Низвергатели легенд - Андрей Мартьянов

«Просто старый циник, который слишком много повидал на своем веку, – решил Гунтер. – Видывал я таких, еще у нас в Рейхе. Ветераны Первой Мировой, особенно офицеры, пережившие Верден, Ипр или оккупацию Украины, разговаривали точно также. Они доблестно воевали, видывали крови поболе, чем я – воды, а потом выяснилось, что все их старания, жертвы и победы ничего не стоят. Власть в стране захватили ублюдки – не вижу никакой разницы между нашими веймарскими демократами и Ги де Лузиньяном, одинаковые ничтожества: профессиональным и доблестным во всех отношениях воякам дали понять, что сражались они зря, а затем просто о них забыли. Ангерран, если судить по возрасту, участвовал еще во Втором крестовом походе, между прочим».

На ходу Гунтер поделился своими мыслями с Казаковым, и тот, отвлекшись от причиняющего неприятности жесткого седла, понимающе хмыкнул:

– И у нас было то же самое. Отлично понимаю дедулю. На старости лет до него дошло, что правители сплошь и рядом предают простых солдат и кладут их жизни только ради того, чтобы набить свои кошельки, наполнить банковские сейфы деньгами, брюхо – омарами, а постели – шлюхами. Блин, ничего не меняется! Крестоносцы, которым все опостылело, но которые идейно воевали за свою веру. Ваши германские юнкера, которым отказали в завоеванной победе и послали чистить ботинки купчишкам после Версальского мира. Наши, российские, войны конца века на востоке и Кавказе… В моей стране о победителях тоже забыли, как только они стали не нужны… Не могу понять, отчего проходят столетия, а психология человека не двигается с места?

И все равно Гунтер неким шестым чувством бывшего военного-профи ощущал: Ангерран де Фуа, невзирая на возраст, заметный скептицизм и незамысловатую маску путешествующего по Европе дворянина из Палестины, ох как не прост. Рассудим логически – почему приехавшего из Франции путника встречают с такой помпой, отчего было заранее условлено место встречи, наконец, эта непонятная оговорка Роже, явно, чисто спьяну, пытавшегося назвать палестинца другим именем…

«Паранойя, – вздохнул про себя Гунтер. – Мания подозрительности. Заразился от Сержа. Кругом одни враги, в кустах разбойники с арбалетами, а встреча с Роже была подстроена родственниками Лоншана, жаждущими вернуть уворованные алмазы. Бред какой… Мало ли какие дела у людей! Торговля, контрабанда, политика, все, что угодно! Может быть…»

– Может, этот седоволосый, – словно поддерживая, подал голос Казаков, – в Сицилию гашиш переправляет. Нам-то что за дело? Мафия, она и есть мафия, даже с поправкой на восемь долгих столетий.

– Один к одному мои мысли, – тяжко выдохнул германец. – Ты был прав, ничегошеньки мы о здешних нравах и делах, что темных, что светлых, не знаем. А если и узнаем, то дорогой ценой.

– Вот вроде бы, – с нотками язвительности в голосе сказал Сергей, – ты закончил военное училище. На мой взгляд, в вашей армии, как и во всей Германии, главнейшим словом любого устава должно быть слово Ordnung. Порядок. Три раза Порядок. Мы кто? Оруженосцы. Младший командный состав. Так что изволь слушать то, что говорит непосредственный начальник. Не надо думать, надо исполнять. И в то же время слушать и смотреть в оба. Ясно?

– А то я без тебя это не знаю, – ответил германец. – И вообще, подобными словами ты меня наводишь на очередные параноидальные размышления. Человек, работающий с машинами, простой инженер, редко выражается столь яростными прусскими формулировками, более подобающими капралу армии Фридриха Великого. А, герр капрал?

– Ну, допустим, не капрал… – ответил Казаков и поморщился, когда лошадка скакнула особенно высоко, преодолевая какую-то неровность на дороге. – Я ведь тебе говорил, что в учреждении, где я работаю… работал, слово «техник» подразумевало под собой предельно обширное поле деятельности. Потом как-нибудь расскажу. Когда приедем. Признаться, это чертово седло меня уже достало.

Оказалось, что у Роже де Алькамо в столице королевства имеется собственный дом. Вернее, принадлежащий его семье, весьма разветвленному и уважаемому на Сицилии клану де Алькамо, владеющему одноименным замком на западе острова, леном, виноградниками, хлебными полями и несколькими тысячами крестьян-арендаторов. В город небольшой кортеж пропустили беспрепятственно – Роже приказал младшему брату развернуть знамя с изображением трех золотых лучных стрел на зеленом поле.

Чем проще герб, тем древнее семья – это аксиома. Если смотреть на символ рода де Алькамо, то по количеству геральдических фигур (три штуки) он повторяет герб герцога Вильгельма Нормандского, славного тремя золотыми леопардами. Удовольствия наподобие четверочастного гербового щита с крыжем или щитком, десятками перевязей, столбов, перекладин и самых разнообразных геральдических фигур могли себе позволить только младшие сыновья, племянники и прочие зятья захудалых родов, стремившиеся компенсировать яркой пышностью захолустное происхождение. Между прочим, во Франции самым красивым и в то же время наиболее простым считался именно королевский герб – три золотых лилии в синем поле. Злые языки не без основания утверждали, будто это лишь подражание узурпаторов, Каролингов-капетингов, своим предшественникам, легендарным Меровингам, чей символ составляли три золотых пчелы опять же посреди синего щита.

Если продолжать сравнение с пчелами, то дом Роже больше напоминал улей. Длинное, под двускатной крышей, каменное строение с редкими узенькими окошками и множеством пристроек, наподобие конюшен, кузницы, сеновала и прочих деревенских атрибутов, благополучно перенесенных в город. И внутри – множество народу. Разумеется, Роже, следуя голосу крови, пригласил к себе и Мишеля, зная, что тот первый раз на Сицилии, а подыскать жилье даже на краткое время будет очень сложно – значительная часть армий Филиппа-Августа и Ричарда уже высадились на острове. Пехота стояла в лагерях под Мессиной, рыцари же предпочитали расквартироваться в самом городе.

– Иисус-мария! – взывал к небесам шевалье де Алькамо, наблюдая за кутерьмой на узеньких мессинских улицах. – Во что они превратили мою страну! Да-да, мессиры, мою! Каждый житель Тринакрии, особенно дворянин, чувствует себя здесь наравне с королем. Признаться, подобные бесчинства на тихой Сицилии напоминают не дружеский визит добросердечных соседствующих государей, а вражеское нашествие! Вы только посмотрите!

Неподалеку некий хорошо одетый шевалье, в гербе которого прослеживались отчетливые бургундские корни, увлеченно торговался с падшими женщинами, заявляя, что ему нужна не одна, а сразу три, но по цене двух.

– Непринужденные нравы, – бросил Гунтер Казакову. – Привыкайте, сударь. Только осторожнее при вечерних прогулках. Я уж не говорю о том, что такая вещь, как вульгарный триппер, здесь гуляет вовсю… И вдобавок, видя такой съезд самых благородных и богатых дворян Европы – а в городе наверняка обосновались рыцари из королевских свит – жулики начнут проявлять излишнюю активность. Берегите карманы, будущий шевалье…

Роже устроил сэр Мишеля и его оруженосцев на втором этаже своего дома, заботу о лошадях приняли на себя самые настоящие рабы (не крепостные, именно рабы, захваченные в плен мавры). Вещи можно было сложить либо у себя, либо (если имелось что-то ценное и это следовало сохранить от любопытных взглядов и рук), в подвале, одновременно являвшемся казной господина де Алькамо. Предусмотрительный Мишель, разуверившийся в добродетелях человечества, кликнул Казакова и сам отнес мешочки с золотом вниз, а Сергей потом сообщил Гунтеру, что такой подвал – одни камни и масса скрепляющего раствора на яичном желтке – может выдержать и удар двухтонной бомбы, если кто-нибудь агрессивный, недоброжелательный и владеющий пикирующим бомбардировщиком задумает разделаться с семейством де Алькамо.

– Знаю, знаю, – сказал германец. – Наша эскадра воевала в Греции, в 1940 году. Архитектура там похожая. Такие дома ничто не возьмет. Почище любого бункера. Выгорит внутри, но стены будут стоять и подпол останется нетронутым. Кстати, Роже приглашает нас на обед.

– Это сладкое слово halyava… Или, если переводить на английский – дармовщина. Интересно, это распространяется только на Мишеля и на нас тоже? И сколько времени Роже будет содержать нас таким образом? Я, конечно, понимаю, что у меня комплексы из-за гангстерских боевиков, но в бескорыстность сицилийской мафии я как-то верить не склонен.

Загадочный Ангерран де Фуа поселился в соседнем помещении, однако ему одному выделили целых три соединенных меж собою комнаты и четверых слуг-мавров сразу, а Мишель с приятелями очутился в единственной, хоть и достаточно просторной комнатке. Слуг ему не полагалось – при двух-то оруженосцах! Гунтер досконально объяснил Казакову, что сейчас, в варварском двенадцатом веке, слово «оруженосец» (наподобие слова «техник» в просвещенном двадцатом столетии) имеет весьма широкое семантическое поле, подразумевая слугу, конюха, порученца и все, что взбредет в голову сеньору.