Русское крестьянство в зеркале демографии - Вениамин Башлачев

По советской идеологии Россия прошлых веков — это царское самодержавие и крепостное право.

Но в том то и дело что русские крестьяне Севера жили «не совсем при царе» и без крепостного права.

Просто вольные крестьяне жили по принципу: «земля царева, а распаши и ржи наши».

Распространение частной собственности на результаты труда — это нормально. «Кто пахал, того и хлеб». Конечно, крестьяне не спрашивали и не докладывали, как они «садились» на землю, но рано или поздно их притягивали к тяглу (к оплате податей).

Если тягло было обременительно, крестьяне бросали обжитое место и уходили в другие.

В Сольвычегодском уезде были люди, имевшие землю в личной собственности. Эти участки так и назывались «крепостные». Но на таких участках «вольные» крестьяне «не садились», чтобы не платить подать еще и землевладельцу. Они предпочитали «садиться», хоть на «неудобье», зато чувствовать себя «вольным»

«Вольному воля» — это действительно великий принцип и очень важная русская ценность.

Известно, что отец моего прадеда Василия в середине XIX века жил в поселении Пица, за Пицкими болотами, 30–40 верст к востоку от Сольвычегодска.

Ближайшие земли до заболоченной местности были разработаны. Молодой Василий отправился осваивать новое место. Он выбрал место, где потом образовалась деревня Елезовка, моя родина.

Это место расположено на крутом угоре.

Ниже угора расположена плодородная низина, но она была «крепостной» собственностью Елезова.

Елезов в XIX веке был один из богатых людей Никольской волости Сольвычегодского уезда. Его земли были в нескольких местах поймы Виледи. Но на «крепостной» земле возле будущей Елезовки поселения не было, было луговище для заготовки сена. Эту низину в моем детстве так и называли «Крепостное».

На «Крепостном» селиться не имело смысла из‑за высокой платы за пользование частной землей.

А вот селиться на угоре имело смысл, так в вершине угора из земли вытекал ключ, способный обеспечить водой много человек. Это, во-первых.

Во-вторых, еще до переселения моего прадеда Василия, на угоре уже стоял дом его очень дальнего родственника Гаврилы Башлачева.

В Русском мире был вековой неписаный закон: при переселении очень важно заранее получить доброе согласие с ранее поселившимися соседями.

За многие века жизни на севере Русской равнины в русском крестьянстве сформировались и генетически закрепились определенные психологические свойства. Вольные крестьяне всегда напрямую решали свои взаимоотношения, без барина и чиновника.

По рассказам моих старших братьев и моего дяди Михаила Башлачева у нашего прадеда Василия был такой разговор с Гавриилом.

Прадед пришел к Гавриле и спросил прямо: «Гаврила, могу я поселиться и обустраиваться на пустоши рядом с тобой?..».

Гаврила ответил: «Что ж Василий, ты парень молодой. Знаю, что работящий, не склочный. Так что селись, заводи себе жену и обустраивайся. Вот такое тебе мое согласие».

Как видите, никакого чиновничьего разрешения, как сейчас — этого и в помине не было. Но были очень важны длительные добрые отношения с соседями. Человеческое уважение и равенство там, где возможно — вот основа русских взаимоотношений.

Вот что еще надо отметить. Русский человек, по самой сути своей вынужден был ежедневно и ежечасно действовать в системе «человек-природа». Притом следовало действовать успешно, иначе зимой пропадешь. Например, русский человек не мог полагаться на «рабов». У русских рабовладения не было. Любой встречный на бескрайних просторах Русской равнины — это скорее соратник, чем конкурент. Какая может быть конкуренция за кусок земли на Русской равнине, когда ее кругом полно. Только обрабатывай.

А вот выживать вдвоем легче. И надо быть доброжелательным, а не дурным соседом.

Прадед Василий построил сначала избушку. Завел жену, стали рождаться дети. Но первая жена умерла, от нее вырос лишь старший сын Леонтий.

Прадед построил большой дом: две черных дымных избы, две белые избы (то есть с печами) в три окна каждая, скотный двор.

Через несколько лет прадед женился второй раз. От второй жены Евдокии (моя прабабушка) выросло три сына: Иван (это мой дед, родился 1863 году, Василий и Степан..

После смерти прадеда его старший сын Леонтий выделился в отдельное хозяйство. Семья Леонтия — сам, жена, три сына: Николай, Иван, Леонтий и три дочери: Клавдия, Елизавета и Мария. Семья Леонтия стала жить в левой меньшей северной половине дома.

В правой южной большей половине дома продолжали жить моя прабабушка Евдокия и три младшие сыновья. Иван (мой дед), Василий и Степан.

Иван вырастил 4 сыновей: Анатолия (мой отец), Михаил, Иннокентий и Николай.

У Василия выросли сыновья: Василий, Максим, Николай и сестры Евдокия и Нина.

У Степана детей не было.

Как видите, процесс вырастания детей и выделения нового хозяйства — почти точно соответствует тому, что описано в главе 6. Отличие лишь в том, что прадед рано умер, не дожив до старости.

Распаханной земли, доставшейся после смерти прадеда, явно не хватало для прокорма такой семьи.

Леонтий мог продолжать разработку новых участков для своего хозяйства, а Иван — нет, ему было лишь 14 лет, а Василию и Степану — еще меньше.

Быть старшим в хозяйстве — такая доля свалилась на моего деда с очень ранних лет. Ему помогал вести хозяйство — не только старший брат Леонтий, но и сосед Гаврила. Причем помогал по доброму, (у него у самого было два сына и пять дочерей).

Чтобы как‑то прожить, моя прабабушка отправила моего деда подрабатывать, «батрачить» у зажиточного крестьянина Миколы Торицы (такое у него было прозвище). Микола жил в деревне Исаковская на берегу реки и имел хорошую плодородную землю в пойме реки Виледи.

Дед нередко рассказывал о своих отношениях с тем хозяином, на кого «батрачил». И эти рассказы очень показательны для понимания того духа, который витал в атмосфере жизни вольных крестьян.

Как‑то Микола Торица спросил моего деда: «Ну, как Ваня не завидно тебе — как я живу?»

Дед (подросток) ответил: «Завидно».

Микола ему и говорит: «Ваня, завидовать нехорошо. Ты лучше смотри и учись, как я работаю. Будешь так работать как я, тоже будешь жить хорошо».

Надо сказать, Микола был работящий. Вставал не свет не заря и моего деда к тому же приучил.

Микола часто напоминал моему деду: «Ваня, пошел делать дело, делай два или три». Или еще: «Хорошей работы чужими руками не сделаешь».

Я помню, как дед, будучи уже в возрасте 85 лет, постоянно повторял эти правила, к которым его приучило «батрачество» у Миколы Торицы.

Я считаю очень важным изложить эти истории. Они нужны для того, чтобы на их примерах показать:

— как формировался хозяйственный дух крестьян, которые осваивали неудобья и пустоши на севере Русской равнины

— конкретное число детей в их семьях, которые и удваивали численность Русского мира.

Шли тяжелые годы лишений. Мой дед вырос, подросли и его младшие братья. Сил уже хватало, чтобы разрабатывать новые участки земли. Для этого присматривали подходящие места вблизи дома.

Напомню, мои далекие предки осваивались в Сольвычегодском уезде там, где как говорилось: «куда топор, коса, соха ходили». Причем не забывали: «Земля царева, а распаши и ржи наши». Собственно так же осваивал землю деревни и мой прадед Василий, и мой дед Иван с братьями, когда те подросли.

Читателю нелишне знать и осознать технологию освоения земли и главные ее особенности.

Землю для пашни выбирали на ровном месте или на небольшом склоне там, где раньше всего и очень быстро сходит снег. Для сенокоса — лога и лощины.

На участке под пашню лес и кустарник вырубали главным образом в утренние часы в марте, когда снег покрыт крепким настом, чтобы не проваливаться по пояс. Срубленные деревья и кустарник лежат год, до следующей весны. (За лето и зиму они хорошо просохнут). Весной, как только сойдет талая вода, этот участок «палят», то есть сжигают все. Остается толстый слой золы и торчащие пни от деревьев.

Как только земля начинает подсыхать, крестьянин приезжает на лошади с сохой, чтобы расшевелить корни и взъерошить землю между обгорелыми пнями. Затем участок засевается льном несколько лет. Семена заделывали в землю пальничной бороной (Обработка льна и изготовление из него ткани — это длинная технология — тоже в несколько лет).

Через два-три года корни подгнивают и пень можно выкорчевать. Такие пни сжигают и еще несколько лет участок взъерошивают сохой, чтобы «поднять корни» из земли. И лишь спустя несколько лет земля становится пригодной, чтобы ее пахать и сеять рожь.

Так что мой дед, сначала со своими братьями, затем с четырьмя подросшими сыновьями (мой отец Анатолий родился в 1895 году) рубил, корчевал, пахал и сеял хлеб. В 1910‑х он построил новый большой дом и так развивал хозяйство и в 1920‑х.