Боец Демона-Императора - Ярослав Коваль

Меня подтолкнули в плечо, и я шагнул под ливень солнечного света.

— Не забудь поклониться императору, — прозвучало вслед.

А навстречу уже шагала чужая фигура, при мече, щите и тоже без шлема. Собрат по несчастью. Впрочем, по несчастью ли? И собрат ли? Кому из нас повезет?

Я помнил, мне говорили, куда надо пройти, где встать и куда повернуться. Отсюда, из центра арены, трибуны выглядели захватывающе и величественно. Кто-то когда-то построил местный Колизей с художественной выдумкой, и императорская ложа потому была выполнена в форме разинутой зубастой пасти, обрамлена гривой и крыльями, а тело и хвост этой твари обмыкали трибуны. В «теле» были проделаны окошки, видимо, сквозь одно из них я и любовался зрелищем.

Нутро императорской ложи пестрело яркими одеяниями, сам он на этом фоне выделялся, как золотой перстень в устланном темным бархатом футляре. Видимо, золото было цветом правителя. Ничего удивительного, в общем-то.

Да, ему следует поклониться. Мой противник проделал то же самое. Покосился на меня. Опытный, сразу видно. Мне капец.

Мы дождались сигнала рога. Парень, против которого меня поставили, не спешил атаковать, с осторожностью присматривался и примеривался. Его явно беспокоило отсутствие нормального оружия в моих руках. Ну еще бы. Вот он, мой шанс — противник этот не имеет и не может иметь представления о самбо. Свой козырь надо разыграть с максимальной выгодой — и я поспешил надеть на тыльную часть правой руки кастет.

Если б мой «оппонент» не был так сосредоточен, у него б, наверное, глаза на лоб полезли. А так лишь посмотрел с недоумением. Ну что поделаешь. У тебя — меч и щит, а у меня — только «когти», надо иметь возможность отражать клинок обеими руками.

Сперва следовало избавиться от щита. Мы кружили друг вокруг друга; он сделал пару выпадов, которые я пропустил мимо себя. В какой-то момент сознание напомнило мне, что вокруг полно народу, жаждущего традиционного зрелища, что трибуны неистовствуют, не поймешь, от негодования или восторга. Как бы меня не дисквалифицировали стрелой в затылок за ломку шаблона. Но на подобные раздумья уже не оставалось времени.

Смерть маячила передо мной, балансируя на кончике меча и подрагивая в кромке щита. Особенно щит меня заботил — с ним мне сложнее всего разобраться. Все-таки самбо рассчитано на совершенно другие обстоятельства.

Выпады противник совершал короткие и точные, чувствовалась сильная умелая рука. С таким можно действовать только наверняка, пробной попытки не будет. И позволять себя ударить щитом нельзя ни в коем случае. В моем положении щит — то же оружие, сокрушительное, смертоносное. Поэтому здесь требовалась строгая продуманность действий.

В какой-то момент, сгладив выпад и уведя его сторону, я оказался совсем рядом со щитом, которым меня как раз примерились пнуть в грудь. Зацепил верхнюю кромку и рванул вниз — не то движение, которого может ожидать мой противник. Махнул «когтем» над щитом, от меча увернулся уже на автомате — слава Богу, что потратил столько времени на соответствующие тренировки. К тому же выпад оказался не из сложных: рефлекторный, потому что панический, а значит, предсказуемый. Его я просто увел в сторону столь же жестко отработанным образом.

Не получился финт, щит остался в руке противника, ранить не получилось, хоть сам цел. Отметил себе, что этот прием больше не пройдет, нет смысла и пытаться.

Парень сузил глаза, и в этом прищуре была холодная угрожающая оценка. Он ударил сложным крученым приемом, который мне не приходилось отрабатывать, но зато случалось видеть. От него сложно было уворачиваться, и я наоборот шагнул вперед, позволил чужой руке пройти почти у самого моего бедра следом за клинком, согнулся, хватаясь за запястье… Мы двигались друг вокруг друга, словно дельфины, делящие рыбину, и в той вспышке наития мускулов и выучки была даже какая-то красота и гармония. Воспринятая, впрочем, с задержкой.

Противник громыхнул мимо меня на песок, не выпуская из пальцев меч, за секунду до того едва не вскрыл мне бедро. Я прыгнул следом — мне было не в новинку так нырять — и два раза сильно пнул по щиту. Первый пинок, заполошный и кое-как скроенный, гладиатор выдержал, второй прошел удачнее. Кулачный щит вылетел из руки, и я поспешил прыгнуть на кругляш сверху, чтоб в дальнейшем не было смысла его поднимать.

За это время мой противник успел подняться на ноги.

Мы сцепились снова, как два хищника, отстаивающих свое достояние — землю, самок, добычу. Никто из нас уже не помнил, что все это лишь игра, правила которой писали не мы, а как минимум один из нас даже, собственно, не подписывался их соблюдать. Забылось сейчас все, просто было вздрагивающее горло врага и его руки, ощетиненные железом, и ноги, пока еще нас обоих державшие, и воздух, пока вливавшийся в легкие. Мы даже не способны были слышать вой трибун, и если б нас окликнул распорядитель игр (не слишком-то часто обнаруживавший свое существование) — мы не восприняли бы.

Пару раз я перехватывал его за руку и швырял через себя, один раз успел полоснуть «когтем» снизу и вдогонку, но попал по кольчуге. Пару раз противник мой цеплял меня мечом, оба раза по доспеху. Очень крепко, но и боль тоже удастся ощутить лишь потом, после боя. Как пьяный, я не ощущал боли, я был пьян схваткой.

И когда удар «когтем» все же прошел, а следом за ощетиненной металлом рукой рванул поток упругих плотных темных капель, я сперва даже не осознал, что происходит. Развернувшись по инерции, приготовился перехватывать очередной удар, но его не последовало. Он последовал по ногам, неловко, агонически: отскочить не трудно. Парень, зажимавший рану, повалился в пыль на колени — правая рука его не слушалась. Я поднял глаза к императорской ложе — его величество смотрел в сторону, а кресло, в котором раньше вроде как сидела его наложница, оставалось пустым.

На меня смотрела одна из дам, явно приближенная к особе его величества, правда, держащаяся как-то по-особому, в отличие от них, даже одетая совсем в другой манере — тут это было важно. Она поймала мой взгляд, восприняла бешенство трибун, требовавших, чтоб решение по поводу поверженного было наконец принято. Поднялась с места и взмахнула тонкой рукой, давая мне знак, чтоб я опустил оружие.

Содрав с запястья правый «коготь», я упал на колено рядом с недавним противником, зажал ему рану, видя, что тот слабеет, не в силах сам сохранить остатки своей жизни. Он повернул голову и сперва сделал попытку оттолкнуться от меня, должно быть, истолковав мой порыв превратно. Потом ослабел, позволил нормально взяться за свое плечо. А по арене уже бежали двое, и один явственно был врачом — местные эскулапы носили белое длинное полотенце через плечо поверх черной одежды и мешочек, привязанный к локтю.

— Держись, парень, сейчас, — пробормотал я, пытаясь оценить размеры кровавого пятна на песке и прикинуть, есть ли у гладиатора шансы.

Тот что-то вяло пробурчал в ответ. Потом меня потеснили, и лекарь ловко взялся за пациента, а набежавшие следом работники стадиона аккуратно переместили раненого с песка на носилки и бодренько унесли прочь.

Мне же прежняя дама сделала знак подойти, и я в недоумении сделал несколько шагов в сторону императорской ложи. Меня никто не спешил прогонять, да и на эту тему я был совершенно спокоен — если что, мое странное поведение спишут на чуждость, и если я вдруг выйду за рамки приличий, распорядитель празднества сразу появится рядом, словно из-под земли.

Император наконец-то соизволил повернуть голову и благосклонно взглянул на меня, потом — на даму, дававшую мне знак. Вынырнувший из-под ложи распорядитель в роскошном алом плаще, подвернутом совершенно особым образом, проорал что-то на тему удовольствия, полученного правителем от созерцания боя и необычайного мастерства, продемонстрированного мной. Удивительное дело — его крик вполне перекрыл шум, производимый публикой, либо же публика в тот момент притихла, ожидая услышать интересное.

Потом взвыл рог, ему разноголосо ответили трубы. Все тот же голос известил, что его величество желает наградить меня, после чего распорядитель двинулся в мою сторону и с надменным видом божества, дарящего мир своей милостью, вручил длинную полосу ткани, вроде ленту, и тяжелый золотой браслет. Грозно свел брови, не заметив у меня никакого благоговения или восторга в лице, и зашипел:

— Хоть поклонись!.. Хамье нерасторопное!

Я поклонился, после чего поспешил убраться прочь с арены, хоть это и оказалось не так просто. Засыпанное песком пространство вновь наводнили танцовщицы, их даже, пожалуй, стало раза в три больше, а может, мне просто так показалось. Одеты они были по местным традициям очень уж облегченно, с блескучими кружевами на груди и складками ткани на бедрах — красиво и очень волнующе, не поспоришь.