подплывали, тем прекраснее становился вид. Я был в приподнятом настроении и начал во весь голос горланить «э-э ухнем, еще разик, еще раз». Туристы-китайцы на соседних лодках оборачивались, улыбались и махали руками. Настя смущенно улыбалась. К ней тут относились по-особенному: здесь, в провинции, европейцы, а тем более молодые симпатичные европейцы женского пола были в диковинку, и Настя пользовалась бешеной популярностью. Я временами чувствовал себя бесплатным приложением, случайно высвеченным лучами ее звездного сияния.

Мы сделали большой круг по озеру, вернулись обратно, и пошли дальше уже пешком.

Парк был замечательный. Мы шли и шли, и казалось, что нет ему конца. На аккуратных дорожках в тени вековых деревьев мы забыли о жаре. Дорожки перекидывались через искусственные речки маленькими мостиками, соединяя причудливые группы строений, многие из которых стояли прямо на воде. Каждая группа была выстроена по четким законам, обязательно присутствовали искусственные горки из камней, обычно увенчанные маленькой беседкой, где можно было приятно скоротать время вдвоем, любуясь парком свысока. Традиционные китайские домики с вычурными крышами удивительно сочетались с окружающей природой. Складывалось ощущение, что люди, строившие этот парк, а по сути, целый город спокойствия и безмятежности, еще несколько сотен лет назад смогли достичь той внутренней душевной гармонии, к которой все мы так безуспешно стремимся.

На часах было уже четыре, когда мы, наконец, устав от ходьбы, сели на скамейке под огромным дубом, стоящим на возвышенности, на которой располагались дворцовые постройки. С этого места можно было наблюдать, как неспешно скользят по глади озера лодки. Над нами тихо шелестели на легком ветру листья дуба, в траве шептались насекомые, где-то вдалеке кричала птица, и горные склоны вторили ей эхом. Это место было создано будто специально для отдыха двух усталых путешественников, жаждущих заполнить свои души умиротворяющей тишиной.

Долгое время мы молчали. Чистая гармония этого места расслабляла тело и растворяла мысли. Я запрокинул голову и посмотрел в бездонное голубое небо сквозь чуть трепещущие листья дуба. Это была бездонность совсем иного рода, совсем не та бездонность, которую я чувствовал когда-то во сне. В этой бездне не было никаких страхов, никакой безысходности. Только безмятежность и спокойствие. Спокойствие и безмятежность…

Потом мы долго разговаривали. Уже не так, как в прошлый раз. Мы рассказывали друг другу о прошлом, о своей жизни там, в мире, где нет места здешнему спокойствию, и непонятным образом одно воспоминание тянуло за собой другое, и казалось, что эта цепочка никогда не закончится, так как стоило ей начать что-то рассказывать, и я сразу вспоминал что-то похожее, как будто мы жили одну и ту же жизнь, глядя на нее под разными углами. Я по-прежнему смотрел в небо, и временами казалось, что нас незаметно подхватил теплый поток воздуха и теперь мы парим где-то посередине между землей и небом, подвешенные будто в невесомости, и скамейка вместе с дубом тоже парят с нами.

Так мы просидели до шести часов, пока служитель парка жестами не показал нам, что парк закрывается. По-английски здесь мало кто говорил.

* * *

Следующий день мы провели в экскурсиях по храмам. Как рассказал нам гид, парк окружен кольцом из восьми храмов, два из которых мы по плану должны были сегодня посетить. Мне, вообще-то, не очень нравилась эта идея – храмов я уже насмотрелся в Пекине. Меня снова тянуло в парк.

Но храмы здесь оказались совсем другими. Совсем. Во-первых, их архитектура, по словам гида, была скопирована с тибетской, «так что можно считать, что побывали в Лхасе», сказал он и улыбнулся. Архитектура, и вправду, была другой: к традиционным крышам с загнутыми краями добавились белые башенки-шпили, почему-то вызвавшие у меня ассоциации с антеннами; здания обрели многоэтажность, сделавшись похожими на корпуса тюрьмы – возможно, из-за отсутствия окон.

Во-вторых, каждый храм располагался на отдельной горе, поднимаясь от ее подножия до самой вершины. Пока мы поднимались вверх по дорожкам и лестницам, мне вдруг вспомнилась Великая Стена. Чувство при подъеме было схожим – нарастающее ощущение свободы. С вершины открывался замечательный вид на затянутые дымкой соседние горы, утыканные казавшимися игрушечными храмовыми постройками. «Поэзия туманных горизонтов», – вдруг промелькнула фраза в моей голове. Думаю, эти слова лучше всего характеризовали то место. Здесь было действительно очень поэтично.

Когда мы уже спускались с верхних уровней территории второго храма, прямо над нашими головами вдруг что-то пролетело. Мы втроем синхронно обернулись – это был белый голубь. Кажется, голубка. Она села метрах в пяти-шести от нас и как ни в чем не бывало принялась нас разглядывать, словно некую диковинную вещь.

– Добрый знак, – улыбнулся гид-китаец и покивал головой.

Голубка, будто поняв, что речь идет о ней, тут же вспорхнула и, снова пролетев прямо над нашими головами, уселась на подоконник стоявшего рядом здания и обернула голову к нам.

– Кокетничает, – сказала Настя.

Голубка повторила перелет еще раз. Тут уж мои брови поползли вверх:

– Э-э-э… и часто так происходит? – спросил я у гида.

– Первый раз вижу. Но здесь голуби совсем людей не боятся. Ручные совсем, – ответил он.

Голубка, чуть задев крыльями мою голову, возвратилась на облюбованный ею подоконник. На площадках у соседних зданий я заметил еще несколько белых птиц – они деловито клевали подброшенные монахами и посетителями семечки.

– Это тибетские голуби, – сказал китаец, – они здесь почти все белые.

Мы еще какое-то время постояли, глядя на голубку, но она, видимо решив, что донесла уже до нас все, что хотела, отвернулась и принялась неспешно разгуливать по подоконнику.

IX

Я проснулся рано утром с четким желанием посмотреть в календарь. Совершенно незаметно для самого себя я напрочь утратил ориентацию в датах. Дни недели и числа смешались и полностью утратили свой смысл. Понедельник более ничем не отличался от воскресенья, а суббота – от пятницы.

Но сейчас мне почему-то вдруг