Претендент (СИ) - Грушевицкая Ирма "Irmania"

Они простояли так долго. Мысли, что лезли в голову, Ник специально гнал. Потому что понимал, что в запале может сделать кое-что непоправимое. Однозначно одно: даже в таком состоянии эта женщина в его руках — самое лучшее, что он чувствовал за последние пять лет. Потому что со смертью Лиама он тоже замер. Они все замерли — мать, отец, их небольшой уютный дом в Вест-Ридже. И его особняк в Линкольн-парке тоже, хотя, Лиам побывал там от силы раза два.

Время не лечит — это давно известно. Время только притупляет боль, для того, чтобы не чувствовать себя виноватым, когда смеёшься, ешь, занимаешься любовью, напеваешь под душем. Обнимаешь женщину, которая до этой самой минуты думала, что принадлежала тому, кого уже давно нет. То, что для Элис стало потерей, обратилось для Ника в приобретение. И — бог свидетель — как он рад этому. Но главное — не сильно радоваться и не спугнуть эту ледышку. И Тотошку её тоже.

Но к чёрту сейчас это всё. Пока рано об этом думать. Он должен дать ей время, которое, да — не лечит, но помогает смириться. Элис смирится со своей ошибкой. А он сам обязательно докажет ей, что это никакая не ошибка, а, мать её за ногу, судьба.

— У тебя есть знакомый психолог?

Вопрос оказался настолько неожиданным, что Нику показалось, что он ослышался.

— Что, прости?

— Никогда не обращалась к психологам, но, похоже, придётся. Самая я с этим не справлюсь.

Рука Ника взметнулась верх и несколько раз прошлась по обтянутой шёлковым платком головке.

— Может, для начала, просто поговорим?

— Мне кажется, у нас «просто» не получится. Слишком много всего, и я боюсь сорваться.

— Надо попробовать, цветочек. Понемногу, шаг за шагом. Постепенно. Главное не закрывайся. Говори со мной. Вот что сейчас чувствуешь, о том и говори.

— Мне жаль твоего брата.

Ник улыбнулся. Для начала неплохо.

— Он был хорошим парнем. И ты ему понравилась.

Смешок Элис он ощутил грудью, а потом она подняла к нему лицо. Слишком бледное, но, к счастью, не заплаканное. Её слёз он не выдержал бы.

— Не могу поверить, что я вас перепутала, — прошептала она, качая головой.

— Узнай ты Лиама получше, этого бы точно не произошло.

— Наверное, ты прав. Но это не делает меня меньшей дурой.

— Я тебя таковой не считаю. — Ник постарался придать голосу как можно больше мягкости, хотя можно было и не стараться — эта девушка вызывала в нём исключительно нежные чувства.

-Но я действительно не представляю, что делать дальше.

Её глаза метались между его зрачками наподобие маятника Ньютона. Только в отличие от невыразительных стальных шариков, глаза Элис были живыми, встревоженными, с хорошо запрятанной в глубине паникой.

— Помнишь фильм «Невидимка»? С Кевином Бейконом.

Как ей удаётся снова и снова заставать его врасплох?

— Это там где он вколол себе сыворотку невидимости и не смог вернуться обратно?

— Да. Этот. Помнишь сцену с соседкой из дома напротив?

Ник дёрнулся, как от удара. Понадобилась вся его выдержка, чтобы не оттолкнуть от себя девушку. Сцену ту он помнил и ничего кроме гадливости она не вызывала. Герой в состоянии невидимости насилует понравившуюся женщину. И с этим уродом его сравнивают?

Пусть эмоции он сдержал, но мысли на лице, похоже, отразились. Потому что прохладные ладошки тут же взметнулись вверх и, обхватив его, заставили приблизится.

Карие маятники стали похожи на бездонные чёрные дыры.

— Она, наверное, после этого сошла с ума. Мне кажется, я тоже схожу. У меня перед глазами лицо парня, с которым, оказывается, я не спала, а тебя я не знаю. Но у меня есть сын, и оказывается, его отец не тот, чьё лицо у меня перед глазами. Ещё минуту назад я думала, что мне придётся сказать о Лукасе какому-то постороннему парню, а оказалось, что некто ещё более посторонний уже о нём знает. Есть от чего тронуться, правда?

Поток сознания едва его не смыл, но суть Ник уловил чётко: его просят о помощи. Коряво, с опаской, но из приоткрытой двери точно вывешивается светлая тряпица. Не чисто белая — в разводах и подпалинах, но она есть.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Не умеешь ты слабости признавать, цветочек. О помощи просить тоже».

— Не тронешься. Я этого не допущу.

Интересные всё же у неё глаза. Глубокие, тёмные, но читаемые, как девять самых известных букв с Голливудского холма. Бесхитростные, но не наивные. Пронзительные, но не пронзающие. Искренние, чистые и полные сути. Не сразу, но облегчение выдавило из них панику — Ник это заметил. И его паника исчезла вслед за ней, потому что, оказывается, он тоже паниковал. Шутка ли, он — отец! Есть от чего тронуться.

По примеру Элис он взял в руки её лицо и, проведя большим пальцем по губам, заставил их приоткрыться.

— И я не посторонний. У нас с тобой есть сын.

— Господи, Ник. Ты не обязан…

Но он больше её не слушал.

— Ты обязательно меня вспомнишь. Только позволь себе это. Или позволь мне показать.

Его губы поглотили её удивлённый вздох, и второй раз за последние сутки Ник ощутил правильность от того, что целует именно эту женщину. Он готов поверить хоть в бога, хоть в чёрта, но упорство, с которым судьба сталкивает их, достойно того чтобы на него ответить. Кто он такой чтобы не принять её дары в качестве занятного пацана, так похожего на него в детстве.

А ещё, он навеки вечные сделал этих четверых засранцев. У них ещё конь не валялся в плане детей, а у него уже, вон — сын окуней тягает.

Глава 16

Все последующие недели Элис чувствовала себя канатоходцем, для поддержания равновесия балансирующим обеими руками, в которых зажато слишком много предметов — нематериальных, но от этого не менее существенных: дом, работа, семья, сын. И Ник.

С появлением последнего её жизнь перестала быть обыденной. Ничего особенного он не делал, но его присутствие ощущалось так же явно, как если бы Николас постоянно стоял за спиной. Может, потому что в мыслях она то и дело к нему возвращалась.

После того дня, когда вскрылась правда об её чудовищной ошибке, он больше не делал попыток её разговорить и, вообще, вёл себя довольно странно. Элис ждала чего угодно, но никак не того, что её примутся опекать, по сути, превратившись в ещё одного брата.

К её счастью Ник не стал размахивать плакатом со стрелкой и надписью «Я — отец». Единственное, о чём попросил — познакомить с Лукасом. Официально.

— Скажем, что я твой друг.

«Скажем». Не «скажешь». Разумеется, она это оценила.

«Знакомство» случилось как раз после поцелуев, на которые Элис отвечала вяло и поначалу вообще сочла их совершенно лишним. Но всё же с их помощью Нику удалось вытравить из её головы страх, сожаление и испуг, что всё могло оказаться не таким радужным, и заменив их собой — точнее, воспоминаниями о себе, ставшими вроде как обещанием. Прошлое в будущем. Past in the future. Временная казуистика, превратившаяся в данность.

Их не было от силы минут пятнадцать, а в чёрном пластиковом ведре, выделенном под трофеи, уже плавало с полдюжины маленьких рыбок. С удочками остались четверо самых стойких мальчишек и среди них — Лукас.

Её мальчик ничего не бросал на полпути. Складывал пирамидку, может, и кривую, но до конца. Вопил, как резаный, но просовывал шарик в треугольное отверстие. Ловил рыбу, пока не кончится наживка. Может, кому-то это покажется скучным, но Элис очень гордилась обстоятельностью сына. Они словно были на одной волне — никакого диссонанса. Будто она произвела на свет не продолжение себя, а часть. Отпочковала отдельный организм, до смешного на неё похожий. Только рыжий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Мам, смотри, я поймал ещё!

Маленький пальчик выписывал восьмёрки над ведром, и понять про какую именно рыбку идёт речь, было затруднительно.

— Неужели, вот этого серебристого? — вступил Ник.

— Да! — Пальчик замер, а Лукас, приоткрыв от неожиданности, уставился на мужчину.