Немецкие предприниматели в Москве. Воспоминания - Вольфганг Сартор

необыкновенным безвкусием туалетов. Безусловным рекордсменом в этом был старый добрый профессор Флекайзен, заместитель ректора и одновременно классный наставник первого класса, носивший мантию из того же коричневого легкого материала, из которого шили свои платья семь его дочерей. Кстати, в таких средневековых мантиях, единственным достоинством которых была их дешевизна, ходили только он и профессор Полле.

Профессор, судя по всему, был талантливым филологом, но как педагог не выдерживал никакой критики, если не считать того, что его неслыханная доброта сама по себе оказывала на учащихся облагораживающее действие.

Его лицо а-ля «Кладдерадач»157 (оно и в самом деле представляло собой почти точную копию лица с обложки этого журнала), особенно его приветливые, смеющиеся глаза, говорили, что нет такого прегрешения, которого бы он не простил.

В те дни, когда он замещал у нас заболевшего учителя, знаний у нас не прибавлялось ни на йоту, зато мы великолепно проводили время.

Среди моих сверстников было несколько подававших большие надежды мальчиков, которые позже стали знаменитостями или сделали блестящую государственную карьеру.

Самым одаренным из моих одноклассников я бы назвал Вильгельма фон Поленца158, ставшего романистом. К сожалению, он рано ушел из жизни, и это была ощутимая потеря для нашего народа.

Еще два моих товарища – барон Георг фон Омптеда159, тоже подвизавшийся на литературной ниве, и его брат Отто, ставший генералом160. Правда, оба однажды остались на второй год.

Особенно тесные узы дружбы связывали меня с графом Кристофом фон Витцтумом, будущим саксонским министром161. Он принадлежит к тем, по счастью немногим, людям, в которых моя в значительной мере мечтательная натура нашла предмет практического приложения. Но поскольку это «практическое приложение» выражалось исключительно в тайном поклонении, я не пытался сблизиться с ним. Позже я каждый раз испытывал радость от своих, к сожалению, нечастых встреч с этим тонким и умным человеком.

Очень милым мальчиком незаурядных способностей был граф Бото фон Ведель, принадлежавший к восточно-фризской ветви этого рода, которого я вновь увидел во время войны в Министерстве иностранных дел и в качестве посла в Вене162.

Еще одним моим товарищем по учебе, посвятившим себя дипломатической карьере, был тогдашний принц, потом князь Лихновский163. Он, как и граф фон Шеель-Плессен (который рано умер)164, считался главным представителем нашей высшей гимназической «элиты», будучи при этом очень общительным и, без сомнения, умным. В 1912–1914 годах я не раз видел его в Лондоне, где он пытался решить неразрешимую задачу – преодолеть существовавшие между Германией и Англией противоречия. В сущности, этот умный и не чуждый современным идеям человек был идеальной кандидатурой для решения подобных задач, но гонка военно-морских вооружений с Великобританией окончательно оттолкнула от нас англичан. Квадратура круга и ему оказалась не по плечу.

Для полноты картины я назову остальных «князей» одного только нашего выпуска, хотя они и не сыграли впоследствии никакой исторической роли.

Были у нас один или два отпрыска основанного Наполеоном I княжеского дома фон Лёвенштайн-Вертхайм-Фройденберг, тонкие, любезные юноши; один принц Сиццо фон Рудольштадт, который уже тогда обещал стать «вашей светлостью»165; и, наконец, принц (впоследствии герцог) Эрнст Гюнтер фон Шлезвиг-Гольштейн166, брат нашей будущей императрицы167. Принц Эрнст Гюнтер был одаренным человеком и в условиях конституционной монархии, как, например, Англии или Голландии, мог бы стать вполне приличным правителем. В начале его учебы в третьем классе в нем отчетливо видны были признаки безупречного домашнего воспитания, из‐за которого он инстинктивно, уже хотя бы в силу своей необыкновенной чистоплотности, держался от нас, «бюргерских детей», на некотором расстоянии. Но поскольку он, к своему несчастью, оказался за одной партой со мной и при этом значительно уступал мне в физической силе, я счел своим святым долгом радикально исправить этот недостаток его воспитания и кулаками внушить ему если не любовь, то хотя бы уважение к бюргерскому сословию. С тех пор он был милейшим товарищем.

Нужно признать, что некоторые, очень немногие из наших дворян отличались фанаберией, однако они были скорее исключением. Во мне еще в гимназические годы сложилось убеждение, что потомственное дворянство, включая высшую знать, представляет собой чрезвычайно важное достояние нашего народа – накопленные сокровища духа, деловых качеств и приверженности национальным традициям, – которое мы должны беречь как зеницу ока, если мы хотим остаться великой нацией. Возрождение нашего разрушенного Германского рейха – это прерогатива отнюдь не народных масс, а именно аристократии.

Два моих близких друга были из бюргерской среды. Оба стали офицерами. Один – Эрнст Зуфферт – получил тяжелую травму головы на скачках и с тех пор занимался живописью в Мюнхене, другой, Гарри Гётце, тоже прежде времени оставил военную карьеру из‐за слабого здоровья.

То обстоятельство, что я покинул гимназию с так называемым «однолетним» аттестатом, что я избрал в высшей степени необычное для гимназии Витцтума поприще – коммерцию – и вскоре после этого вернулся в Россию, стало причиной, по которой у меня ни с кем из моих дрезденских гимназических товарищей не было тесных и продолжительных контактов. Жизнь безжалостно разлучила нас.

19. Выборы в рейхстаг 1877 года

Необычное волнение охватило нас, гимназистов, когда в 1876 или 1877 году начались выборы в рейхстаг168. Ведь наш горячо любимый учитель профессор Майхоф участвовал в этих выборах в качестве кандидата от Национально-либеральной партии. Поскольку и мой отец был близок к этой бисмарковской партии169, я считал, что только она права и достойна доверия. Хотя среди партий, стоявших на буржуазной платформе, – к ним можно отнести и Консервативную партию, а также в какой-то мере Партию прогресса – национал-либералы имели больше всего сторонников, кандидат от Национал-либеральной партии мог победить в борьбе со стремительно набиравшими силу социалистами, лишь получив при баллотировке голоса Консервативной партии.

Консерваторы в Саксонии, тогда еще ярые партикуляристы, не могли простить Пруссии 1866 год170. Поэтому, когда Майхоф набрал равное количество голосов с социалистом Августом Бебелем171, консерваторы в своей ненависти к Бисмарку и связанной с ним новой политической реальности в Германии призвали голосовать против «пруссака» Майхофа (он был мекленбуржцем172). Такая политическая слепота тогда была характерна для ведущих политических кругов Саксонии. Ситуация изменилась лишь в 80‐е годы.

Из-за происков консерваторов Майхоф провалился, и Бебель вошел в рейхстаг представителем столицы Саксонского королевства. Трудно передать наше разочарование и отвращение к произошедшему173174.

20. Жизнь моего отца в Дрездене

Как