Багровый молот - Алекс Брандт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фридрих Фёрнер смотрел на преобразившуюся площадь, на чистое небо, на одухотворенные лица людей. Он был счастлив. И губы его шептали:
— Что не излечит лекарство — излечит железо. Что не излечит железо — излечит огонь.
Глава 8
Осень, вечер, небольшой зал в левом крыле епископского дворца. По стенам — картины: император Генрих Святой[38] в алой горностаевой мантии указывает своим приближенным место, на котором должен быть воздвигнут бамбергский Собор; епископ Генрих фон Бильферсхайм[39] получает из рук Фридриха Сицилийского[40] сияющий меч с золотой рукоятью, символ власти имперского князя; князь-епископ Леопольд фон Бебенбург[41] — коленопреклоненный, с обращенным к небу лицом, — молит Святую Деву о спасении города от чумы.
Вольфганг Шлейм готовился к этому вечеру так же тщательно, как полководец готовится к решающей битве. Представлять ходатаев будут четверо. Бургомистр Георг Нойдекер, бургомистр Иоганн Морхаубт, сенатор Георг Генрих Флок, секретарь канцлера Альфред Юниус. С ними не возникнет проблем — прежде Шлейму приходилось сталкиваться с противниками куда более искушенными и опасными. Главное — это начало. Величественный и строгий вид, брови слегка нахмурены. Вполне подойдут цитаты из Аристотеля и Кодекса Юстиниана[42], которые можно будет разбавить ссылками на трактаты по демонологии. Действовать так: обозначить важность проблемы, подчеркнуть заинтересованность в самом скрупулезном изучении дела, дать им высказаться — а затем, не дав болванам прийти в себя, наголову разгромить все их доводы, поставить эффектную точку. К тому же он не один. Фаульхаммер, Фазольт и Корф играют на его стороне: не бог весть какие ораторы, но каждый из них крепко уверен в собственной правоте и не позволит сбить себя с толку. А если вдруг они и допустят оплошность, он, Шлейм, легко все исправит. Его сиятельство знал, кому поручить столь деликатное дело.
Шлейм улыбнулся. Ему вдруг пришло в голову, что сегодняшний диспут будет чем-то похож на рыцарский турнир. Именно так. Турнир, бугурт[43], воинское состязание — наподобие тех, что так любил устраивать при своем дворе кайзер Максимилиан, последний рыцарь Европы[44]. Враждующие партии сойдутся посреди зеленого поля, четверка против четверки, и будут биться до тех пор, пока одна из них не опрокинет другую. Неважно, что вместо травяной площадки и деревянных трибун есть лишь плохо отапливаемый зал, а вместо гербовых щитов и рвущихся на ветру флагов — тускло поблескивающие картины с лицами давно умерших королей. Это будет борьба интеллектов, знаний, ораторского мастерства. Удары здесь будут наноситься не с помощью моргенштернов[45] и боевых топоров, а с помощью статей из законов. Исход определят не сила мускулов и прочность кирас, а гибкость ума и острота памяти.
И вот — началось. Приветственные слова, зачитанное вслух распоряжение его сиятельства. Вежливые улыбки, надвинутые на лица, словно стальные забрала. Лицемерие, лицемерие, лицемерие. И вот уже Максимилиан Корф бубнит что-то про общеизвестность и изученность колдовства:
— …О нем написано в Библии, и в постановлениях церкви, и в трудах многих ученых мужей. Известно, что ведьмы подкладывают различные предметы — на первый взгляд, самые безобидные — под пороги домов или в другие места, куда заходят люди или животные, и тем самым получают возможность околдовать их, заразить их болезнью или умертвить. Известно также, что темные силы обладают огромной возможностью и властью. Данный факт отражен в «Молоте ведьм», в работах Бодена, Гриландуса, Бартоломео Спина[46] и многих других. Исидор Севильский[47] говорил, что ведьмы при помощи демонов производят смешение элементов и тем самым вызывают бурю и град. Силой одних лишь заклятий, без помощи ядов, они способны погубить человеческую душу.
— Никто из нас не подвергает сомнению существование колдовства, а также ту опасность, которую ведьмы и колдуны представляют для всех живущих на свете, — задребезжал со своего места Георг Нойдекер. — Преступления подобного рода должны расследоваться самым тщательным образом. Вопрос лишь в том, чтобы наказание не пало на головы невиновных. Как один из членов Высокой Комиссии, я могу утверждать: существуют случаи, когда признательные показания недостаточны для вынесения обвинительного вердикта.
— Вот как? — изобразил удивление Шлейм. — И вы, разумеется, можете привести нам какой-нибудь подходящий пример?
— Извольте: дело Амалии Кауперт. Обвиняемая была бедной крестьянкой. Ни одно из преступлений, в которых ее обвиняли: ночные полеты, участие в шабашах, вызывание бури, эксгумация трупов, прохождение сквозь запертые двери, — не было доказано в ходе следствия.
— Амалия Кауперт признала свою вину, — буркнул Дитрих Фаульхаммер. — Шлюха и дьяволова подстилка, вот кто она была.
— На дыбе все признаются, — возразил бургомистр. — Ее показания надлежало проверить, чтобы убедиться, что она не оговорила себя. Если она призналась в вызывании бури в определенной местности, необходимо было удостовериться, случилась ли эта буря на самом деле. Если она созналась, что выкапывала из могил трупы, необходимо было допросить кладбищенских сторожей. Ничего этого сделано не было. Помимо прочего, Амалия Кауперт сообщила, что насылала целые полчища блох, чтобы заразить Бамберг чумой. Однако же в последние годы никто в нашем городе чумой не болел.
Бургомистр закашлялся, его морщинистое лицо побагровело. Дитрих Фаульхаммер выразительно посмотрел на Шлейма, но тот покачал головой: пусть старик договорит.
— Другой пример, — продолжал Нойдекер, придя в себя и разгладив седые усы. — Маргарета Кох призналась, что колдовством умертвила двоих человек: Петера Функа, угольщика, и Клауса Рабенштайна, торговца сукном. Я доподлинно знаю, что Петер Функ был убит во время пьяной драки в трактире «Тирольский грош». Этот факт засвидетельствован в отчете квартального смотрителя и прямо опровергает показания Маргареты. Что же касается Клауса Рабенштайна, я не нашел в деле никаких указаний, умер ли этот человек в действительности. В городских архивах нет упоминаний о нем.
Слушая бургомистра, Шлейм с трудом сдерживал улыбку. Старый человек с морщинистыми брылями и синими прожилками на носу. Кашляет, по-собачьи трясет головой. Кого и в чем он пытается убедить? Неужели он не понимает, что все уже решено? Или же просто желает исполнить свою роль до конца? В любом случае, арию недоумевающей старости пора завершать.