В ожидании счастья - Виктория Холт

«Во всем придерживайся нейтральной позиции. Я хочу, чтобы ты была более сдержанной, чем когда-либо. Не вникай ни в чьи секреты и не проявляй любопытства. Мне неприятно писать об этом, но не доверяй никому, даже твоим тетушкам, которых я так уважаю. У меня есть основания так считать».

Да, были очень убедительные основания. Вероятно, их было даже больше, чем она тогда считала.

Спустя год после нашей свадьбы моему деверю, графу Прованскому, подобрали жену. Она прибыла в Версаль в мае, как и я, — Мария Джозефа Савойская. Мне она сразу не понравилась, она была очень безобразной, в ней полностью отсутствовало обаяние, и так считала не только я. Граф Прованский был весьма разочарован в ней. Каждый сравнивал ее со мной, а это доходило до ее ушей и приводило ее в ярость. Я знала, что она ненавидит меня, хотя и притворяется.

Мне было безразлично ее отношение ко мне, так как я подружилась с принцессой де Ламбаль, которую находила приятной и нежной, хотя аббат Вермон утверждал, что она глупая; но он просто не хотел, чтобы я с кем-либо дружила, кроме него. Я защищала принцессу.

— У нее хорошая репутация, — заявляла я, — чего нельзя сказать о ком-либо при этом дворе.

— Она может потерять эту репутацию завтра же, — возражал он, — но ее репутация неумной женщины укрепляется с каждым днем!

Я смеялась над ним, но между нами поддерживались очень хорошие отношения.

Была еще одна женщина, с которой я подружилась, и хотя аббату Вермону она также не нравилась, он не мог пожаловаться на ее тупость. Это была Жанна Луиза Генриетта Жене, чтица, которая служила у моих тетушек. Я часто встречалась с ней в их покоях, и меня привлекало ее спокойное поведение и довольно строгое выражение лица. Это была тяга двух противоположных натур. Я чувствовала, что хотя она глубоко уважает моих тетушек, а также и меня, но, кроме того, я еще нравлюсь ей.

Я спросила у короля, могу ли я также пользоваться услугами чтицы моих тетушек, и он сказал: «Да, хоть сейчас». Поэтому я стала приглашать мадемуазель Жене в свои апартаменты, где она могла читать мне вслух, но предпочитала беседовать с ней, поскольку она знала разные истории о дворе, и я считаю, что узнала от нее гораздо больше, чем от кого-либо другого.

Она была только на три года старше меня, но казалась старше по крайней мере лет на десять — такой сдержанной, такой серьезной она выглядела. Я уверена, что матушка одобрила бы наше сближение. Иногда я даже думала, что приятная, благоразумная Жанна Луиза была бы значительно лучшей дочерью для моей матушки, чем я. Ее отец работал в министерстве иностранных дел и там на него обратил внимание герцог де Шуазель — таким образом Жанне Луизе дали место при дворе. Она была умным ребенком, удивлявшим всякого своими знаниями; одним из ее главных достоинств являлся голос — чистый и отчетливый; другое заключалось в том, что она могла читать вслух часами. Поэтому она и стала чтицей у моих тетушек.

Ей было пятнадцать лет, когда она попала ко двору, и я любила слушать о ее первых впечатлениях. Часто я отвлекала ее от книги и говорила:

— Хватит, мадемуазель чтица, мне хочется поговорить с тобой.

Она не торопясь закрывала книгу с виноватым видом, но я знала, что ей также нравилось беседовать со мной.

— Расскажи мне о первом дне, когда ты попала ко двору, — спросила я однажды, и она рассказала мне, как пришла в кабинет своего отца попрощаться с ним и как он заплакал, увидев ее в придворном одеянии.

— Я впервые надела тугой корсет и длинное платье с обручем из китового уса под кринолином. Мое бледное лицо было покрыто румянами и пудрой, что необходимо для вступления в придворную свиту…

— Этикет, — прошептала я посмеялась над ней, поскольку мои свободные и раскованные манеры шокировали ее.

— Мой отец очень мудрый человек. Я понимаю это сейчас больше, чем когда-либо раньше. Он говорил мне: великие люди умеют грациозно даровать похвалу, но не позволяют, чтобы их комплименты возвышали тебя слишком высоко. Будь всегда осторожна, какие бы льстивые слова тебе ни нашептывали. Клянусь, если бы я смог найти для тебя другую профессию, я бы никогда не подвергал тебя опасностям жизни при дворе.

Ее слова были необычными, я находила их очаровательными. Она рассказала о дне своего прибытия ко двору, когда придворные были в трауре по королеве Марии Лещинской, во внутреннем дворе стояли кареты с лошадьми, на которых были большие черные султаны, а пажи и лакеи носили на плечах черные блестящие банты. Официальные апартаменты были завешаны черней материей, а над креслами сделали балдахины, декорированные черным плюмажем.

Она заставила меня взглянуть на короля с новой стороны.

— Он был самой импозантной фигурой, которую я когда-либо видела, его глаза непрерывно смотрели на меня все время, пока он говорил.

Я кивнула, соглашаясь с ней.

— Несмотря на его внешнюю привлекательность, он внушал какое-то чувство страха.

— Я не чувствовала никакого страха, — сказала я импульсивно.

Она улыбнулась своей спокойной, сдержанной улыбкой.

— Вы дофина, мадам. А я чтица.

— Говорил ли он с вами?

— Да, дважды. Однажды утром, когда он собирался на охоту, я была в апартаментах мадам, а он прибыл, чтобы повидать мадам Викторию, и спросил меня, где Коше. Я была сбита с толку, так как не знала данных им прозвищ. Затем он спросил, как меня зовут, а когда я ответила, он заявил:

— О, ты чтица. Меня заверили, что ты ученая и понимаешь пять языков.

— Только два, сир, — ответила я.

— Каких? — спросил он.

— Английский и итальянский, сир.

— Свободно?

— Да, сир.

Тогда он расхохотался и сказал:

— Этого вполне достаточно, чтобы свести мужа с ума.

Вся его свита смеялась надо мной, и мне было трудно преодолеть смущение.

— Это было не совсем любезно с его стороны, — сказала я.

Я изучала ее. Ее едва ли можно было назвать миленькой в простых платьях, и я предположила, что он не нашел ее привлекательной.

На другой день, когда она читала для тетушек, король пришел повидаться с ними. Она быстро удалилась в переднюю и, коротая время, закружилась в своем придворном кринолине и неожиданно преклонила колени, чтобы полюбоваться своей розовой шелковой нижней юбкой, которая обвилась вокруг нее. Но тут неожиданно появился король и был очень удивлен, увидев, что образованная маленькая чтица ведет себя как ребенок.

— Я советую тебе вернуться обратно в школу чтиц, которая выпускает тупиц, — сказал он.

И еще раз бедная Жанна Луиза испытала смущение. Она не встречала короля в хорошем расположении духа, как это было со мной, и я вообразила, что она относится к нему слегка критически. Естественно, она не стремилась выдать свои чувства мне — и была права! Девушка, без сомнения, знала, что я могу разболтать, поэтому проявляла осторожность. Спустя много времени после смерти короля она рассказала мне, как он расставлял силки для птиц у своих апартаментов в Версале, а позднее наслаждался своим маленьким сералем в Оленьем парке, куда мадам де Помпадур поставляла молодых девочек моего возраста для удовлетворения его прихотей, а позднее ту же обязанность взяла на себя мадам Дюбарри. Если бы я знала об этих делах, то тогда могла бы понять его лучше.

И еще кое-что из того, что она рассказала мне значительно позднее, могло бы оказаться полезным для меня, если бы я знала это раньше. Но могла ли я воспользоваться таким знанием? Вот что она рассказала и что объяснила в своем дневнике, поскольку всегда испытывала страсть к фиксированию событий дня:

— Я слышала, как мой отец сравнивал монархию во Франции с прекрасной античной статуей. Он считал, что поддерживающий ее пьедестал разъедается и контуры статуи медленно исчезают за дикими растениями, постепенно покрывающими ее. Но где, спрашивал он, найти достаточно искусного мастера для восстановления основания этой статуи без того, чтобы не повредить ее?

Если бы она рассказала мне это раньше, я бы не поняла, о чем она говорит. Спустя годы, когда на нас обрушился террор, я поняла это слишком хорошо.

Меня очень заинтересовала мадам Луиза — тетушка, которую я увидела еще до прибытия в Версаль в кармелитском монастыре Сен-Дени. Мадемуазель Жене рассказала мне:

— Мне приходилось читать для нее в течение пяти часов в день, и мой голос зачастую изменял мне. Тогда принцесса готовила для меня подслащенную воду и извинялась, что заставила меня читать так долго. По ее словам, ей предписали курс чтения. Она хотела ознакомиться с историей, поскольку считала, что после ухода в монастырь ей разрешат читать только религиозные книги. Однажды утром она исчезла, и я узнала, что она отправилась в монастырь Сен-Дени.

— Вы опечалились, мадемуазель?

— Мне было очень горько, мадам. Я любила мадам Луизу. Она была…