Последний Инженер - Евгения Мелемина

– Вы, с вашими требованиями, просьбами и несчастьями, там не нужны и никому не интересны.

Шикан снова остановился и уставился на Джона.

– А некоторые из вас не только не нужны, но и вычеркнуты из списков людей.

Он снова ушел в сторону.

– Кто из вас видел бога?

Никто не видел бога.

– А кто хотел его увидеть?

Все хотели.

– И где ищете?

Никто не знает.

– Я тут, – лаконично сказал Шикан. – Я здесь, и вы мне нужны. Каждый. Вас обманули – нет никаких общих правил. Я их не придумывал. Нет никакого ада. Я вас не обрекал. Нет никаких грехов. Я вас не искушал. Нет никакого служения. Мне не нужны рабы. Нет никакого поклонения. Мне не нужны похвалы.

Он молчал долгую минуту.

– Нет никакой любви. Есть долг. Я должен помогать вам, выслушивать вас и спасать вас. Если бы я любил вас, то наверняка потребовал бы в оплату послушания и жертв. Я не хочу. Я не торгаш. Я не инквизитор. Я ваш бог.

Джон слушал его, и короткие рубленые фразы, теплый, но сухой голос и странная честность – все это проникало глубоко в сознание.

В нем совершалась перемена: вера в то, чего он никогда не видел, сменялась доверием к тому, что свершалось на его глазах.

Шикан был так уверен, что его нельзя было оспорить.

Его слушали. Стояла тишина, и люди забыли об отчуждении. Присматривались друг к другу, точно проверяя – истина ли? Согласны ли?

– Страдают ваши души, – сказал Шикан, устало разминая плечо. – Но я дал вам тело. Тело вам нужно для того, чтобы излечить душу.

И вдруг он переменился. Повернулся, воздел руки и закричал хриплым, горячим голосом:

– Вам нужна анестезия!!!

Толпа всколыхнулась. В ней зародился импульс, и достаточно было искры, чтобы энергия превратилась в действие.

– Контролируй боль!

И Шикан показал пример: длинным голубоватым лезвием полоснул себя наотмашь, развалив красивое, сильное тело почти напополам. Выскочили розовые мышцы, покрытые яркой росой, хлынул густой поток, и так остро запахло кровью, что Джон невольно стиснул зубы, будто прикусывая кусок свежего мяса.

Запах крови, запах исступления. Бездомные раскрывали старые раны. Девушка с пепельными волосами торопливо колола себя маленькими ножницами. Раздался глухой мерный стук – господин в маске колотился головой об стену.

– Прекратить! – вдруг выкрикнул Шикан и упавшим голосом добавил: – Не сегодня. Потом. Все вон.

Он нашел глазами Джона и кивнул ему, ему одному, будто не замечая замешательства остальных.

Джону пришлось его дожидаться. Низкорослые адепты в синих плащах вывели людей. Они действовали молча, но жестко. Вскоре зал опустел, и Джон присел на край сцены, разглядывая пятна крови на полу.

– Тебе эти методы не подходят, – обычным, лишенным завораживающих ноток голосом сказал Шикан.

Он вышел из боковой двери, на ходу натягивая рубашку. На теле его не осталось ни следа увечья.

Джон встал, вглядываясь. От волнения начало ломить в груди, воздух свистел в легких и выходил толчками: контролеры не справлялись, сложная, но неумело выполненная система ворочалась и почти слышимо поскрипывала. Джон привык к этому, поэтому просто терпел и все внимание обратил на Шикана.

Вблизи Шикан оказался еще сложнее: у него не было ни ресниц, ни бровей, губы, словно съеденные рыбами, топорщились мелкими сухими кусочками.

Пронзительно-голубые глаза оказались с желтым отливом. Все эти странности составляли лицо крайне притягательное, обнаженное и… Снова повеяло смертью.

– Меха, – усмехнулся Шикан, – я вижу тебя насквозь, и ты сломан. Боль в твоем теле, а не в душе, да и есть ли у тебя душа? Я еще не решил для себя этот вопрос. Поможешь разобраться?

– Да, – с готовностью ответил Джон.

С этого момента Шикан стал его единственным богом, потому что не отринул, а попросил помощи.

Позже Шикан стал для Джона бо́льшим, чем просто бог, потому что не брезговал ничем из сотворенного на земле, не ведая ни запретов, ни ограничений.

Глава 5

На Черные мессы Джон много раз приходил и раньше, поэтому не обратил внимания на Стража Врат, а пошел вперед, по лабиринтам замерших станков и конвейерных лент. Он хорошо помнил дорогу и быстро нашел спуск в нижний зал, ставший церковью Братства. Церковью – потому что на стенах были намалеваны грубые каббалистические знаки, а на усыпанном битым стеклом и гвоздями полу вечерами в пятницу валялись исступленные фанатики новой веры.

Джона раздражало и первое и второе. Ему очень не хватало золотого сияния, свечей и негромкого пения, но приходилось мириться. Неизвестно, чем изначально были нарисованы знаки на стенах, но теперь казалось, что подсохшим дерьмом; а клубок окровавленных воющих тел возился в нем же. В конце зала, на поднятом вверх станке, покрытом черной тканью, торчал отец-основатель Шикан, воздевший руки к потолку.

Джон с ходу определил – отец-основатель гашеный в хлам. Шикан по-трезвому мессы не проводил, но на этот раз еле держался на ногах. Голубоватые тонкие веки дрожали, тонкие губы двигались медленно, неуверенно. Обнаженный, хорошей лепки торс блестел от пота.

Джон обогнул комок из вопящих голых тел, тоже обильно потеющих, и пристроился в уголке, подальше от исступленных фанатиков.

Он начал слушать. Шикан говорил звучным, ровным голосом, не надсаживался, как большинство проповедников. Речь велась о том, как полезно проснуться с утра, взять плеть и основательно надрать себе задницу, а потом поблагодарить господа за то, что за окном светит солнце. О том, что бог позволил каждому контролировать свою жизнь и быть себе и хозяином, и рабом. Потому давайте же пристегнем ошейники, потянем за цепи, чтобы осознать, что все в наших руках, наших, наших, и только наших!

С точки зрения Джона, эта речь не дотягивала по значимости даже до речи королевы бала на школьном выпускном. Шикан явно халтурил и совершенно не хотел заниматься развитием уже лишенной самостоятельности паствы. Он попросту удовлетворял их садомазохистские желания, подводя под них расползающуюся по швам теоретическую базу и примешивая капельку религиозного экстаза.

– Среди нас по-прежнему есть сомневающийся! – вдруг объявил Шикан и ткнул в Джона пальцем.

Представление началось. Джон равнодушно выполнял роль убийцы Шикана, твердо зная, что тому все нипочем, а для подогрева религиозного экстаза нет средства вернее воскрешения.

Возня в зале прекратилась. На Джона смотрели десятки воспаленных глаз. Никто больше не корчился на стекле и лезвиях. Окровавленные, грязные тела вытянулись столбиками, как суслики возле нор, и он рассмотрел висящий между ног одного из них надорванный сморщенный член, облепленный густой кровавой кашей.