Кровавый след на песке - Росс Макдональд

— Он все еще без сознания.

— Обрызгай его водой. С другой стороны бассейна есть кран.

Я почувствовал, как вода полилась на мое лицо, сначала горячая, потом теплая. Я позволил, чтобы немного воды попало мне в рот.

— Все еще без сознания, — угрюмо констатировал Леонард. — Что, если он не проснется? Что мы тогда будем делать?

— Это проблема вашего друга Штерна. Впрочем, Арчер придет в себя. Он — крепкий орешек, сплошные кости, с головы до ног. Мне порой хочется, чтобы он не проснулся.

— Карли давно уже должен был бы приехать. Не думаете ли вы, что его самолет разбился?

— Да, я думаю, что его самолет разбился. И это превращает вас в проклятого сироту. — В голосе Фроста прозвучало шипение гремучей змеи.

— Вы опутываете меня, правда? Ведь это правда? — Леонард был напуган.

Фрост ему не ответил. Опять воцарилась тишина. Я не открывал глаз, но пошевелил мозгами. После довольно долгого промежутка времени мне удалось, ценою усилий, шевельнуть пальцами правой руки, а также и пальцами ног. Это меня очень ободрило.

За стеной зазвонил телефон.

— Клянусь, это Карли! — весело воскликнул Леонард.

— Не отвечайте. Мы будем тут сидеть и гадать, кто это такой.

— Ваша ирония неуместна. Может ответить Флейк. Он смотрит телевизор.

Телефонные звонки прекратились. Отодвигающаяся стена, шипя, раздвинулась. Человек со скрюченной физиономией сказал:

— Это Штерн. Он в Викторвилле. Хочет, чтобы за ним приехали.

— Он все еще на проводе? — спросил Леонард.

— Да, хочет с вами поговорить.

— Идите и поговорите с ним, — разрешил Фрост. — Утешьте его в его несчастье.

Шаги затихли. Я открыл глаза, посмотрел в сияющее голубое небо, на котором заходящее солнце висело как перевернутая раскаленная сковородка. Постепенно я приподнял голову, в которой громко пульсировала кровь. Мигающий отраженным светом овальный бассейн с трех сторон был огорожен забором из стекловолокнистых плит, а с четвертой стороны — стеклянной стеной дома цвета саманных построек пустыни. Между мной и бассейном в алюминиевом шезлонге под голубым зонтиком сидел Фрост, полуотвернувшись от меня и прислушиваясь к говору, доносившемуся из дома. Автоматический пистолет свисал в его вялой правой руке.

Я потихоньку сел, целиком опершись на руки. Перед глазами стоял красный туман. Усилием воли я сфокусировал взгляд на шее Фроста. Она была похожа на костлявую ощипанную шею цыпленка, которую легко свернуть. Я подтянул под себя ноги. Они с трудом слушались меня, один ботинок поскреб по цементу.

Фрост услышал этот негромкий звук. Его глаза качнулись в мою сторону. Он вскинул пистолет. Я продолжал ползти в его сторону, с меня капала покрасневшая вода. Он вылез из шезлонга и попятился к дому. — Флейк! Иди сюда.

Скрюченный человек появился в открытой части стены. Я не очень хорошо соображал, движения мои были замедленными. Я поднялся, попытался сделать рывок к Фросту и тут же упал на колени, не дотянувшись до него. Он ударил меня ногой по голове, от удара я не смог увернуться, реакция у меня напрочь отсутствовала. Небо для меня опять вспыхнуло огнями. Меня ударило что-то еще, и небо опять потемнело.

Я летел в черном пространстве, зацепившись за какой-то небесный крюк над освещенными местами. Я мог смотреть вниз и все очень четко видеть. Фрост, Леонард и Скрюченный стояли над распростертым на полу человеком и лживой болтовней пытались охмурить друг друга. Мне, во всяком случае, этот разговор казался неискренним. Мысли сверкали в моем мозгу как яркие слайды в проекторе. Голливуд начинался, как бессмысленная мечта. Его изобрели, чтобы делать деньги. Но он разрастался усилиями оборотистых людей и укреплялся, захватывая все новые окружающие ландшафты. К северу и к югу, вдоль берега, на восток — через пустыню и континент. И вот теперь мы оказались с мечтой, но без смысла. Голливуд превратился в кошмар, с которым нам пришлось мириться. Глубокие мысли.

В замешательстве я понял, что тело на полу принадлежит мне. Я опять спустился на грешную землю и проник в свое тело, как мышь, которая до этого находилась в огородном пугале. Тело было мне знакомым, даже удобным, если не считать протечек. Но со мной что-то произошло. У меня начались небольшие галлюцинации и появилось чувство жалости к себе, похожее на голубой, желанный бассейн, в котором мог утонуть, человек. Я нырнул в него. И даже доплыл до другой стороны. Но в бассейне оказалась морская щука, голодная, она хотела отгрызть мои мужские прелести. Я вылез из бассейна.

Я пришел в себя и увидел, что не двинулся с места. Фрост и Леонард ушли. Скрюченный сидел в алюминиевом шезлонге и наблюдал, как я сажусь. Он разделся до пояса. Черная шерсть клочьями покрывала его туловище. У него были груди, как у самки гориллы. В своей лапе он держал неизменный пистолет.

— Так-то лучше, — произнес он. — Не знаю, как вы, а пятипалый Флейк намерен войти в помещение и посмотреть немного телевизор. Это поинтереснее, чем смотреть здесь, на дверные петли.

Похоже было, что я иду на ходулях, но я сумел войти в дом, пройти через большую, низкую комнату в другую, поменьше. Она была обита мореным деревом, в ней доминировал слепой глаз телевизора. Флейк указал своим пистолетом на кожаное кресло, стоявшее возле телевизора.

— Садитесь здесь. И найдите мне вестерн.

— А если я не сумею найти такого фильма?

— В это время дня они всегда показывают вестерны.

Он оказался прав. Мне показалось, что я очень долго просидел, слушая топ-тол и пиф-паф. Флейк сидел рядом, перед экраном, восторгаясь простыми добродетелями, которые побеждают простое зло с помощью кулаков и пистолетов в романтической сельской среде. Старый сюжет повторялся в фильме, как у дурачка повторяется мечта об осуществлении желаний. Во время перерывов для рекламы комментатор лез из кожи, чтобы создать новые механические пожелания. Он ссылался на полковника Риско, который призывает покупать Пампушечки. Они — чмок-чмок вкусненькие, чмок-чмок питательные. Дети, доставайте сверхсекретные значки членов общества Пампушек. Вы по-лю-би-те Пампушки.

Время от времени я разминал руки и ноги и пытался восстановить свою волю. На телевизоре стояла настольная лампа. У нее была массивная бронзовая подставка, и выглядела она достаточно увесистой, чтобы послужить в качестве оружия. Если я соберусь с духом, а Флейк на пару секунд отвлечется от своего пистолета...

Фильм закончился целомудренными объятиями, которые вызвали слезы на глазах у Флейка. Или же его глаза слезились от напряжения. Пистолет провис между его расставленных колен. Я встал и схватил лампу. Она не была такой тяжелой, как казалась. Но я все равно стукнул его по башке.

Флейк просто удивился. Он выстрелил автоматически. Комментатор на экране телевизора взорвался в середине бессмертной фразы. Под градом осколков я пнул ногой по пистолету в руках Флейка. Пистолет пролетел в воздухе, ударился о стену и еще раз выстрелил. Флейк пригнул свою небольшую голову в шрамах и кинулся на меня.

Я отступил. Его страшный кулак пробил дыру в панельной стене. Пока он не восстановил равновесия, я провел борцовский прием — захват шеи из-под плеча.

Он был сильный человек, и его было трудно согнуть. Но я его согнул и начал бить головой о край телеящика. Он начал дергаться в разные стороны и поволок меня через комнату. Я не ослабил захвата, не разжал сомкнутых на его шее рук. У стены я стал бить его головой о стальной угол кондиционера, вставленного в окно. Он обмяк, и я бросил его.

Встав на колени, я отыскал пистолет, потом с большим трудом поднялся на ноги. Я ослаб и весь дрожал. Флейк был в худшем состоянии, хлюпал разбитым носом.

Я нашел кухню, выпил глоток воды и вышел наружу. Уже наступил вечер. На стоянке у дома машин не было, валялись лишь английский велосипед со спущенными колесами и мотороллер, который не заводился, несмотря на мои старания. Я подумал о том, что надо бы дождаться возвращения Фроста, Леонарда и Штерна, но единственное, что я бы смог с ними сделать в таком случае, — это застрелить их. Мне до невозможности опротивело насилие. Еще один акт насилия, и мне пришлось бы резервировать палату в психушке Камарильо, для особо тяжелобольных. Примерно так я думал в тот момент.

Я пошел по спускавшейся вниз пыльной дороге. Она сбегала вниз с невысокого холма к излучине сухого ручья на дне широкой, плоской долины. По обеим сторонам долины поднимались цепи гор. Высокие на юге и среднего размера на западе. На склонах южной цепи блестели невероятно белые полоски снега, перемежающиеся с темно-голубыми лесами." Западная цепь выступала черным массивом на фоне неба, на котором гасли последние лучи, рассыпаясь на все цвета спектра.

На другой стороне западного хребта находился город Пасадена. На стороне, где находился я, посредине долины, по прямому шоссе катили крохотные автомобили. Один из них повернул в мою сторону, свет от фар прыгал то вверх, то вниз на неровностях дороги. Я залег в зарослях полыни, рядом с дорогой.