Слово в неделю сыропустную - Иннокентий Херсонский

Иннокентий Херсонский

ПЕРВАЯ СЕДМИЦА ВЕЛИКОГО ПОСТА

Слово в неделю сыропустную, огласительное

Востани спяй, и воскресни от мертвых и осветит тя Христос

По милосердию Господа, мы опять у поприща Святого поста и покаяния! — Некоторые из среды нас, кои вместе с нами в прошедшем году приступали к исповеди и святой трапезе, восхищенные Ангелом смерти, стоят теперь перед Престолом правды Божией; а мы стоим паки пред Престолом милосердия!.. За ними, или перед ними, двери чертога Царского уже затворились; а перед нами еще отверсты!.. Их жребий, может быть, уже решен невозвратно; а наш — еще в собственных руках наших! Возблагодарим же Господа, не погубившего нас с беззакониями нашими, и снова дарующего нам все средства к покаянию!

Как и чем возблагодарим? — Неукоснительным и верным употреблением сих самых средств к своему спасению. Говоря таким образом, мы не предполагаем, братие, чтобы кто-либо из вас проводил прежние Святые Четыредесятницы вовсе не по-христиански; тем паче чтобы кто-либо из вас намеренно удалялся Святых Таинств Церкви: напротив, мы полагаем, что каждый из вас каждый год, притекал к святому алтарю для принятия отпущения грехов и для таинственного соединения с Господом и Спасителем своим через причащение Тела и Крови Его; думаем даже, что все сие каждый раз не оставалось бесплодным для души, и оставляло благотворный след во всей вашей жизни… Но, братие мои, несмотря на все это, позвольте предложить вам ныне один вопрос: столько раз приходя во врачебницу духовную, толикократно проходя весь курс врачевания сердечного, так много раз исходя из храма Божия, по-видимому, оправданными и исцеленными, — чувствовали ли вы, однако же, хотя единожды совершенное здравие душевное? И если чувствовали, то долго ли продолжалось сие драгоценное чувство?.. И здесь, мы не предполагаем, чтобы вы, после седмидневного говения и воздержания, вдруг сделались совершенно безгрешными (это святый удел тех, кои уже разрешились от уз плоти и крови); но вы должны были после того быть как можно свободнее от греха; в вас подобало произойти решительной перемене на лучшее; свету благодати надлежало в вашей душе быть подобно солнцу утреннему, восходить выше и выше, разогнать все облака заблуждений, иссушить все протоки чувственности, чтобы, наконец, произвесть полный день Боговедения и благочестия. Так ли было с вами? Замечали ли вы в себе, после подвига поста и покаяния, постоянное удаление от мира и приближение к Богу, ослабление и исчезновение прежних худых навыков, и вступление на их место обычаев благих и христианских? — Нетрудно отвечать на сей вопрос, если все это в вас происходило и происходит. Человек, выздоровевший от тяжкой болезни, не затруднится сказать, здоров ли он. Даже начавший только выздоравливать тотчас скажет, что он выздоравливает. А из нас, братие, не правда ли, что для многих весьма трудно отвечать на вопрос: оздравели ли они духом и совестью? Многие, напротив, принуждены с горестью сознаться, подобно древним израильтянам, что в них происходит противное: Ждахом мира, и не бяху благая: времене уврачевания, и се, боязнь! (Иер. 8; 15). Перед каждым пощением, исповедью и причащением мы надеялись получить через них здравие душевное, и принимали сии таинства с радостью, между тем доныне остаемся те же, что были прежде: души наши хладны к добру и наклонны ко злу; прежние страсти во всей прежней и, нередко, большей силе; совесть с теми же язвами, сердце с тою же тяжестью; весь внутренний человек наш еще мертв, или крайне расслаблен. Ждахом мира, и не бяху благая: времене уврачевания, и се, боязнь!..

Что же значит сие? "Еда несть ритины в Галааде?"; или врача несть тамо? чесо убо ради несть изцелена рана дщере людий моих? (Иер. 8; 22) — вопрошал некогда пророк, видя продолжение болезненного состояния народа израильского. Подобным образом вопросим, братие, вас и мы, имея в виду, доселе продолжающуюся, неисцеленность душ ваших. "Еда несть ритины в нашем духовном Галааде?"; или врача несть тамо? Ужели, вся немощная врачующая, рука Божия сократилась, и Таинства Святой Церкви потеряли свою силу? Или пастыри Церкви, изрекая вам прощение, изрекали его не от сердца? Нет, прощенное здесь, не воспомянется и там, если только вы сами не оживите его повторением прежних грехов! — Или Спаситель, преподавая вам Тело и Кровь, преподавал чуждые, а не Свои собственные? Нет, Он не откажется от Своего Тела и Своей Крови, если только вы умели сохранить сей дар… Множество людей, подобных вам, еще тягчайших грешников, пользуясь теми же самыми средствами, успели омыться от всех нечистот греховных, уврачеваться совершенно от проказы адской, соделались святыми, богоугодными, и теперь приготовляются в мире окончить земное поприще свое, или уже наслаждаются благодатью помилования в царстве славы: а вы, братие, пользуясь столько раз теми же самыми средствами, остаетесь доселе на одре духовной смерти, или влачите жалкие остатки жизни духовной в узах греха! Что значит сие?..

Ах, братие, не то ли самое, на что жаловался некогда тот же пророк, взирая на отчаянное состояние Вавилона? — "Вавилон, — говорил он, — падает; день суда и казни его близок, неизбежен. Но кто виной?" — Вавилону ли недоставало средств к отвращению бедствия? У него ли не было врачевства и обязаний на рану? И они все употреблены над ним; но без пользы; Врачевахом Вавилона, и не изцеле… (Иер. 51; 9). Так, может быть, братие, о нас давно вещают перед Престолом правды Божией Ангелы Хранители наши: Твоя премудрость, Господи, приставила нас блюсти души и тела их, руководить и подкреплять их на пути к небу. Сам зриши, опущено ли нами что-либо, могущее просветить их ум, возбудить и согреть их сердце, удержать стопы их на пути к погибели? Но что могут соделать для них все средства ко спасению, все наши усилия и попечения, когда они или отвергают их с гордостью, или употребляют с нерадением? — Врачевахом Вавилона, и не изцеле! Не исцелел потому, что возлюбил свою греховную рану, непрестанно растравляет ее новыми беззакониями, решился жить и умереть во грехах своих.

В самом деле, братие, как употребляем мы врачевства духовные, как приступаем к самому решительному из них — к исповеди и Святому Причастию? Приступаем почти все, как к средству временному, а не как к мере решительной; смотрим на святейшее таинство, как на обряд благочестивый, полезный в некоторых отношениях, а не как на таинство возрождения, которое должно переродить нас совершенно на всю жизнь. А посему и приступаем, хотя с приготовлением, по поверхностным, не проникающим до глубины нашего духа, до корня зла, в нас живущего; — приемлем Тело и Кровь Христовы, хотя с благоговением, но нисколько не помышляя о тех чрезвычайных действиях, коим подобает произойти в нас; отходим от Престола Благодати с благими мыслями, но, отнюдь, не с твердой решимостью измениться в своей жизни совершенно; кратко: говеем, исповедуемся, причащаемся во оставление грехов прошедших, не думая об оставлении греховного поведения в будущем, — в жизнь благую, вечную, на небе, не помышляя о жизни добродетельной, во времени, на земли. Можно ли же ожидать решительного исцеления навсегда, когда вовсе и не думают о сем исцелении?

Но так поступают еще лучшие из нас. Что сказать о прочих исповедниках и причастниках? — Оставление на несколько дней обыкновенных дел и занятий, хождение в продолжение сего времени в церковь; потом несколько минут, употребленных на исповедь; потом несколько минут — на причащение; затем несколько благочестивых мыслей и сердечных вздохов, — вот все говение, вся жертва Богу! А потом? — Немедленное возвращение к прежним делам, опять тот же род жизни, опять прежние забавы, те же греховные утехи, то же служение страстям самым постыдным: скажите сами, чего ожидать после такого, можно сказать, мимолетного говения? Разве мимолетных же плодов; и они точно бывают: несколько животных спасается в это время от заклания, несколько худых привычек остается на время без удовлетворения; уста не произносят прежних срамных слов; взоры не блуждают несколько времени по прелестям мира; самое сердце, не подавляемое заботами, начинает биться покойнее. Но потом зло, на время стесненное, еще более раскрывается и свирепеет; с поверхностно покаявшимися бывает то же, что с больными, после превратного врачевания: болезнь ожесточается более и более!..

Сами чувствуете, братие, что я не переиначиваю вещей, не увеличиваю нашей вины, а изображаю дело как есть. Для чего изображаю? Для того, что теперь снова открывается курс врачевания духовного. Если пойдем безрассудно прежним путем, то достигнем и цели прежней, то есть, никакой не достигнем. Опять раны совести закроются на время с тем, чтобы после раскрыться еще больше; опять сложим тяжесть грехов, чтобы потом поникнуть под нею еще глубже. Что же наконец выйдет из такого образа действования? То, что мы, врачуясь всю жизнь, наконец, умрем во грехах наших. И для иных это несчастье еще, может быть, не так близко: они будут иметь несколько Четыредесятниц для уврачевания души своей; а для некоторых суд уже написан (Пс. 149; 9) и судия пред дверьми (Иак. 5; 9). Я хочу сказать, братие, что как ни ограниченно число нас, теперь здесь находящихся; но, без сомнения, есть между нами такие, для коих наступающая Четыредесятница наступает в последний раз. Кто сии, обреченные жертвы смерти? Может быть, ты, слушатель, наименее теперь думающий о сем; может быть, я, возвещающий тебе сию грозную, но спасительную для всех нас истину…