По ту сторону синей границы - Дорит Линке

– Андреас – в тюрьме! – уже издалека крикнул Сакси.

– Что? – непонимающе переспросила фрау Тиль.

– Мы там были.

Мы остановились перед фрау Тиль. Она поставила свою пухлую сумку на пол и посмотрела на нас неприветливо, явно не желая разговаривать.

Сакси забегал вокруг нее.

– Унихтамнаокнахрешеткиимузыкуслушатьнельзя!

Фрау Тиль схватила его за плечо.

– Постой спокойно хоть немножко! Что вы вообще себе позволяете?

– Разве он это заслужил?

Фрау Тиль удивленно взглянула на меня. Завитки волос мелко дрожали.

– Что ты сказала?

– Что Андреас такого не заслужил!

– По крайней мере, от тебя, Ханна, я ожидала большего благоразумия!

– Съездите туда, сами все увидите.

– Только этого не хватало! Я ничего сделать не могу. Андреас должен сам себя благодарить за то, что там оказался.

– Но он там как в тюрьме!

Фрау Тиль сжала губы и наклонилась за сумкой. Ручки выскользнули, и она чуть не потеряла равновесие. Видимо, это вконец вывело ее из себя.

– Я тут с вами дискутировать не собираюсь!

Повернулась и пошла. Мы растерянно смотрели ей вслед, но она так и не оглянулась. Зеленая юбка колыхалась в такт шагам.

– Благоразумия она ожидала! «По крайней мере, от тебя, Ханна», – передразнил Сакси. – Корова жирная!

Из маленькой подсобки в конце коридора послышались какие-то звуки. Мы бросились туда, заглянули внутрь и увидели фрау Крёгер, расставлявшую стопку книг на полке. Заметив нас, она вздрогнула.

– Господи, ну нельзя же так подкрадываться! Вы за чем пришли?

– Э-э-э… – промычала я. Сакси ковырял ботинком в дырке в линолеуме.

– Заходите, заходите! И прикройте дверь.

Втроем в каморке было не повернуться.

– Как в лифте в доме Штази! – некстати вспомнил Сакси.

– Так что? – спросила фрау Крёгер чуточку раздраженно. Я собралась с духом.

– Мы… в общем, мы были у Андреаса. В этом специнтернате.

– Только внутрь не попали, – подхватил Сакси. – Нас не пустили. Один такой, вроде индейца, встал у ворот и не пустил. Мы походили вокруг – там на окнах решетки! Музыку слушать не разрешают. И повидаться тоже не пускают.

Фрау Крёгер сложила руки на груди и внимательно на нас посмотрела.

– Мы за него волнуемся, – сказала я.

– Я понимаю.

– Можно что-нибудь сделать?

Фрау Крёгер покачала головой.

– Вы же учительница! Вы сможете его оттуда вытащить!

Она горько усмехнулась. Потом голос стал жестким.

– Нет! Как вы это себе представляете?

Мы стояли перед ней и молчали. Вдруг она вся как-то потускнела, и вид у нее сделался усталый.

– Пожалуйста, идите…

Мы не двинулись с места. Фрау Крёгер резко протиснулась между нами и открыла дверь. Секунда – и мы снова стояли в коридоре.

– Просто в голове не укладывается, – сказала я. – Что это с ней? Она ведь обычно не такая.

Сакси присел на корточки и стал перевязывать шнурки.

– Я ожидал от нее большего… С кем еще можно поговорить?

– Не знаю.

В коридоре двое первоклассников пытались повязать друг другу синие пионерские галстуки[33].

– Нет, ты только посмотри на этих сопляков, – сказал Сакси тоном умудренного старца и широкими шагами направился к ним. – Ну что, руки-крюки? Может, вам помочь?

Те отвернулись.

Сакси взял у одного из мальчишек галстук, я распустила неуклюжий узел у второго.

– Прямо контрреволюционный какой-то узел у тебя получился.

Светловолосый первоклашка вскинул на меня испуганный взгляд.

– Смотри, делаешь вот так, так и так. Совсем просто!

Перевязав галстук, я одернула ему пионерскую форму.

– А рубашку пора постирать, воротник совсем уже засаленный. Скажи маме.

– Спасибо, – робко ответил он.

– Вы не переживайте! – бодро сказал Сакси. – Будет еще возможность поупражняться: на Первое мая и Восьмое марта, седьмого октября в День Республики, тринадцатого декабря в День пионерии, ну и так далее.

– И двенадцатого января! Будьте готовы! – воскликнула я.

Оба клопа вскинули руки в салюте.

– Всегда готовы!

Я расхохоталась.

– А двенадцатое января – это что? – удивленно спросил Сакси.

– День рождения Джека Лондона. Он в 1876 году родился.

– А-а! Тогда и семнадцатое марта можно праздновать. Папа всегда в этот день бутылку шнапcа выпивает.

– А это что за праздник?

– Всемирный день моря.

– День моря! – хихикнул один из малышей.

Вдруг Сакси скомандовал:

– А ну-ка быстренько, раз-два, бегом собирать макулатуру и металлолом!

Он взмахнул руками, и первоклашки, словно воробьи, снялись с места и упорхнули к лестнице.

В этот момент из подсобки вышла фрау Крёгер и удивленно посмотрела им вслед. А потом прошла мимо нас – и даже не взглянула.

Резкая боль в бедре, дыхание перехватывает. Останавливаюсь, переворачиваюсь на спину, обхватываю руками колено, подтягиваю ногу к животу и задерживаю дыхание. От малейшего движения боль усиливается.

Волны поворачивают меня на бок, плещут о голову. Надо вернуться в прежнее положение.

Вокруг вода, ничего, кроме воды, – видеть ее больше не могу!

Андреас рядом со мной, он спокоен, ничего не говорит. По моим движениям он понимает, что происходит. На берегу я объясняла ему, что надо делать, чтобы избавиться от судороги.

Губы обветрились и горят, рот болит, десны натерло трубкой. Чуть на них попадает соленая вода – больно зверски!

Вытягиваю ногу, снова обхватываю колено; боль постепенно отступает. Из-за натертых десен я дышу без трубки, постоянно поворачивая голову направо. Из-за этого вскоре начинает ломить затылок, но дышать с левой стороны я не умею.

Хотя сейчас это было бы очень кстати – слева вода спокойнее. При вдохе она меньше попадала бы в рот, и я бы меньше кашляла.

Вытягиваю шею, пытаюсь расслабить ее хоть на секунду.

Андреас снимает очки.

– Я только что пописал, и было вовсе не противно. Даже приятно, тепло так.

Совсем недавно я сделала то же самое, больше не могла сдерживаться. Странное ощущение – «делать в штаны», будто ты младенец. Холодное тело ощущает мочу как горячую струю.

– Надеюсь, мы не заснем, как утверждал твой дед.

Качаю головой.

– Шнур не даст.

Андреас глядит на шнур на своем левом запястье, вид у него скептический.

– Все, плывем дальше. Если не двигаться – можем переохладиться.

– Я уж давно переохладился, – замечает Андреас тихо.

Я тоже. Но это все равно, надо плыть дальше, чтобы мышцы оставались теплыми.

Я уже готова плыть, и тут Андреас говорит:

– Свет, видишь?

Оглядываюсь по сторонам.

– Где?

– Там, на горизонте!

И правда, на севере какой-то свет, он ритмично мигает.

– Что это?

Это никак не прожектор, мы уже слишком далеко от берега.

– Может, маяк?

Тоже вряд ли. До земли мы еще не добрались, это было бы слишком быстро.

А если это все-таки земля, то не та.

– Лодка. Наверняка лодка.

Точно, это нос лодки! Она приближается, становится все больше. Я пристально вглядываюсь, ожидая характерных звуков – секунду, две… Нет, ничего не слышно.

Стягиваю очки. От резкого ветра глаза тут же начинают слезиться. Лодка не двигается, но продолжает мигать.

– Вот же чёрт, Ханна! – Андреас хлопает меня по плечу. – Это ж буй!

Точно!

Андреас дергает за шнур.

– Двигаем туда!

И мы двигаем. Чем ближе буй, тем отчетливей выделяется он на фоне моря – красный, несколько метров высотой. Указывает границу фарватера.

Значит, мы уже там, где ходят корабли.

Течение нас сносит, до буя еще плыть и плыть. Я уже представляю себе, как до него дотронусь… Наконец вот он! Касаюсь рукой холодного металла, ищу, за что ухватиться.

Он огромный, снизу краска облупилась, видна ржавчина. Его качает на волнах, вода плещется о бока. Вниз от буя уходит цепь.

В детстве я часто доплывала до буев и, держась за такую цепь, пробовала добраться до дна. Сейчас, конечно, не до этого.

Андреас хватается за металлическую ручку и подтягивается. Рука срывается, он снова погружается в воду и тянет меня за собой. Шнур сейчас сильно мешает, но развязать его я не смогу – пальцы застыли от холода.

– Гадство! – кричит Андреас и кашляет. Пробует снова, отталкиваясь ластами, и наконец все-таки достигает цели – усаживается на подобие ступеньки. Протягивает мне руку. Я за нее хватаюсь, другой рукой – за ручку буя. Андреас тянет меня вверх. Буй качает, и я соскальзываю вниз, – коленки стукаются обо что-то твердое, я удерживаюсь еле-еле…

Но наконец удается пристроиться на крошечном уступе рядом с Андреасом. Он трет уши, чтобы из них поскорее вытекла вода.

Невыразимо приятное чувство – ощущать под собой что-то твердое!

Провожу руками по металлической поверхности. Буй качают волны, но ему от этого ни жарко ни холодно – он противостоит им здесь, посреди Балтийского моря. Поднимаю взгляд вверх. Над нами – прожектор, к нему ведет лестница. Я держусь за ее перекладины, чтобы не соскользнуть вниз, когда буй качает особенно сильно.