Неоконченный полет - Анатолий Хорунжий

Бондарь не ожидал, что лейтенант может так расчувствоваться, и посмотрел на него с удивлением.

Дмитрий лежал, положив руки под голову, и смотрел в потолок — на круглые бревна, солому и ветки дуба с ржавыми листьями.

Сергей сразу же за хутором сбился с дороги и провалился в глубокий ров. Выкарабкавшись оттуда, пошел в направлении Гутки на лай собак, на человеческие голоса, которые ему послышались. Потом, найдя дорогу, не раздумывая, опять подался в лес.

Если бы юноша, которого часовые привели в землянку командира, был бы совсем немым и не мог бы сказать ни слова, то все равно по его виду нетрудно было бы догадаться, что за вести принес он сюда. Он рассказал о том, что видел, но его расхристанная, голая грудь, видная из-под кожуха, застывший в глазах ужас, следы пота на щеках говорили о чем-то большем.

Кум слушал, о чем говорил Сергей, и одевался, обтягиваясь ремнями. Он был уверен, что появление немцев в Гутке и расправа над Марией прямо связаны с розысками летчика. Теперь, думал Кум, отряду не избежать открытой стычки с врагом, не усидеть больше на одном месте. Надо готовиться к переходу, немедленно посылать кого-нибудь в далекую разведку, возобновлять утраченные связи... Куму по душе были всякие авральные, спешные работы, он загорался по-настоящему, когда надо было действовать недолго, но во всю силу и немедленно. Но чувство нависшей над отрядом опасности раздражало его.

— Чего стоишь — уши развесил?! — крикнул он Зайцу, который и впрямь беззаботно стоял у двери и, видимо, думал о своем доме, о матери, во всяком случае не о том, что принес знакомый ему Сергей. — Зови Бондаря, Шевцова!.. Собирать отряд по тревоге!

Ординарец метнулся к двери.

— Пожар, говоришь, поднялся? — Кум повернулся к Сергею, застегивая воротник еще нового темно-синего кителя.

— Разгорелось, Данила Иваныч, так, будто солнце всходит... На Марииной стороне разгорелось. — Вскочил о табуретки Сергей, следя быстрыми встревоженными глазами за каждым движением командира.

— Не с перепугу ли, хлопец, все это тебе показалось?

— Разве такое может показаться? Я знаю, чего, они всполошились...

— Чего же? — Кум застыл в ожидании.

— Позавчера немцы обшарили весь лес. Я тоже возил одного солдата.

— Кого же искали? Не слышал, поймали кого?

— Черта лысого поймают! — выругался Сергей и осекся.

— Знаешь ты, да не все. Возьми вон хоть полотенцем закутай шею.

Сергей проворно обмотался.

— Ступай, найдешь моего ординарца — он тебя подкрепит. Только по-солдатски, быстро. Поедешь на первых санях. Понял?

— Я мигом, — обрадованно крутнулся Сергей на месте и подался прочь.

Через несколько минут в землянку вошли, постучав, Бондарь, Шевцов и Заярный. Хрипловатым глухим голосом Бондарь доложил, что отряд собран, хотя знал, что некоторые еще доедают свой завтрак, а другие группой стоят под навесом. Кум, прохаживаясь от порога до плиты, приказал готовиться к выступлению на Гутку.

Когда все трое, которые вошли, так же энергично вместе повернулись в сторону выхода, командир позвал:

— Лейтенант, останьтесь!

Кум молча вынул из-под подушки длинный парабеллум, щелкнул, проверив спуск, запихнул в карман дубленой, опушенной серым смушком поддевки и, как заметил Дмитрий, совсем не по-вчерашнему сухо и строго промолвил:

— Вы меня, это дело, обманули, лейтенант. Никого они не поймали. Это по вашему следу идет большая погоня.

Дмитрий вздрогнул.

— Я допускал, что такое может случиться, но еще несколько минут назад ничего об этом не знал.

— Допускать, хлопцы, для военного человека мало. Надо было предвидеть, какая вьюга поднимется во след. Жгут, сволочи, дома, где учуют ваш дух. Прошу никуда из расположения отряда не выходить... И одежду надо сменить. У нас тут, это дело, не аэродром. Вот так. Кахи-кахи! — кашлянул, действительно у него заскребло в горле оттого, что силился говорить басом.

— Есть! — вяло сказал Дмитрий и подумал: «Признаться ему сейчас о намерении покинуть табор или сделать это потом?»

Таким тоном с ним разговаривали только вышестоящие командиры, и, случалось, редко. У него было достаточно острое чувство чести и такта в отношениях с равными себе и старшими. Нотации Кума оскорбляли его, потому что он считал, что до сих пор все делал честно, по совести, а то, что за ним объявилась погоня, расценивал как обычное явление, и не по его вине это случилось. Он повернулся, чтобы уйти молча. Кум опять задержал его, подошел к нему. Дмитрий глянул ему в лицо и заметил, как над большими зелеными глазами дергались его припухлые веки.

— Вы вчера даже не сказали мне, кто в Белице открыл вам тропку к нам... Я вам тут не трынды-рынды, коржи с маком, а командир. Да, командир! И хотел бы знать, зачем вы вообще разыскивали мой отряд? Вы беспартийный или комсомолец?

— А вы? — Дмитрий посмотрел исподлобья твердым, вызывающим взглядом.

— Не вам меня спрашивать!

— Я коммунист, товарищ Кум, и на вашем месте разговаривал бы с человеком в моем положений поприветливей. Я сегодня же оставлю ваш отряд! — решительно сказал Дмитрий, надевая длинные меховые рукавицы, и потом добавил помягче: — Если вам так помешало появление пострадавшего летчика.

Кум осекся: в огромной массе сытого тела обитал слабый дух. В работе его хватало на одну вспышку, в стычке — на окрик. Он привык видеть перед собой таких подчиненных, которые молча покоряются ему. Кум знал только один способ поддерживать свой авторитет руководителя, в данном случае командира, пресекать каждую попытку недооценки собственной персоны. Поэтому он по-своему воспринимал и объяснял поступки человека, проявления его независимости, гордости и чести, с чем он не хотел считаться, в чем не желал разбираться. Единственным тоном разговора с подчиненными у него всегда был тон своего преимущества, повелевания. Природное качество понимать, чувствовать другого у Кума будто совсем отмерло, и он мог только кричать, грозить, наказывать, а столкнувшись с сильным, умело обходил его или, наконец, готов был поделить с ним власть.

Несколько откровенных слов, сказанных лейтенантом только что, убеждали Кума в том, что Бондарь посвятил Заярного во все подробности жизни отряда, и Кум с ненавистью подумал о взводном. Торопливо прикуривая цигарку, сказал уже примирительным тоном:

— Уходить или не уходить от нас, лейтенант, это дело твое. Вот! И ты не кипятись, это дело. Из-за тебя, может быть, сейчас кто-то не вернется до табора — вот какая ситуация на данный момент. И ни к чему тут... Оставляю тебя в таборе старшим, пока не примем бой, а потом, это дело, поговорим.

Он открыл дверь рывком и, не пропуская впереди себя Дмитрия, вышел. Дмитрий пошел за ним, не придавая никакого значения его поручению.

Сегодня утром партизаны подали Дмитрию десятки советов, как безопаснее, пройти к линии фронта. Бондарь так осуждающе говорил о Куме и о всей деятельности отряда, что после этого ему оставалось только оставить этот табор. Таким образом, они почти договорились: завтра или сегодня ночью они уйдут отсюда. И зачем Дмитрию возня в этом укрытии дезертиров? Разве о таких партизанах думал он, желая найти у них помощь и совет? Разве такими он представлял себе народных мстителей, о которых с уважением говорят на Большой земле?

На дворе было тихо, серо, изредка пролетали снежинки, но уже поворачивало на оттепель. Лес потемнел, нахмурился, снег не звенел, а скрипел под сапогами. Сумрачное утро было похоже на вечер.

Перед землянками, прямо в глубоком снегу, вдоль дорожки стояла небольшая шеренга разноперо одетых людей. Дмитрию она показалась убогой, ни на что не способной; ему было неудобно даже приближаться к ней, быть у всех на виду. Бондарь командовал: «Смирно!» Все подняли головы, но винтовки, автоматы, обрезы, поставленные на валенки, сапоги, ботинки, совсем не пошевельнулись.

Дмитрий хотел понять, как Бондарь сейчас, перед этими людьми относится к их сговору. Моргнул бы, что ли, Дмитрию, напомнил бы про уговор. Но Бондарь, видать, и не думал о Заярном. Он вместе с Кумом осматривал оружие, патроны, упряжку и все это делал старательно, строго, был предупредительным перед командиром.

Первыми двинулись сани с пулеметом. Бойцы сидели, стояли на коленях, полулежали. Было похоже, будто люди просто прицепились как-нибудь, только бы их подвезли; затем двумя группками пошел отряд — заколыхались наклоненные вперед фигуры, качались за плечами винтовки, взятые на ремень. Проходя мимо Дмитрия, все поглядывали на него, кто с доброй усмешкой, кто холодно, словно спрашивая сурово: «Что же ты-то стоишь?» Дмитрий отворачивался от таких и искал приветливых. Вот махнул шапкой Сергей... Уже в отдалении, будто вспомнив, оглянулся Бондарь и, шагая вперед, поднял над собой автомат.