Проклятие Вероники - Яна Розова

Вернусь в свой стеклянный кубик Рубика, и буду рыдать.

– Так вот, Катерина, – сказал Игорь, подавая мне неожиданной чистый стакан с прозрачной водой. – Мне не хотелось, чтобы кто-нибудь из моих ребят услышал наш разговор. Я вам вот что хотел рассказать: у вас на машине был установлен маячок. То есть, вам надо это рассказать в милиции. Я все думал – как это так получилось, что огромный разогнавшийся грузовик, так точно в вашу тачку метил? И только когда маячок нашел – понял. Он вас издалека “видел”, вот и все. А, может, еще кто-нибудь ему по телефону обстановку на вашем перекрестке докладывал.

– Все серьезно, по-вашему?

– Серьезней некуда. Джон, видно, своими мыслями был занят, если та авария у него вопросов не вызвала. К тому же, его тоже тряхнуло, а он и так мозгом не силен. И я решил, что между вами…

Он увидел выражение моего лица, думаю, любопытное и ироничное, и осекся. Ладно, мне не стоит насмешничать – Футболист и автослесарь близкие друзья, почему бы одному за другого и не волноваться? Если у меня не завелось близких подруг, о которых я бы вот так откровенно волновалось, то это еще не значит, что и у остальных людей на планете Земля не может быть таких отношений.

– Я поняла. Давайте мне тот маячок – отнесу его следователю.

Игорь снова проводил меня в тот, первый дворик, где стоял “Жук”. Я села за руль и сказала ему, открыв окошко:

– Спасибо!

– Спасибо!!!

Вероника выкрикнула это с вызовом и со слезами. Я видел, что мой отказ она принимать не хочет. В висках продолжало покалывать.

– Спасибо! Я думала, что ты тот человек, к которому я могу обратиться, а ты!.. Ты кажешься таким настоящим, таким надежным, а на самом деле!..

Я сделал шаг к ней, хотел обнять, удержать, успокоить. Она отпрянула от меня и выскочила в коридор.

– Не нужны мне никакие адвокаты! Герман никогда мне сына не отдаст! А мой Санька у него уже два года. И ему плохо там, плохо! Герман его заставляет чуть ли не в одних трусах зимой ходить, кормит сырым мясом! А свекровь учит мальчика ненавидеть свою мать.

– Вероника, подожди… Давай подумаем…

– О чем тут думать? У тебя просто детей нет, вот тебе и все равно. Ты эгоист, пустой человек. Тебе сколько лет? Тридцать пять? Сорок? Сорок пять? А ты все только о себе думаешь!

Тут я слегка взвился:

– Зато у меня хватило ума черт знает с кем детей не делать! И лучше вообще не иметь детей, чем рожать их и отдавать в руки сумасшедшим! И уж если бы у меня был ребенок – я все бы сделал, чтобы он счастлив был!

– Вот и я пытаюсь – все!

Вероника открыла мою дверь – и выскочила вон. Я кинулся за ней, но поскользнулся в прихожей – наверное, на ее слезах – и подскочил к соседней двери, после того, как она захлопнулась.

И сколько я в ту дверь не бился – она не открыла.

Потирая виски, я вернулся к себе и последующие пять часов играл в “Сталкера” и допивал запасы алкоголя из ящиков моего стола.

К ночи я был пьян в стельку.

К ночи я была пьяна в стельку.

Мне для этого потребовалось чуть больше полулитра “Мартини экстра драй” и мешочек соленых фисташек. Да, это мой личный тайный грех – иногда я позволяю себе такое. Напиваюсь я всегда в одиночестве и делаю это не чаще раза в месяц. Иногда даже реже – если занята, если ничего не гложет, если проблемы решаются сами по себе.

Но не надо думать, что в выпивке я ищу лекарство от стресса. Стресс алкоголем не вылечишь. Помните Атоса? Он пил потому, что повесил свою жену, а, нажравшись, начинал говорить о повешенных. Его ошибки повторять нет смысла.

Я пью, чтобы затуманить мозг, сбить мысли с привычного курса, разглядеть сквозь алкогольную призму то, чего не видно обычным глазом. Кому-то нужен “ментос” для свежего решения, а мне – алкоголюс.

Я много раз практиковала этот метод решения проблем. Вот так же я напилась, когда пришлось бороться с конкурентами. Это было пару лет назад, когда в нашем городе вдруг появилось новое издание – “Бизнес-Гродин”. Не было бы смысла расстраиваться по этому поводу, но конкуренты нагло демпинговали и поливали всю мою команду грязью. Их журнальчик и выглядел по-деревенски, и тексты были слизаны из Интернета, да еще и с ошибками, и тираж у них был маленький, и схему распространения они у нас украли, но рекламодатели к ним пошли. Просто потому, что у них – дешевле. Такие уж у нас клиенты.

Мои менеджеры просто за голову взялись – “Бизнес-Гродин” становился все толще, а мы – все худели.

В один прекрасный момент одна моя давняя приятельница передала сплетню, распущенную конкурентами – дескать, у меня интимная связь с моим самым крупным рекламодателем – Банком “Конгломерация”. То бишь, с его президентом – Димой Олениным. Это было гадко – Дима был хорошим приятелем Артема, а я близко знала Веру Оленину. Да и тупая была эта сплетня, примитивная. А народ повелся! Я даже заметила, что Вера перестала мне звонить и держалась по отношению ко мне как-то напряженно. Видимо, сама не знала, кому верить.

Узнав о себе эти гадости, я всю ночь до утра пила “Мартини экстра драй”, закусывая орешками. Поздно ночью к моей пьянке присоединился Артем, и мы завершили ее оргией на двоих. Было здорово.

А утром у меня в голове было решение, которое я тут же претворила в жизнь. Я взяла кредит и увеличила тираж “Дел” вдвое, занялась вип-рассылкой, включив в нее всех рекламодателей “Бизнес-Гродин”, а менеджерам велела ни в какие разборки не ввязываться. Вместо этого – запастись свежими номерами конкурентского журнала и показывать клиентам, какие ошибки они допускают в своих текстах, какие косяки есть в их рекламных макетах. И не забывать о тираже.

Через полгода мы победили. “Бизнес-Гродин” прекратил свое существование.

Сейчас кажется, что та проблема была слишком простой. Что такое бизнес? Это просто деньги в конечном итоге, а никакие деньги не могут быть важнее жизни. События последних недель – совсем другое дело. Почему же так много людей, на первый взгляд вполне успешных, отказались от своего права жить? Эля Гайворонская, Горемыкин, хозяин “Джипа Чероки”. И мой Артем. И Ксения Овсянникова, жена Футболиста. Вот бы с кем поговорить на эту тему!

Но позвонить своему ангелу-хранителю я не решилась: в последний раз его голос звучал прохладно. Наверное, ему мои неприятности просто надоели.

Вместо Футболиста я решила набрать номер одной нашей общей с Гайворонской подруги – Наташки Девяткиной. Она была хозяйкой салона красоты и большой умницей. Так как я уже подпила, то решила этого и не скрывать. А что? Звонит подпившая вдова, ей тоскливо. Кто откажется с ней говорить?

Наташка, добрая душа, тоже не отказала мне в общении. Мы поговорили о том, о сем, о делах и общих знакомых. Разговор про Элю начался сам собой. И тут Наталья сказала, что бывший муж Эли очень удивлялся на похоронах, что она свои деньги оставила не ему. А кому? – спросила я. Ну, Эля была сиротой, а из всех родственников у нее осталась только сводная сестра. Причем, они познакомились не так уж давно. Эля сама рассказывала Наташке всю эту историю, притом в деталях. Однажды в квартиру Эли пришла девушка, которая оказалась ее сводной сестрицей. Выяснилось, что много лет назад отец Эли завел на стороне дочь, а теперь сестры познакомились. И с какого-то перепугу Эля оформила завещание на сестру. Наталья была уверена, что на похоронах той сестры не было – все лица были знакомые, никого нового.

А как же сестры узнали друг о друге? Оказалось, пожилая подруга мамы Гайворонской, работавшая с ней в Гродинском университете долгие годы, случайно познакомила их.

Я порадовалась, что Наташка такая любопытная и столько смогла мне рассказать.

…Около восьми вечера Сан Саныч, закончив обихаживать цветничок возле забора, зашел ко мне на минутку. Он с интересом рассмотрел бутылку “Мартини” и от бокальчика не отказался:

– Люблю дамское пойло, – рассмеялся он. – С удовольствием с вами выпью, Катя. Но вы бы в одиночестве этим не увлекались.

Пообещав, что не буду увлекаться, я подняла тост:

– За жизнь!

Сан Саныч как-то не удивился моей пафосности – понимал, с чего это я такие тосты поднимаю. Артема он хорошо знал. Только, вот, откуда? Оказалось, еще из университетских времен.

– Артем был единственным студентом архитектурного факультета, который интересовался экономикой, а я читал курс политэкономии архитекторам, экономистам и философам. Тогда мы с ним и познакомились. Ну и общались иногда. А пятнадцать лет назад я бросил преподавательскую деятельность. Надоело. Стал дворником, а в этот дом меня позвал Артем.

Сан Саныч вскоре ушел, а я включила телевизор – для фона, и долго размышляла на тему жизни и смерти, пока не уснула под какой-то боевик, где все стреляли и дико матерились…

За дверью кто-то дико матерился.

У меня дверь не картонная, но все равно было отлично слышно, как ругался тот мужик. Вдруг прозвучал голос Вероники. Не слова, а стон или плач, или всхлип…