Слово в неделю сыропустную - Иннокентий Херсонский

После таковых действий поста на здравие тела, — а я не увеличил, а разве много ослабил их, желая в описании их избежать того, что не для всех понятно, — не вправе ли мы, братие, изменить теперь свой голос, и вместо того, чтобы защищать пост от жалующихся на слабость здравия, предложить его им, как самое главное врачевство? Вам жаль вашего телесного состава, вашего слабого сложения? Сжальтесь же над ним действительно, и призовите на помощь святой пост, которого требует самая природа тела вашего. Как? Вы даете покой машинам в ваших работных храминах, и не дадите его никогда своему чреву? Вы погашаете по временам лампаду, чтобы дать время очистить ее, и хотите, чтобы внутри вас непрестанно горел огонь, и чтобы, несмотря на сие, там было все всегда чисто? Пусть бедный стомах ваш узнает, хотя изредка, что над ним благоразумный владыка, дающий ослабу, а не тиран, изнуряющий непрестанной работой. В награду за сие получите не тягость и слабость, коих столько опасаетесь, и кои скоро пройдут, а крепость, живость, легкость и особенное некое чувство здравия, коего вы теперь не имеете. Самый позыв на пищу, испорченный от непрестанного пресыщения, сделается живее, тонее, благороднее, и удовлетворение его будет сопровождаться гораздо большим удовольствием, теперь для вас вовсе недоведомым.

В заключение сего изображения благотворных действий святого поста для самого тела, не излишним почитаю, братие, указать вам на примеры людей, кои не одну Четыредесятницу, а всю жизнь проводили в посте. Сколько бы, вы думаете, жили они? Умирали преждевременно? Не достигали последних пределов жизни? Нет, большей частью, далеко переходили за них: иной жил восемьдесят, другой девяносто, иной — более ста лет.

После сего для самых животолюбивых, самых чувственных людей ничего более не остается, как облобызать воздержание и возлюбить святой пост. Аминь.

Слово во вторник недели 1-й Великого поста, на часах

Вострубите трубою в Сионе… освятите пост, проповедите цельбу. м воззовите ко Господу усердно

Приглашение сие так ясно, что его можно было понять с первого раза. И однако же, пророк, несмотря на краткость своего пророчества и разнообразие предметов, о коих предлежало ему говорить, обращает его к народу еврейскому дважды (Иоил. 2; 15). Ежели и слово пророческое о посте, слово сильное и живое вдохновением Божественным, имело нужду в повторении, чтобы достигнуть своей цели: то удивительно ли, что наше слово, которое богато одним усердием к вечному благу душ ваших, отзовется иногда об одном и том же предмете в слух ваш несколько раз? Если бы мы даже иногда простерли усердие свое и до некоего излишества, то и в сем случае, — молим любовь вашу, — "нетяжко приимите нас". Ибо, скажем словами апостола, мы проповедуем вам, не яко да сами искусны явимся, но да вы доброе сотворите; мы же яко неискусны будем (2 Кор. 13; 7).

Итак, последуя слову пророческому, обратимся паки к святому посту. В прошедший раз мы видели благотворное действие его на самый телесный состав наш; теперь посмотрим на то, как он врачует души и сердца наши.

Одно из самых лучших одобрений врачевству, коль скоро оно употребляется всеми, это знак, что все, или, по крайней мере, весьма многие, испытали над собой его благодетельную силу. Смотрите же теперь, где нет поста? У иудея — пост, у магометанина — пост, у язычника — пост; в Индии постятся, в Китае постятся, постятся даже у диких народов. Что могло расположить народы, столь противоположные, полюбить столь противное чувственности нашей средство, как не твердое убеждение в его общеполезности? И откуда это убеждение в пользе поста, как не от испытания ее на самом деле? За другие средства могли стоять или умозрение, или естественные наклонности, или выгода: за пост кто и что станет? Один опыт. И сей опыт, надобно сказать, в отношении к посту, так велик, что простирается далее пределов человечества. Ибо что не постится на земле? Животные? И они постятся, пребывая по временам без пищи, а некоторые наблюдая в сем как бы некую особую заповедь в известные времена. Растения? И у них есть пост; и они не всегда равно получают питательные соки из земли, в продолжение целых месяцев вкушая весьма малую пищу. Самая земля приемлет на себя в урочные времена вид постящейся, а иногда, например во время засухи и зимы, подвергается как бы особенно наложенному на нее посту.

Для чего такая всеобщность поста в природе? Для восстановления изнуренных сил. Казалось бы, питание должно подкреплять и восстанавливать силы всего живущего, и, однако же, одного питания не достаточно для сего: нужен пост, как восстановитель сил самого питания.

После сего уже нетрудно судить, может ли обойтись падший человек без сего всевосстанавливающего средства, то есть поста? Напротив, для человека пост есть, можно сказать, природное средство к восстанию. Ибо с чего началось и в чем состояло первое падение наше? В том, что мы, в лице прародителя нашего, не соблюли поста. Если бы пост был сохранен в раю, — говорит один учитель Церкви, — человек и доселе оставался бы в раю: а мы можем сказать, что если бы пост был сохраняем и вне рая, то мы паки давно приблизились бы к Едему. Ибо с чего и теперь начинается падение каждого из нас? С нарушения заповеди о посте. Не соблюл поста во взоре и слухе? — потеряна чистота сердца. Не соблюдено поста в мыслях и умозрении? — отворена дверь вольномыслию и неверию. Нарушен пост в желаниях? — делаешься рабом любостяжания и гордости. Пренебрежен пост языка и уст? — вышел кощун и празднослов. А что, наконец, бывает, когда пост и воздержание вовсе удаляются от трапезы? В таком случае нередко прилагаются скотам несмысленным даже такие люди, коим, по-видимому, суждено было стоять выше человечества. Что же, братие, после сего дивного, если Святая Церковь, принимая нас на свои руки для врачевания духовного в настоящее время, первее всего, посредством поста, старается затворить и иссушить главный источник зла, нас снедающего?

Пост одним появлением своим уже рассеивает многочисленную толпу беспорядков и соблазнов; сравните нынешние дни с прошедшей неделей: где прежде были бесчинные собрания, там тишина и порядок; не видно людей, бесчестящих природу человеческую; не слышно кликов, раздирающих целомудренный слух; каждый идет степенно к своему делу; встречается ли с кем-либо — не заводит пустых речей; даже спорит ли — спорит мирно; даже гневается ли — гневается умеренно. Если бы кто, видевши город прежде, посмотрел на него теперь, и не знал, что наступил святой пост, то подумал бы, что с нами произошло какое-либо чудо. А в чем это чудо? В посте. Затворен источник зла, и сами собой иссякли протоки. Без сомнения, такая благотворная перемена в городе предполагает перемену на лучшее и в домах; и там теперь все должно быть тише и благообразнее; муж менее терпит от сварливой и упрямой жены; жена не столько страдает от гордого и нечувствительного мужа; дети менее преданы шумным играм; слуги не так развлекаются услугами, не столько воздыхают от прихоти господ; самым домашним животным более теперь ослабы; самые бездушные вещи, употребляемые обыкновенно в хозяйстве, теперь как бы отдыхают. Все это произвел пост одним появлением своим.

Но это еще только предначинательное действие врачевства; при дальнейшем правильном употреблении поста, вместе с другими духовными врачевствами, он проникает до самой глубины проказы греховной, и возвращает человеку здравие душевное не на несколько дней, или недель, а на всю жизнь. Чтобы видеть, каким образом происходит сие, низойдем мыслью к самому главному источнику зла, нас снедающему.

Отчего мы, и желая быть добрыми, следовать во всем закону Божию, остаемся рабами своих похотей и страстей? Оттого, что в нас превращен порядок вещей: тело наше должно бы служить орудием души и быть в полном подчинении рассудку; а у нас душа служит орудием тела и рабствует его наклонностям. Мало сего: плоть, господствуя над духом, употребляя его непрестанно по своим чувственным, нечистым видам, до того ослабляет и унижает дух, что он не в состоянии бывает служить даже хорошим орудием для тела, сам требует, плотянеет, даже вовсе теряется и как бы исчезает; смотря на таких людей, мы невольно бываем принуждены вопрошать: есть ли в таком человеке душа? Сам Господь, когда посмотрел пред потопом на подобных людей, то нашел, что они — одна плоть. Не иматъ Дух Мой пребывати в человецех сих… зане суть плоть (Быт. 6; 3).

После сего явно, братие, что то средство должно назвать превосходно действующим для нашего исправления, коим наиболее освобождается дух из-под рабства плоти. А что первее и наиболее может содействовать сему освобождению, как не святой пост? — Чувственный человек наиболее предан пище и питию; чрево, по выражению апостола, есть его бог; и вот этот самый кумир ниспровергается самым первым действием поста, который посему всегда, как ни появляется, есть уже знамение владычества духа над плотью, есть вестник освобождения его от рабства. Чем далее и строже соблюдается пост, тем более возрастает свобода духа: кто в состоянии лишать себя, когда только захочет, вовсе пищи, тот явно еще более в состоянии лишить себя пищи роскошной, тому еще легче обойтись без вредных для чистоты сердца зрелищ, без шумных и убийственных игр, без чтения соблазнительных и пустых книг, без щегольства в нарядах и прочее. А такая возможность располагать собой и ограничивать себя уже сама по себе весьма много значит: ибо ее-то и недостает у многих, и от сего-то недостатка многие, несмотря на доброту сердца и множество благих чувствований, весь век проводят в рабстве плоти и мира, слепых прихотей и страстей. Доставляя такую свободу духу и такое владычество над телом, святой пост упрочивает все сие тем, что, с одной стороны, отнимает у тела многие, вредные для духа, качества, с другой — дает духу силу и крепость для поддержания своего святого достоинства. Сравните свое тело до поста и после поста, даже непродолжительного; вы увидите, что самая тяжесть его значительно изменилась. Вследствие поста тело наше получает легкость и удободвижимость: кто едва мог преклонить главу для выражения своей покорности пред своим Создателем, тот свободно уже может повергаться пред Ним на землю в духе покаяния. За легкостью следует умирение всех чувств телесных: бесчинные взыграния плоти, от коих часто страдают самые лучшие из людей, незнакомых с постом, исчезают сами собой, как кипение в сосуде, под коим потушен огонь; яростные движения при неудовольствиях и огорчениях, если не прекращаются вовсе, то теряют силу, как стрелы, пускаемые из лука, у коего ослаблена тетива. Облегченное, умиренное таким образом тело, вместо того что самый дух прежде доводило до огрубения и оплотянелости, само тонеет и как бы одухотворяется, с охотой следует за всеми движениями духа, легко переносит подвиги любви и самоотвержения, начинает, по выражению Давида, радоваться "о Бозе живе и утренневать ко храму святому". Посему, когда приходит самая смерть для разлучения души от тела, то, найдя их в законном отношении друг к другу, не видя, чтобы дух был со всех сторон опутан узами плоти, совершает разлучение их скоро и тихо, не употребляя для сего лютых потрясений и страданий. Самое тление не смеет простереть обычного ему облака смрада на тело, освященное постом: состав его разрешается в чистоте, как весенний снег при сиянии утреннего солнца.