Место для радуги - Максим Гаспачо

Особенностью этого отряда было то, что секция была загорожена толстой решеткой, а посередине стоял большой стол, за которым все сидели и читали вслух правила внутреннего распорядка. Потрепанная картонка с перечнем пунктов передавалась по кругу. Прочитал — передал следующему, и так с утра до вечера, за исключением времени уборок, протирок пыли и прочего маразма, которого тут, как и в обычных отрядах, хватало с лихвой. Радовало только то, что, заперев в клетку этого отряда, меня перестали отправлять в ШИЗО, потому что «аптечек и бронежилетов» на этом уровне игры больше не намечалось.

Дальнейшее «отбывание наказания» проходило в обычном Ондовском режиме до тех пор, пока меня не пригласил в свой кабинет главный врач колонии с той же просьбой — помочь с компьютером. По причине прошлого опыта я относился к этому с большой опаской, но он заверил, что поговорил с режимниками и они не имеют возражений. Хотелось верить, что это так.

Я помог ему, и меня вернули в отряд. Потом он пригласил меня опять и попросил написать для него программу по учету больных. Это была уже серьезная просьба, которая подразумевала безотрывное сидение за компьютером, а учитывая, что «злостные нарушители» могут передвигаться за пределы отряда только в сопровождении конвоя, это выглядело вдвойне затруднительно. Я понимал, что режимники не согласятся выделить персонально для меня «поводыря» в пятнистой форме, который будет постоянно водить меня из отряда в стационар и обратно. Если им так поставить вопрос, они ещё больше меня возненавидят и добьют. Я сказал об этом. На это главный врач предложил переехать в стационар, поближе к врачам, в закрытую палату. При воспоминании о том, что такое стационар, меня передернуло. Отряд со строгими условиями, в котором я находился, был и то более спокойным местом. Я сказал ему все, что думаю по поводу стационара, но он успокоил меня:

— Будешь в палате только вечером, а днем будешь сидеть за компьютером.

— А если меня снова начнут убивать за то, что я помогаю вам? — спросил я.

— Не беспокойся, я решу этот вопрос.

Вариант сидеть за компьютером и заниматься тем, чем мне нравилось заниматься с детства, показался более привлекательным, чем читать картонку с правилами в перерывах между мероприятиями бредового характера. Поборов сомнения, я согласился. И действительно, по переезде в стационар я стал замечать более лояльное отношение. Никто уже не искал повода написать на меня какую-нибудь «липовую» докладную. Формально я ещё оставался «злостным нарушителем», но фактически ко мне стали относиться, как к «вставшему на путь исправления». Это выглядело очень забавно и было бы смешно, если бы не было так грустно. Приходилось цепляться за любые ниточки уже не для того, чтобы освободиться досрочно, а для того, чтобы вообще освободиться. С возвращением за компьютер шансы дожить до этого дня немного выросли. Днем я сидел в маленьком кабинете, который находился во врачебном корпусе стационара. Специально для меня этот кабинет полностью освободили. Теперь здесь были голые стены, стол, табуретка и компьютер. Не хватало только наклейки на системном блоке с надписью: «Хотели компьютер — получите!». Обстановка была суровой и мрачной.

Вечером я возвращался в палату и читал книжки. Дневальные, которые раньше злопыхали в мой адрес, теперь были расположены доброжелательно. Они и снабжали меня литературой. Подчас попадались весьма интересные вещи. Мне особенно запомнилась книга «Дар Орла» Карлоса Кастанеды. Там говорилось о расширении сознания и выходе за рамки привычной действительности. Это было интересно, но в условиях этой колонии не было возможности проверить изложенное на практике. Я решил, что, когда освобожусь из этих мест, обязательно прочитаю эту книгу ещё раз — более внимательно.

Так проходило мое «отбывание наказания» — меня либо убивали в штрафных изоляторах, либо сажали за компьютер и давали отдышаться, пока я писал очередную программу для учета заключенных. Мне не хватало объективности мышления и полноты восприятия мира, чтобы понять, что вся череда роковых событий с самого детства была завязана на этом чертовом компьютере.

Освобождение

«— А куда мы едем?

— В Мексику.

— А что там, в Мексике?

— Мексиканцы»

В кабинет, где я работал, довольно часто заглядывали «режимники» — проверить, чем я там занимаюсь. То, что они видели, не вызывало негативной реакции и меня это успокаивало. Для меня это были страшные люди, которые могли одним щелчком пальцев отправить меня в ШИЗО и лишить остатков здоровья.

Через несколько месяцев программа по учету больных была готова и успешно расползлась по компьютерам врачей. Незадолго до её завершения ко мне заглянул один заключенный, который работал при штабе. Его должность называлась «связист», он занимался всем, что связано с электрикой, — от проводки кабеля до ремонта телевизоров, которые ему приносили на починку дяденьки в форме. У него тоже был свой маленький кабинет, заваленный микросхемами, паяльниками и прочим железом. Его звали Виталик, он был из Колпино.

Мне сразу вспомнился тот Виталик из Колпино, который промелькнул в моей жизни много лет назад, когда я встречался с Ирой «Солнышко». Это было, когда я ездил купаться и встретил её на берегу. Перед глазами выплыла сцена, как она, выйдя из воды в купальнике и с влажными волосами, прыгнула в салон черного «Митсубиси» и уехала по дороге красивой жизни с Виталиком, оставив меня провожать её взглядом и осмысливать тот факт, что в этой жизни все решает черный «Митсубиси».

Это был другой Виталик, но совпадение имен напомнило мне про тот давнишний случай и про то, как я сейчас далеко от той жизни, которую мог бы прожить, если бы не повстречал на своем пути Иру «Солнышко» и некоторых других личностей.

— Меня послал к тебе начальник колонии, — сказал Виталик.

При слове «начальник колонии» в этом месте было принято вскакивать и падать ниц, но я сдержался.

— Чем обязан? — спросил я.

— В колонию должны завезти гуманитарную помощь, которая включает в себя несколько компьютеров, — сказал Виталик. — Начальник колонии хочет организовать компьютерный класс. Ты согласен поучаствовать в этом?

Отказаться от этого предложения было бы все равно, что послать начальника колонии.

— Помогу, чем смогу, — ответил я.

Виталик заулыбался.

— Другого ответа я и не ожидал.

Так я стал ответственным за компьютерный класс. Это были допотопные компьютеры, из которых я быстро соорудил локальную сеть и установил на них «Героев-3» и «Варкрафт». Компьютерный класс был совместным проектом режимников и воспитателей, под него было выделено просторное помещение в корпусе штаба, а мне было разрешено свободно передвигаться по территории колонии. Статус «злостного нарушителя» был снят. Когда я рассказал главному врачу обо всем этом, он засмеялся:

— Ну и надо ли было им над тобой столько издеваться, чтобы в конечном счете к тебе же и обратиться, — сказал он.

— И правда, — ответил я.

Несмотря на то, что внешне все складывалось благополучно, я не расслаблялся. Коварство и переменчивость этой лживой и гнилой системы были мне хорошо знакомы. В МОБе все складывалось ещё благополучнее, и тем не менее я оказался здесь.

В свободное время я читал книги и строил планы на будущее. Я настолько глубоко проникся ненавистью к системе, что не мыслил своего существования в её рамках после освобождения. В школьной тетрадке я писал свои мысли на этот счет:

…Система создана для того, чтобы поработить человека. Находясь в ней, на любом её уровне, человек будет оставаться винтиком, шестеренкой, но никак не свободной личностью…

Будучи программистом, я как нельзя лучше понимал, что «система» — это просто огромная машина, целиком построенная на коллективном внушении и строго алгоритмизированная.

…Система запрограммировала сознание людей на то, что миром правят деньги и секс. В промежутках между сексом (который только в редких случаях можно назвать Любовью) человек должен зарабатывать деньги, без которых у него не будет секса…

Находясь в этих местах я стал понимать истины, на которые у простого обывателя, находящегося на так называемой «свободе», скорее всего, просто не хватает времени. Эта истина заключается в том, что человеческое общество болеет тяжелой болезнью, а «система» — это внешнее проявление этой болезни. Мысль о том, что существующая модель общества на корню не правильная, всё сильнее укреплялась в моем сознании. Это сопровождалось чтением духовной и философской литературы. Я понимал, что эта тюрьма и всё, что в ней происходит, является лишь следствием искажения вышестоящей модели и что эта болезнь, этот вирус, за несколько коротких как миг тысячелетий распространился по всему земному шару, выдавая истинное за ложное, а ложное за истинное.