Искатель. 2014. Выпуск №3 - Людмила Малёваная

— Не смешно, Проф! Так рисковать… А если бы они тебя от-прошили и мозги промыли, накачали дрянью какой-нибудь?

— Как ты меня с ходу отпрошишь, если я давным-давно синтезнулся? Мое сознание теперь уже не так-то просто расщепить, требуется большая работа и куча времени! — Гаврюхин затрясся, поскрипывая, что у него означало смех крайней степени ехидности. — А насчет дряни, так и что? Ты ведь не говорил мне, куда вывез лабораторию, где и когда состоится акция и прочее… Что нового я мог им рассказать? Что ты — тот человек, который знает, как связаться с Иксом?

— Но я не знаю, как связаться с Иксом! — перебил я Гаврюхина. — Черт, да я понятия не имею, где он и кто, фрики меня разукрась!

— Сейчас не об этом, — Проф повел рукой, словно смахивая мое возмущение. — А о том, что все, что я мог выдать, — было известно им и без меня, потому-то за тобой и охотились, потому ты и вырезал Эфа. Я сразу догадался, что ты это сделал, когда узнал, в каком виде тебя обнаружили. Да, ты — молодец, это было очень умно! После того как они поняли, что Федора в тебе больше нет, — ты стал им неинтересен. И ходил по Цеву как отработанный материал с промытыми мозгами. Но я-то сумел вернуть тебя к работе. Я это сделал!

— Но как? Как?!

— Я спровоцировал у тебя синтез, используя твою скороговорку: «Ошибочно и грубо рубить ребят на субы».

От этой бубняще-рычащей фразы у меня вдруг захватило дух и возникло легкое головокружение.

— Так мы проверяли твою дикцию, — продолжал старик, внимательно следя за моим состоянием, и его голос отдавался в мозгу болью. — Когда у тебя первый раз произошел всеобщий синтез, обнаружились дефекты речи, и для тренировки ты придумал скороговорку и произносил ее бессчетное количество раз. Даже после того, как речь выправилась, ты, соединяясь в единую личность, все равно ее частенько по привычке повторял… В общем, эта скороговорка стала для тебя как бы символом синтеза.

Головокружение прошло, но я все равно чувствовал себя некомфортно.

— Вижу, теперь тебя так просто не спровоцируешь, — сказал Проф. — Но тогда все получилось. Я подумал, что ты наверняка предусмотрел, как восстановить Федора в случае экстремальных событий. Синтез — безусловно такое событие и заставит тебя действовать. И я оказался прав!

Я смотрел на Гаврюхина с открытым ртом. Синтез?! От его слов у меня заболела голова.

— Погоди, Проф, я что-то совершенно запутался. Синтез кого?

— Девяти субов, оставшихся после удаления Федора.

— Но ты сказал, что Федор сам — соединение двадцати субов. Тогда каких еще оставшихся?! Этих, что ли? — осенило меня, и я постучал по скумару, а Гаврюхин согласно кивнул. — Но как такое возможно? Разве синтез бывает частичным, это же… невероятно!.. Я никогда о таком не слышал.

— Да, ты, Эф, не слышал, но я-то знаю, какой ты уникум!

— Так расскажи мне!

Профессор взял свою чашку и, попивая чай мелкими, птичьими глоточками, какое-то время просто меня рассматривал. Я молча ждал.

Наконец он поставил чашку на стол, откинулся на спинку стула, устало прикрыл глаза и заговорил:

— Ты с самого начала был склонен к синтезу. Он возникал у тебя сам собой, спонтанно и на непродолжительное время. И тогда, становясь новой личностью, ты всячески стремился закрепить это состояние. Ты перепробовал на себе столько препаратов и провел столько экспериментов, сколько другим и не снилось. Среди применяемых тобой препаратов был и опасный Обс-1, который использовался при лечении блокушки, но вскоре был снят из-за побочных эффектов, таких как временное слипание освобожденных от блокировки субов. Думаю, он мог способствовать соединению именно части субов в Федора, который стал твоим первым устойчивым синтезом. Ты без конца пробовал все новое, и тебе всегда было мало. Думаю, это даже была своего рода зависимость… ну, как знаешь, когда некоторые дамочки, у которых чересчур много денег и куча свободного времени, начинают модифицировать свое тело и не могут остановиться, пока не переделают все, что можно.

— Ты сравниваешь меня с помешанными на телопластике богачками?!

— Ну, не то чтобы! — Гаврюхин открыл глаза и сел ровно. — Во всяком случае, не так примитивно… м-да… но какая-то аналогия все-таки… ладно, оставим, я это так, для примера сказал. Просто показать, что, когда у тебя случался синтез, ты становился одержим идеей соединения. При этом ты помнил и об уже слившихся личностях, и об остальных, оставшихся не у дел, и добивался всеобщего объединения. И добился в конце концов.

А вскоре после этого обнаружилось, что ты можешь легко расщепляться на Федора и остальных субов, стоит только принять все тот же Обе-1. Согласись: в условиях подпольной деятельности синтезатов — крайне полезная способность, учитывая, что память синтезованной личности отдельными субами не воспринимается, — профессор подался вперед и вопросительно поднял брови.

Я не ответил, безмолвно глядя на Гаврюхина и на себя словно со стороны. Меня охватило чувство сродни дежа вю, только наоборот: казалось, что в комнате на самом деле нет ни меня, ни профессора, а наш разговор происходит где-то в другом измерении. И хотя я понимал все, что говорит Гаврюхин, в голове возникла пустота безмыслия, не оставлявшая мне возможности произносить слова. Но старик ждал, и мне пришлось заставить себя кивнуть.

— Вот! — Он довольно откинулся на спинку стула и хлопнул ладонью по столу, будто подводя итог. — Но самое интересное открылось, когда расщепленные Обсом субы соединялись вновь.

— Память сама собой восстанавливалась, — быстро проговорил я, внезапно вывалившись из пустоты безмыслия в словесный мир.

— Не может быть, чтобы ты вспомнил! — не поверил Проф.

— Скорее догадался, — я пожал плечами. Мне и самому было непонятно, откуда взялась эта мысль.

— Не просто догадался, — прищурился Гаврюхин. — Я думаю, это опять проявляется твоя врожденная склонность к синтезу. Две личности: одна — из девяти субов, другая — из двадцати пытаются соединиться в одну и воскресить ее память. — Гаврюхин встал и принялся ходить по кухне. — Побывав на кристалле, Федор сплавился в единое, неделимое целое и не допускает существования второй личности. Он оказался сильнее, занял сознание и подавил девятисубового Кораблева. Поэтому ты и не видишь его память. И п-ключ твой залип намертво.

— И что теперь?

— А теперь… — Он вдруг наклонился через стол и стал внимательно меня рассматривать. — Ну-ка, дай-ка… — Он протянул руку В моему лицу, и я замер, позволив ему отодвинуть сначала одно мое нижнее веко, потом другое. — Теперь тебе надо поспать! — заключил профессор и, поднявшись, стал убирать со стола.