Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.) - Борис Флоря

Приходили и известия (хотя и не такие многочисленные) о возможном вступлении в войну Дании. Как узнал Н. Алфимов, проезжая в начале июня через Мемель, датский король принял Д. Мышецкого «с великою честью»[361]. Один из родственников полковника Англера получил в начале июля письмо от голландского купца из Кенигсберга, что в Дании снаряжаются две большие эскадры. «А чаем, – писал автор письма, – что пойдут х Колывани или к Ругодиву, чтобы государю царское морское пристанище было». Он же сообщал и о мобилизации в Дании сухопутных военных сил[362]. Александр Лесли также сообщал, что шведы «опасаютца от датцкого короля»[363]. Эти сообщения позволяли надеяться на то, что миссия Д. Мышецкого в Копенгагене может увенчаться успехом. С выходом в море датских эскадр шведский флот уже не смог бы помогать Риге.

Вырисовывались в этом плане и другие благоприятные возможности. Тот же Александр Лесли сообщал о приходе к Гданьску голландского флота, положившего конец блокаде гданьского порта шведами. «А как царское величество, – писал А. Лесли, – подступит под Ригу, и ис тех, де, кораблей будут на помочь царскому величеству под Ригу»[364].

Ход начавшейся военной кампании подтверждал сообщения о слабости шведских военных сил в бассейне Западной Двины. Как видно из отписок царю С.Л. Стрешнева, командовавшего передовым корпусом русской армии, корпус двигался по течению Западной Двины, не сталкиваясь с каким-либо сопротивлением шведских войск. Когда 20 июля «полк» С.Л. Стрешнева подошел к Оникштам, стоявшие в городке шведы побежали, бросив пушки и продовольствие[365]. Шведское войско стало «обозом» в 40 верстах от Риги[366], но с приближением русских войск шведский командующий в конце июля «из обозу побежал к Риге»[367]. Первое столкновение «полка» С.Л. Стрешнева со шведами произошло лишь 7 августа[368].

Однако надежды на то, что перед лицом мощной, хорошо снаряженной армии шведские крепости на Западной Двине сдадутся без боя, не оправдались, а их осада оказалась не таким легким делом. Хотя русские войска подошли к Динабургу уже 18 июля[369], город отказался капитулировать, шведский гарнизон упорно сопротивлялся и лишь 31-го числа город был взят штурмом[370]. Следующая крепость на Двине – Кокенгаузен (Кокнезе, рус. «Куконос») была укреплена гораздо сильнее, чем Динабург[371], она также отказалась капитулировать, и пришлось 29 июля начать ее осаду[372]. Таким образом, расчеты московских политиков оказались правильными в том отношении, что войска не встретились с серьезным сопротивлением шведской армии, но надежды быстро продвинуться к Риге оказались нереальными. Задержка во времени давала возможность шведским военачальникам укрепить Ригу и подготовиться к осаде.

Одновременно с подготовкой похода к главной цели военной кампании – Риге шла подготовка к мирным переговорам с представителями Польско-Литовского государства. В походе царя сопровождали не только его ближайшие советники, но и один из руководителей Посольского приказа дьяк Ларион Лопухин и члены русской делегации на будущих переговорах под Вильно во главе с кн. Н.И. Одоевским[373].

В конце весны – начале лета внимание русских правящих кругов привлекли события в Жемайтии, где началось восстание против шведов. Известия о восстании виленский воевода кн. М. Шаховской получил в середине мая 1656 г. Это – сообщения, что шведские гарнизоны в Жемайтии перебиты и восставшие выбирают себе «полковников». Так, отряд, собравшийся под Кейданами, избрал полковником Юдицкого. На следующий день от кн. Андрея Курбского стало известно, что литовские отряды во главе с выбранными полковниками осадили Биржи – главный центр шведской власти в Жемайтии[374]. Эти события привлекли внимание потому, что у царя и его советников были известные основания рассчитывать, что, освободившись от власти шведов, шляхта Жемайтии подчинится власти Алексея Михайловича. Как сообщал М. Шаховской, он посылал, начиная с февраля 1656 г., помимо поветов, находившихся под его властью, «и в Вилькомирской повет, и в ыные поветы, и в Кейдано пешево салдацкого строю начальных людей» приводить население к присяге на имя царя, и эти старания увенчались известным успехом[375]. В другой отписке, полученной 1 июня, М. Шаховской обращал внимание советников царя на то, что целый ряд участников восстания («писарь, де, Великого княжества Литовского Станкеевич з братом своим родным с писарем жмудским и многою шляхтою») перед его началом посетили Ковно, где они принесли присягу царю, и намерены вывести жен и имущество на земли, контролируемые русскими властями[376]. Отписка заканчивалась словами: «А в войске, де, жмудском говорят вся шляхта, что хотят быть под твоею царского величества высокою рукою»[377].

Такие сообщения продолжали поступать и позднее. Так, приехавший 17 июня в Полоцк щляхтич Ошмянского повета Казимир Вилейка сообщал, что «слышал от каштеляна смоленского Кирдея да от писаря Станкевича да от – ыных ото многих людей разных чинов, что Жмуиди хотят быть под государевою высокою рукою»[378].

Такие сообщения вызвали к жизни ряд попыток русских властей использовать положение, сложившееся в Жемайтии, в своих интересах. Так, уже 21 мая виленский воевода послал «капитана да ротмистра», чтобы «шляхту от жмуцких краев и иных поветов призывать… под… государеву высокую руку». Воевода обещал раздать этой шляхте во владение земли короля, Януша Радзивилла и Виленского епископа[379].

Этот шаг воевода предпринял по собственной инициативе, но уже 27 мая только что вернувшийся из войска Сапеги М. Сухтицкий был послан с той же целью «к Жмоцкому рубежу»[380]. 10 июня датировано распоряжение царя Виленскому воеводе послать в Жемайтию одного из своих «капитанов», чтобы «учинились под государскою высокую рукою». Текст соответствующей грамоты был отправлен 13 числа[381]. В тот же день указание послать своего представителя в Жемайтию получил и А.Л. Ордин-Нащокин.

Настойчивость, проявленная русскими властями, вполне понятна. Подчинение Жемайтии – одной из тех немногих земель Великого княжества, которые еще не подчинялись русской власти, привело бы к тому, что на мирных переговорах, срок начала которых приближался, предметом обсуждения стал бы только вопрос об отношениях между Русским государством и Польским королевством.

А.Л. Ордин-Нащокин со всей ответственностью отнесся к исполнению данного ему поручения. Он отправил в Жемайтию знакомого курляндца Дирка Лемберга. Для успеха миссии он снабдил посланца «листом» к одному из влиятельных жмудских каноников от его дяди[382]. О результатах этой поездки нам ничего не известно. Больше мы знаем о посольстве, которое к литовскому войску под Биржи отправил кн. М. Шаховской. В его состав вместе с русскими офицерами вошли духовные лица обоих исповеданий – православного (игумен монастыря в Евье Пахомий и священник Данило Дорофеев из Виленского монастыря Св. Духа) и католического (игумен Иван Кризостом Глинский, «Жмудлинковского монастыря каталицкие веры»). Посольство двинулось в путь 25 июня[383]. Уже после его отправки, 27 июня, и полоцкий воевода кн. Д.А. Долгорукий получил царский «указ» отправить своих посланцев в Жемайтию[384]. Посланцы М. Шаховского благополучно добрались до литовского лагеря под Биржами, но итог переговоров оказался неутешительным. Полковники и ротмистры заявили, что «хотят быть у польского короля попрежнему, потому что, де, у них ныне король есть»[385]. Посланцы вернулись в Вильно 16 июня, и к этому времени стало ясно, что расчеты на подчинение Жемайтии нереальны.

В отличие от советников царя А.Л. Ордин-Нащокин увидел в событиях, происходивших в Жемайтии, серьезные поводы для беспокойства. Докладывая об исполнении данного ему поручения, он обращал внимание на то, что после взятия Бирж литовские войска хотят идти «под Диноборок». Он советовал скорее выслать войска к Браславлю, Икажно и Динабургу[386].

Как бы то ни было планы относительно Жемайтии не осуществились, и это следовало учитывать при составлении инструкций русской делегации на переговорах под Вильно.

Работа над «большим наказом» для послов была завершена 10 июня во время пребывания царя в Полоцке[387].13 июня, когда состоялось торжественное «освящение» отобранного у униатов храма Св. Софии[388], в этом храме русские представители во главе с кн. Н.И. Одоевским были «у руки» перед отъездом на место переговоров[389].