Слово в неделю сыропустную - Иннокентий Херсонский

"Следовательно, — может подумать при сем кто-либо, — так как действие лекарств зависит от неопустительного приема их, то стоит только чаще приступать ко причащению Святых Тайн, дабы достигнуть всех чудесно-благодатных действий сего таинства". Нет, возлюбленный, и еще повторю — нет! Тебя смущает пример лекарства; но присмотрись к нему получше, и ты сам увидишь противное. Неопустительный прием лекарств действует сильно; но всегда ли? Нет, а только в тех случаях, когда принимаемые устами лекарства приемлются и усвояются и внутрь нас нашими органами питания, и разливаются от них правильно по всему составу тела, а наипаче по тем его частям, кои особенно страдают от болезни и служат для нее седалищем. В противном случае, то есть, когда нет сего внутреннего усвоения лекарств; когда они не соединяются с нашими соками и кровью, то сколько ни принимай лекарств самых лучших, прием их не поможет здоровью, а еще обратится во вред. Подобное сему разумей и о Евхаристии. Чтобы врачевство Тела и Крови Христовой оказало над нами все свое действие, — для сего, кроме принятия их устами телесными, надобно, чтобы они были приняты устами сокрушенного и смиренного сердца; чтобы посредством живой веры вошли во внутренность нашего существа; чтобы, растворенные любовью, соединились с силами нашего духа и тела; чтобы благодатью Духа Святаго обратились в сок и кровь нашу. Без сего, хотя бы ты непрестанно приступал к святой трапезе, хотя бы ничего другого не вкушал, кроме Тела и Крови Христовой, они не произведут над тобой своих действий благодатных, потому что не усвоены тобой.

Что нужно для сего усвоения? То самое, на что указали мы сейчас. Для сего потребно, во-первых, искреннее сознание своего недостоинства, живое чувство своей духовной и телесной бедности, от коего происходит глад и жажда Тела и Крови Христовой, как единого брашна, могущего насытить нас, как единого врачевства, могущего исцелить недуги наши. Сим чувством смирения существо наше упраздняется от всего враждебного Божественному врачевству, приуготовляется внутрь нас для сего врачевства место и отверзается ему вход. Требуется, во-вторых, живая вера в Господа Иисуса Христа и Его ходатайственные заслуги, в действительность Тела и Крови Его в Евхаристии, и в благодатную силу их на освящение души и тела нашего. Сею верой, как духовными устами, приемлется Божественная манна, и усвояется всем силам существа нашего. Требуется, в-третьих, живая любовь к Спасителю, которая, растворяя, так сказать, теплотой своей наше тело и кровь с Его Телом и Кровью, усвояет нам последние и обращает в нашу вечную собственность. Требуется, наконец, святая решимость, по таинственном соединении со Христом, оставаться навсегда живыми членами Его, блюстись от всякие скверны плоти и духа, и ходить достойно нового высокого звания своего. Сею решимостью запечатлевается действие Божественного врачевства, и предотвращается возврат болезни.

Се требование Тела и Крови Христовой! Можем ли сказать, чтобы какое-либо из них было не нужно, или неудобоисполнимо? Со смирением убо, с верой, с любовью и с твердой решимостью блюстись от греха, приступим, возлюбленные, к чаше Завета, — да тако причастницы жизни вечной будем! Аминь.

Слово на утрене, в субботу недели 1-й Великого поста, о причащении

В надежде, что представление величайшей важности и чрезвычайных духовных плодов, от причащения Святых Тайн, расположить каждого из нас приступить к принятию их со всей верой и любовью, со всей решимостью сохранить принятый дар в чистоте совести и жития, мы хотели было сим самым окончить собеседование наше о Таинстве Евхаристии, не касаясь опасных последствий от недостойного причащения. Но потом пришло на мысль, что мы поступим нехорошо, если сокроем опасность. Некоторые могут впасть в нее именно по неведению того, что угрожает недостойным причастникам Тела и Крови Господней. И кто, после них самих, будет подлежать ответу за сие, как не пастыри и учители Церкви, не предостерегшие их от опасности? Посему дослушайте теперь то, что не досказано прежде. Нерадостное должно сказать, но нерадостное только для тех, кои захотят безрассудно сами себя лишить вечного радования о Господе.

Что бы вы думали, братие, вкушает тот, кто причащается Святых Тайн не с должным расположением духа и сердца? Не Тело и Кровь Христовы, а один простой хлеб и вино? Ах, и это было бы уже великое лишение! "Но дарования Божий не раскаянны" (Рим. 11; 29); посему и недостойные, равно как и достойные, приемлют истинное Тело и истинную Кровь Господа. Но сие-то самое счастье и обращается для них в величайшее несчастье, потому что Божественное брашно, которое истинным причастникам служит в оставление грехов и в жизнь вечную, для ложных ведет за собой суд и осуждение. Ядый бо и пияй недостойне, — по слову апостола, — суд себе яст и пиет (1 Кор. 11; 29). И заметьте силу выражения апостольского: не говорит подвергает себя суду; а суд яст и пиет; то есть несчастный сам не только произносит на себя суд, но и вносит его в себя, совершает над собой. Так неотразимо в сем случае наказание за преступление! Иначе и быть не может, судя по важности вины. Ибо в чем виновен ложный причастник? В том, что есть самого преступного: он повинен, — по слову апостола, — Телу и Крови Господа, то есть смерти Господней. Может ли быть вина тягче сей вины? И распинатели Господа виновны были в сем ужасном преступлении; но виновны не столько, как худой причастник, потому что они или вовсе не знали, или знали несовершенно, кого распинают. Аще бо быша разумели, — говорит апостол, — не быша Господа славы распяли (1 Кор. 2; 8). Но ныне недостойный причастник не может не знать, кого распинает: он распинает своими грехами именно Господа славы; потому что с младенчества сто раз слышал и непрестанно слышит, что Иисус Христос, Коего он Тела и Крови причащается, есть Единородный Сын Божий, истинный Бог и Творец всего видимого и невидимого. И такое-то Существо — всемогущее, всеведущее, он презирает!.. И как презирает и оскорбляет? В собственном Теле и Крови Его!.. В самом высшем даре Его любви! В том таинстве, учреждение коего стоило Ему смерти крестной!.. Такое преступление, скажем словами Златоуста, каких не заслуживает молний и громов?

Громы сии до времени молчат, молнии сии до предопределенного дня и часа невидимы; долготерпеливый и многомилостивый Спаситель и Судия наш, отлагая суд на будущее и дая место покаянию, терпит оскорбления, наносимые Телу и Крови Его, с тем же безмолвием, как Он терпел биения и заушения во дворе Каиафы и Пилата. Но Божественные дары, принятые нераскаянным грешником, без всякого особенного распоряжения Промысла, сами по себе, как огонь Божественный, попаляяй, по существу своему, недостойные, могут оказывать в грешнике великое карательное действие. Так, в Церкви Коринфской, по свидетельству апостола Павла, из недостойных причастников многие подвергались за свою вину тяжким болезням и самой смерти. Так, в Церкви Карфагенской, по свидетельству святого Киприана, один недостойный причастник, вдруг, после причащения, сделался немым, а у другого расторгся надвое язык. Так во времена Златоуста, по словам его, недостойные причастники подвергались иногда видимо мучениям от злых духов. Кто поручится, что и ныне недостойное причащение не сопровождается подобными следствиями? Если мы не замечаем их, то, может быть, именно потому, что не замечаем, не обращаем на сие дело никакого внимания, вовсе не думаем, чтобы за недостойным причащением могло следовать что-либо. А как не следовать чему-либо, когда мы в таинстве причащения приемлем в себя, по выражению Церкви, огонь Божественный? Как не следовать чему-либо от вкушения Тела и Крови Господней, когда и употребление обыкновенного брашна и пития сопровождается нередко важными последствиями? Сильные и решительные врачевства всегда такого свойства, что если не производят спасительных действии, то сопровождаются великой опасностью для приемлющих. А какое врачевство сильнее и решительнее Тела и Крови Сына Божия?

Вот что, братие, почел я за долг открыть пред вами, дабы всякий знал и ведал, что с святейшим таинством нельзя поступать, как с вещью безразличной. Нет, суд таковых не дремлет, не дремлет!..

Слова нерадостные! Но для кого нерадостные? Для тех, кои сами себя произвольно и безрассудно лишают радости, не имея ни малейшего на то извинения. Ибо какое извинение? Если бы для достойного причащения требовалось высоких добродетелей, особенных подвигов, то можно было бы сказать, что к сему способен не всякий. А от нас чего требуется? Веры — кто же не способен к ней? Смирения — может ли не иметь его грешник? Любви ко Спасителю — Его ли не возлюбить всем сердцем? Решимости жить отселе и действовать не по своим похотям, а по воле Божией — а от сего кто может отрицаться? Для чего иначе и приступать к чаше Завета, как не для сего самого?