Последний Инженер - Евгения Мелемина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Как он живет? – мелькнуло в голове у Джона. – Это же невозможно!» Дальше думать было некогда.
Он вытянул из кобуры пистолет и поверх мокрых голов направил его на Шикана.
– Ослабь им цепочку, – негромко сказал он. – Иначе следующей службой будет заупокойная.
– Стреляй, – мягко сказал Шикан, как ни в чем не бывало продолжая проповедь. – Время осознать свои желания…
Под низкими потолками гулко прогремел выстрел. Толпа в панике распалась. Джон невольно перевел дыхание. Здесь, в этих подвалах, на его редкой очной ставке с богом копошилась та же биомасса, что и на улицах города. Тупое стадо. Отвратительное вмешательство в таинство.
Шикан, пробитый пулей, мешком свалился в кучу нечистот. Темная кровь полилась ручейками и смешалась с дерьмом в густую кашу.
Апостолы, адепты и жрецы замерли. Даже дышать перестали, или Джон оглох от выстрела и перестал слышать их дыхание.
Несколько секунд они соображали, и соображали туго, а потом начали недоуменно озираться и взглядами выискивать помощи или человека, который сможет все объяснить, а затем случилось чудо – из боковых дверей вышел, улыбаясь, новый Шикан, чистенький и абсолютно трезвый.
– Не боясь смерти, воскреснете! – проорал он, воздевая руки.
Рев толпы оглушил Джона вторично. Изуродованные окровавленные люди бесновались так, словно каждому из них выдали по пять миллионов наличкой.
– Победив смерть, приблизитесь к богу! Покорив боль, получите право выставить ему счет!
Шикан довел свои логические измышления до конца, выдал беснующемуся народу реквизит – шипастые грязные ошейники и толстые ржавые цепи, и зашагал к выходу, брезгливо обходя свою паству.
– Мне нужна чистая рубашка, сигара и виски, – сообщил он. – Где ты припарковался?
– Недалеко. Виски нет, есть ром.
– Пусть ром. Какой пиджак! Да ты пижон! Знаешь ли ты, что грешно упаковывать свою никчемную плоть в мягкую и удобную одежду? Будешь гореть в аду. Ну-ну, не делай такое лицо, я пошутил. Твоя плоть не никчемная… пойдем сюда, здесь поменьше воняет.
Они вошли в шахту, продуваемую горячим воздухом. Волосы у обоих встали дыбом, и теперь приходилось не говорить, а кричать.
– Я видел там парня с оторванным членом! И огромной дырой в боку! – прокричал Джон, закрываясь от ветра рукой. – Как он живет?
Шикан повернулся и ухмыльнулся во весь рот.
– Он чувствует присутствие бога! – прокричал он в ответ. – Пока бог там, никто из них не умрет! Как только он отлучится на ланч, появятся трупы. Никогда, никогда не отпускай бога на ланч, мой мальчик! Неизвестно, что станет с тобой, когда он тебя покинет!
Джон подумал: бог так часто покидает людей, что… нужно же куда-то складывать трупы?
По Китайской улице механически и непрерывно шагали уставшие за день люди. Джон смотрел вниз, прижавшись лбом к стеклу, и время от времени прикладывался к ледяному стакану. Шикан уже выключил воду и чем-то гремел в душевой. Халат он позаимствовал из обширного гардероба Джона и вышел, размахивая руками.
– Мал, – констатировал он. – Мне кажется или тут стало больше книг?
Книги были повсюду. Джон закупал их пачками, порой не глядя на название и автора, не выбирая ни жанра, ни темы. Он покупал книги потому, что настоящие книги постепенно исчезали из домов, а там, где оставались, служили элементами интерьера.
Бумажное производство сократили до минимума, вырубки лесов остановлены. То, на чем издавались газеты и журналы, бумагой не было. Ее заменяли тонкие гибкие пластики, и гильдии Природы били тревогу: период полураспада таких пластиков составлял тысячи лет.
На предупреждения не обращали внимания: такие же волнения когда-то поднимались из-за глобального потепления, оказавшегося пшиком, и из-за выкопанных из льдов Антарктики аппаратов слежения, оставленных на планете внеземными цивилизациями.
Эти аппараты произвели фурор, разогрели панику, а на поверку оказалось, что их установили на планете еще во времена динозавров, и они давно и безнадежно сломаны.
– Книг много, – сказал Джон, наливая ром в стакан. – Бери лед… К книгам меня приучила матушка. Она была ярой сторонницей всего натурального, и я чувствую себя неуютно, если вокруг только пластик.
Шикан уселся в кресло, опустил руку и вынул из стопки первую попавшуюся книгу.
– Запрещенная литература, – заметил он, прочитав название.
– Да. Это теперь редкость. В один из припадков тоталитаризма такую литературу уничтожали на корню. Хороший экземпляр «Механического мандарина» уже не найти, он достался мне от матери. У меня хорошая коллекция старых книг, есть даже подборка детской литературы середины двадцатого века. В середине двадцать первого она была уничтожена как вредная для несовершеннолетних информация. Есть книга сказок. Теперь их почти никто не знает, а раньше они передавались из поколения в поколение. Их запретили по религиозным соображениям.
– Тебя можно считать экстремистом? – осведомился Шикан.
Джон отмахнулся.
– Какой там… хорошие вещи если забываются, то забываются навсегда. Книги забыты, и к ним больше не вернутся, так что грош цена моей коллекции.
– Но трактаты продолжают печатать, и даже на настоящей бумаге. Это не возрождение книг?
Джон подумал немного, покачал головой.
– Нет, это не то. Я бы сказал, что трактаты – реинкарнация журналистики. Это публицистика, а не искусство, но публицистика, ряженная в одежды искусства. С течением времени писать, не преследуя цели изменить мышление читателя, стало дурным тоном. Описательные и повествовательные жанры ушли в небытие. Развлекательная цель литературы утеряна, остались только манифесты и пропагандистские сочинения, и этой модели придерживаются создатели нынешних трактатов. Они стремятся убедить или переубедить, но по большей части сами или дураки, или раз за разом открывают всемирный закон тяготения. Потребители трактатов обычно с радостью убеждаются и переубеждаются, потому что в десять раз хуже обычного дурака дурак, приученный верить всему, что показали на экране или напечатали на бумаге под солидным именем.
– А ты не такой? – уточнил Шикан, выжимая в ром лимонную дольку.
– Переход на личности, – отметил Джон, – всегда сбивает с истинной темы разговора. Плохой ход. Но я отвечу – я не такой, не такой, хотя бы потому, что я меха, а они – люди. Они ненавидят меня без причин, а я нашел причину и ненавижу их в разы справедливее, чем они меня.
– И за что ты ненавидишь людей? – поинтересовался Шикан, внимательно за ним наблюдая.
– Расскажу, если позволишь углубиться в историю. Мои выводы строятся на ошибочной трактовке некоторых этапов развития. То, что не подходило под мою теорию, я из истории вычеркнул, оставшееся образовало логичную картину. Я сразу признаю это, потому что не хочу выдерживать критику. Я хочу объяснить свою ненависть, а не соревноваться в познаниях и умении выстраивать логические цепочки. Думаю, все началось прозаично – с общественных сортиров без дверей. Сложно быть личностью и ощущать себя личностью, если ты вынужден гадить на публике. Одинаковая одежда и одинаковые книги, одинаковые прически и одинаковое меню, одни и те же мысли и одна и та же цель. Инаковость, приравненная к преступлению против общества, массовые казни и самосуд, гневные требования толпы, протертые от стояния на коленях штанины.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});