Мое время - Татьяна Янушевич

(и повторил Павел Юрьевич Гольдштейн нам, другим поколениям, другого строя мысли и воображения, чтобы мы повторяли дальше, чтобы как можно больше людей говорило эти слова, как свои...)

Я думаю, во мне тогда прородилась все же чуткость, та взрослая, осмысленная, а не только детская, что бывает дана нам от природы, чудесная, интуитивная, но легко уживаемая со звериной не детской жестокостью.

Конечно, я никогда не могла более обидеть беззащитного, конечно, я всегда бежала со стаканом воды к страждущему, а дни рождения помнила даже тех людей, что давно отошли и забыли меня, и мы иной раз с Женькой поздравляем друг друга с днями рожденья бывших наших подружек или приятелей, - ну тут уж не обошлось без "Письма Незнакомки".

Одна из Батиных историй.

Была такая книжка, как бы от лица слона: "У слонов при-нято так, нельзя считать добрым делом то, о котором рассказывают всем и каждому"...

Еще эта въевшаяся в существо мое фраза из "Собаки Баскервилей", выделенная когда-то старшей сестрой и принявшая для меня переиначенное звучание:

"Поистине, не может быть на свете такого негодяя, которого не оплакала бы хоть одна женщина..."

Много лет потом стояла я на углах чужой жизни такой "запасной" женщиной, готовой, если других не найдется, оплакать, да... эти приготовленные слезы цвета побежалости... могли ли они предупредить беду? Скорее сбивали людей с толку, ставили в тупик. Странная миссия. Но может быть, один из них не сделался мерзавцем? Ведь не снят еще вопрос, чрезвычайно волнующий нашу юность: где предел дозволенного? Казалось бы ясно, - там, где грозит возникнуть насилие, там, где на пути твоем становится жизнь другого.

А вот поди ж ты!..

Как тогда мама моя не обернулась кукушкой?..

Я "убегаю" из дома, из университета посреди четвертого курса, с Колькой и Бовином.

О, этот трубный зов бродяжничества!

Перерослая романтика дальних дорог.

Видимо, так должно было произойти.

Остановить меня могла только мама. Именно ей-то я и сказала в самый последний момент.

Я теперь сама знаю, как ложишься на пороге, чтобы не пустить, собой задержать от опасности, от беды, от глупости, какое там задержать? перешагивают и идут, наступят и уходят...

Я ведь сама рисовала "Отчаяние", - громадное отверстие на запрокинутой голове, обсаженное обнаженными зубами, и на них стынет обеззвученный крик...

я как будто прямо туда наступила и пошла... поехала...

"Брось все и следуй за мной!", - гон молодости бьет в барабанные перепонки, сквозь него едва различим материнский плач...

Впрочем, как сценичное оформление он даже предусмотрен... Это теперь он не отпускает мой внутренний слух...

Что же тогда было правильным? Что подсудным?

Поступок? Помысел?

Поступок? - по которому обычно судят, - что ж, девица не выдержала, бросила учебу, связалась с поэтами, с тунеядцами, в общем, сбилась с пути, покатилась по наклонной плоскости (в Среднюю Азию и дальше к Каспию, через Кавказ, Карпаты, по Прибалтике, конечный пункт - Москва, МГУ, факультет физики моря, море - давняя мечта... Но всего этого не случилось).

Помысел? - так убедительно и складно оправдывающий поступок: как же, - вылинял праздник первых лет новорожденного университета, ослепив нас фетишем гениальности, выпустил на дорогу инерции, кажущуюся сверх-надежной и вундер-торной, и поскакала она для многих из нас - первенцев карьерным галопом несоответствия успеха и внутренних затрат, оставляя непочатой подлинную жизнь;

и захотелось, неудержимо захотелось сорваться с рельс, соскочить на безымянном разъезде и броситься в степь, в её непаханные травы или нетоптанные снега, в эту волю вольную,

что влечет каждого человека, хотя бы раз в жизни, искушая возможностью его воображение, когда он едет в поезде, смотрит задумавшись в окно, легко облетая взглядом поля и леса и дали дальние, совпадая скоростью со своей мечтой;

и в этом волшебном, словно бы уже полном овладении пространством, земная суть его жаждет прикоснуться к Земле в какой-нибудь любой, наобум выбранной точке, в той ли, вон в той дальше...

но его проносит мимо, и не выскакивает он на случайной остановке, и крылатая его суть теряется где-то за трезвыми и полезными делами, оставляя рубцы своего неосуществления...

Не вкралась ли в мои изощренные помыслы еле уловимая хитрость? может быть, когда шли мы с Колькой мимо громыхающего поезда, захотелось всего-то блеснуть словечком, что-нибудь вроде "искуса озонирующей свободы"?, ну а дальше оставалось закрыть глаза и побежать...

А может быть, в поступке моем кто-нибудь да разгадал акт завершения детских игр, - ведь только кажется, что происходит оно пожизненно-плавно, на самом деле всегда есть серия барьеров, которые мы берем с тем или иным успехом; и обязательно, и не раз, возникает необходимость незамедлительно испытать себя, сейчас и сразу кинуться в жизнь, отождествляя себя с Миром, с Пространством, достичь апофеоза Преображения!

Ну и что ж, если оно окажется лишь бледным повторением Дон Кихота этого героя Тождественного, - в нашей душе непреложно дремлет знак Подобия и Повторения.

И может быть, не столь уж глупо, если один из каждой сотни мечтателей делает попытку соединить воображение и действительность, выходит на Путь, обнажив свои чувства для всякой новой Встречи.

И конечно, Поступок имеет последствия, часто они замечательно неожиданны, порой - замечательно ожидаемы.

Иногда же в поступке прямо заложен шаблонный исход: лег спать, рассчитываешь проснуться; сказал "А", требуется сказать "Б"; вышел из дома, должен вернуться; "убе-жал" из дома... Боже мой! Разомкнул заданность!

И пошел гулять Случай, куролесить, цеплять за удачу-незадачу, за причуду-чудеса...

- но где бы не водила его судьба...

по всем законам земным человек должен рано или поздно вернуться в ту же, исходную точку, в какую бы сторону он ни отправился...

а если он заплутался в параллелях, то не найдет он покоя, а лишь разочарование и тоску, и не следовало тогда ему пускаться в путь.

Возвращение же, если ты хоть немного склонен к творчеству, должно совершиться по самому высокому образцу, конечно, "Возвращение блудного сына".

Я не была нищей и разбитой, но довольно пообносилась, и ноги мои были стерты.

И вот мама моя открывает мне дверь

!

Может ли человек выдержать бoльшую радость?!

Вот она, именно та, главная Встреча!

которой, быть может, жаждало мое сердце с самого момента выхода из дома.

Вот оно - полное счастливое Прощение!

в нем одном сливаются и теряют свой смысл:

суждено, суждение, осуждение.

7. Когда утратили великое Дао...*

"Когда утратили великое Дао,

появились "человеколюбие"

и "справедливость".

А по другому прочтению:

"Добродетель появляется только после

утраты Дао, гуманность - после утраты

добродетели, справедливость - после

утраты гуманности, почтительность

после утраты справедливости".

Лао Цзы.

По всей жизни много ситуаций, когда мы - дети разных возрастов,

все больше тринадцати, четырнадцати-семнадцати и дальше лет;

редко - семи или десяти;

после тридцати - уж совсем редко...

мы - дети из одного "детсада имени Павлика Морозова" оказываемся вдруг стоящими против своих отцов

(исключительный, катастрофический случай, когда - против матери)

стоим против своих отцов в роли обвинителя и судьи... Боже, убереги нас и детей наших от такого!

Я стою перед моим отцом и высказываю ему свою обиду. Я узнала, почему он уехал от нас.

- Ты еще пожалеешь.., - стальная броня глаз его не пустила меня ни для каких объяснений.

Я объявляю о незамедлительном отъезде из Фрунзе (я жила у него, когда-то могла бы приехать и мама...)

Следующим своим шагом, - я уже в Н-ске, вхожу в наш двор...

Прямо на меня, от колонн Филиала идет "та женщина". Конечно же, это её дорога домой, я всегда ее здесь встречала. У нее лицо лермонтовской Тамары, такие рисуют трефовым дамам, я и звала ее про себя "Трефонная Дама", и она как-то "нечаянно" улыбалась...

Вот и теперь...

Мне бы мимо пройти, вскинув голову, или выкрикнуть ругательство.

Мне бы ее ненавидеть! Броситься на нее! Может быть, укусить её за горло.

А я стою и смотрю, и медленно вижу: она поняла, что я знаю; поняла, что хочу ненавидеть её; и не могу, беззащитную передо мной; хоть, слава Богу, - никакой предательской виноватости я не вижу в ее глазах; только мирную тихость несчастной женщины. Откуда мне знать это? в тринадцать лет...

Теперь я сама стала "такой женщиной", что отняла отца у чужого мальчика; я сама - "та женщина", что из гордыни своего сына может лишить отца.

Но тогда я не была снисходительной.

Стороной я узнала: у Трефонной Дамы готова диссертация, но для защиты нужно, чтобы кто-нибудь поручился за нее (- её отец репрессирован), - таких не нашлось.

Только мама моя поручилась.