Жемчуг перед свиньями - Пьер Синьяк

Таким образом, Ромуальд получал какой-никакой начальный капитал и не продавая своих жемчужин. И в довершение всего, Ирен вбила себе в голову поохать и собственноручно показать эксперту колье, прежде чем надеть на палец обручальное кольцо. (Для чего написала Мени Грегуар, испрашивая совета.)

Так что со времени возвращения нашей пары в деревню произошло много событий.

Итак, Ромуальд пилил злополучный щит, как вдруг на горизонте обозначилась новая опасность: из сушняка показалась сиреневая «Ланча» с его убийцами и медленно покатила к подъемному мосту.

Ромуальд сразу бросил свою пилу, заскочил внутрь лачуги, схватил ожерелье (Ирен не успела его еще надеть) и кинулся в замок. Он входил в оружейный эал, как раз в тот момент, когда «Ланча» въезжала на подъемный мост. Он спустился по узкой лестнице, ведущей в каменный мешок; он знал, как потом оттуда выбраться. Несколько крыс бросились врассыпную, а сова осталась сидеть в каменной нише и спокойно взирала на бывшего фотографа, дрожавшего всеми своими членами в ожидании и надежде, что Ирен сумеет выпроводить бандитов, которые упорно продолжали его разыскивать.

Пьянити остался сидеть за рулем: ему было лень и потом он боялся испачкать в грязи свои ботинки.

Комбинас, со своим упорством добраться до Мюзардона, начинал ему надоедать. Уже почти два месяца они колесили по дорогам Франции, обшарив сначала весь Париж сверху донизу, чтобы настигнуть этого придурка, который их наколол. Толстяк стал совершенно невыносим. На прошлой неделе, после дурной сцены с Гертрудой, он плеснул ей в лицо серной кислотой. Она ушла, даже не потребовав своей доли, а ее лицо стало похоже на кусок пемзы. С тех пор мужчины жили вдвоем, не расставаясь, вынашивая преступные планы, особенно Комбинас.

Слон с площади Пигаль пошарил за пазухой и достал пистолет с полной обоймой.

– А куда делись ваши бараны? – спросил он у Ирен.

– Я больше не пасу баранов, – бросила она сухо. Этот толстяк довел ее, и она стала кричать, какого рожна он тут ищет и что ему надо.

– Ишь ты, два месяца назад ты была любезнее.

– Что вам надо?

– Мы ищем… ээ… хозяина эамка. Надо с ним побеседовагь, есть мужской разговор.

– Не могу вам сказать, где он сейчас. Его не видали уже…

– Маленькая стерва! (Он схватил ее за запястье и сжал, в бешенстве). А мне доложили, что он живет здесь уже неделю!

– Пьяницы! Им привиделось! Я живу одна.

– А машина? Та, что под деревьями, чья?

– Моя. Вернее его, но он мне ее оставил…

Она вдруг испугалась, подумав о колье. Ромуальд, должно быть, унес его с собой, в тайник…

Комбинас посмотрел в сторону замка:

– А привидения? Все там?

– Какие привидения?

– Я бы сходил с ними поздороваться и посмотреть, что там у них под простыней, копье или еще что… (Он повернулся к «Ланче».) Давай, Тони, поднимай свой зад и топай сюда.

Пьянити вздохнул, подхватил свою сумку с автоматом и вылез из машины. С беззаботным видом они направились к замку. Увидев их через бойницу. Ромуальд кинулся в коридор, загроможденный оружием, проскользнул, как кролик, на другую сторону замка, вылез через слуховое окно и помчался со всех ног через лес к Тибо Рустагилю, чтобы снова укрыться у него. Он был сыт по горло этими жемчужинами. И не мог от них избавиться: слишком дорожил Ирен, она держала его, как магнит.

– А если тебе купить ей обычные бусы в отделе «Тысяча мелочей» в супермаркете в Грей? – предложил Тибо, который опять укрыл его на заводе-крепости, и которому Ромуальд поведал о своих несчастьях, не посвящая в тайну загадочного жемчуга, морские ванны и так далее. Он рассказал о неприятностях из-за этих жемчужин и о том, что пока он не мог подарить их Ирен. Идея о том, чтоб купить ей бусы в магазине никуда не годилась, так как она прониклась жемчужинами Джифаргатара, и здесь ее не проведешь. Впрочем, мозг Тибо продолжал постоянно работать в направлении его научно-технических изобретений, и он плохо понимал, откровенно говоря, что ему рассказывал Ромуальд, – просто терял нить.

Инженер смотрел на своего кузена с мягкой улыбкой, как смотрит врач на душевнобольного.

– Ну, ты даришь ей дешевые бусы и все довольны, раз она не очень разбирается. Ну, как амулеты в племени зулу, пока они не научились читать и писать. Нет? Ты знаешь, Ромуальд, я не хотел бы тебя обидеть, но вся эта история, я что-то не очень тебя понимаю. Надеюсь, ты не наделал глупостей… Ты что, украл это ожерелье?

– Мне казалось, я тебе все объяснил. Я был на арабском Востоке, ну, не знаю, как еще объяснить…

– Успокойся. Вот, выпей сливовой. (Он налил ему рюмку водки, которую сам гнал в перегонном кубе, стоявшем у него в лаборатории).

– Я не знаю, что делать, Тибо, – сказал подавленно Ромуальд, сидя на табурете и вытирая пот со лба. Чтоб со всем этим разобраться, надо, чтоб Ирен оставила меня дня на два-три в покое, не торчала у меня за спиной…

– Ты ее хотел – ты ее получил, приятель!

– И эти убийцы, боже мой! Они во что бы то ни стало хотят меня прикончить, никак не могут успокоиться… А этой дурехе надо устроить свадьбу только здесь и больше нигде!

В дверь два раза постучали. Это Ирен была легка на помине. Ромуальд испустил вздох, полный страдания, который искренне тронул Тибо. Минуту поколебавшись, он проворчал, однако:

– Я бы хотел, чтоб меня меньше беспокоили в то время, когда моя работа требует полной сосредоточенности и внимания.

Из лаборатории послышались скрежет, позвякивание, равномерные удары молота и другие странные звуки. Потом резкий скрип, как звук тормозов, затем пронзительный звон.

Бывшая пастушка все стучала в дверь.

– Открой ей, – вздохнул Ромуальд, – иначе она здесь такое устроит.

Тибо ушел, волоча ноги и чертыхаясь.

Прошла неделя, в течение которой в Кьефране произошло много событий. Во-первых, из-эа рекламного щита, похищенного Ромуальдом, муниципальный совет заседал без перерыва.

Мэр и депутат, будучи на парламентских каникулах, переоделся в деревенское платье и в перерывах между косьбой люцерны на своих лугах вещал в совете:

– Кьефран не может оставаться в стороне и плестись в хвосте! Это стыд и позор!

Он называл места в округе, имеющие что-то особенное, интересное или познавательное, которые привлекали все больше и больше иностранных туристов. А в их родной коммуне ничего такого не было.

– Ну, не можем же мы ради них памятники поставить! – завопил сельский страж порядка.

Головорезы уехали не солоно хлебавши, и Ромуальд смог выйти из своего укрытия и вернуться в лачугу.

Ирен решила отправиться к ювелиру в Везуль, чтобы выяснить настоящую цену ожерелья. Ромуальд сказал, что отвезет ее. К счастью, с учетом того, что жемчужины купали последний раз всего две недели назад, следов разрушения не было заметно, они все еще стоили целое состояние, что ювелир и подтвердил Ирен. Хотя он слегка нахмурился, заметив крошечные темные пятнышки, появившиеся на блестящих бусинках.

Ирен вернулась в Кьефран удовлетворенной. Ромуальд прекрасно понимал, что он не мог лишить ее жемчужин из Аравийского моря… и заменить их вульгарными бусами, купленными на базаре. Ирен – тонкая бестия, ее не проведешь.

В старом почтовом ящике, который Ромуальд прикрутил проволокой к шаткой двери их хижины, похожей на цыганскую кибитку, безработную пастушку ждала телеграмма:

«Сюзон в тяжелом состоянии вследствии автокатастрофы. Приезжай немедленно. Целую. Люси».

Ирен машинально сжала в кулаке голубой клочок бумаги, страдание исказило ее лиио, сделав его почти некрасивым:

– Боже мой, – прошептала она, – бедняжка Сюзон…

– Кто это – Сюзон? – спросил Ромуальд.

– Моя лучшая подруга детства. Сирота, как и я. Она пасла коров у Криспенов двенадцать лет. Потом вышла замуж за аптекаря в Грее и уехала из Кьефрана. Бедная Сюзон… (Она вытерла слезу указательным пальцем).

– Ты поедешь?

– Конечно. Если бы дело не обстояло так серьезно, ее свекровь не дала бы мне телеграмму.

– Она живет в Грей?

– Да нет же, на другом конце Франции, в Перпиньяне. В 23 часа 17 минут Ирен села в Везуле на поезд, идущий на Перпиньян через Лимож.

«Наконец я один и могу действовать», – подумал Ромуальд, потирая руки и потягивая лимонную настойку, которую он заказал себе в буфете на вокзале, когда поезд тронулся и увез Ирен – в первый раз одну в такое дальнее путешествие. Суженую он проводил, а вскоре и сам сел в свою микролитражку и поехал по дороге на Ламанш, к ближайшей бухте. Он проехал Шампань, пересек Сомму – гнал без остановок – и совершенно обессиленный добрался к утру до Кот д'Опаль. И сразу же пошел купать ожерелье в морской воде. Ранние сборщики крабов провожали его удивленными взглядами, более чем заинтригованные.

С ожерельем, с которого стекала вода, в бледных и похудевших руках. Ромуальд, как вор, поспешил с пляжа, сел в машину, оставленную у какой-то стены, положил жемчужины обратно в сумку и уехал.