Плохие девочки, которые изменили мир - Кушнир Елена

«— Отлично! — сказал Скаррон, протягивая руку мадемуазель Поле. — Но хоть я и лишился моей гидры, при мне по крайней мере осталась львица.

В этот вечер все еще более обычного восхищались остротами Скаррона. Все-таки хорошо быть притесняемым. Г-н Менаж приходил от слов Скаррона прямо в неистовый восторг».

Распространенности салонов, в которых собиралось дворянство, способствовало движение Фронды. Французская протореволюция объединила знать, бедняков и поднимавшийся на ноги средний класс в ненависти к кардиналу Мазарини. Для народа проблемой была нищета, для купцов — высокие налоги, а дворянство выступало против усиления королевской власти, которая станет абсолютной при повзрослевшем Людовике XIV. В салонах обсуждалась политика, строились заговоры, рождались планы выступлений на парижских улицах и военных действий. Для нас интересно то, что едва ли не впервые в истории в кипучую общественную деятельность были активно вовлечены женщины — более того, женщины ее возглавляли. Они не командовали войсками, как Жанна д’Арк, но были идеологами и вдохновительницами. Дюма называет многие реальные имена: герцогиня де Шеврез, герцогиня де Лонгвиль, мадемуазель де Поле и другие. Поэтому в финале романа госпожа де Лонгвиль была расстроена заключением мира с королем: это лишало ее власти, приобретенной за годы Фронды, и возвращало к гораздо более скучной жизни. Но пока жизнь кипела. Фрондировать было модно, и чем больше вы фрондировали, тем больше были в тренде:

«Теперь все делается в виде пращи — а ла фронда. Для вас, мадемуазель Поле, у меня есть веер а ла фронда, вам, д’Эрбле, я могу рекомендовать своего перчаточника, который шьет перчатки а ла фронда, а вам, Скаррон, своего булочника, и притом с неограниченным кредитом. Он печет булки а ла фронда, и превкусные».

Мадлен де Скюдери фрондировала вместе со своим братом, поддерживая принца Конде. Они вместе появляются на страницах романа:

«— Браво! Браво! — воскликнул высокий худощавый и черноволосый человек с лихо закрученными усами и огромной рапирой. — Браво, прекрасная Поле! Пора указать этому маленькому Вуатюру его настоящее место. Я ведь кое-что смыслю в поэзии и заявляю во всеуслышание, что его стихи мне всегда казались преотвратительными.

— Кто этот капитан, граф? — спросил Рауль.

— Господин де Скюдери.

— Автор романов „Клелия“ и „Кир Великий“?

— Добрая половина которых написана его сестрой. Вот она разговаривает с хорошенькой девушкой, там, около Скаррона.

Рауль обернулся и увидел двух новых, только что вошедших посетительниц. Одна из них была прелестная хрупкая девушка с грустным выражением лица <…>; другая, под покровительством которой, по-видимому, находилась молодая девушка, была сухая, желтая, холодная женщина, настоящая дуэнья или ханжа».

Дюма пал жертвой стереотипов, сформировавшихся после пьес Мольера «Смешные жеманницы» и «Ученые женщины», которые, к сожалению, следует признать мизогинными. Никакой «сухой», «холодной» и «желтой» Мадлен де Скюдери не была. Она не блистала красотой, но на портретах мы видим вполне привлекательную женщину с формами, а холодность можно отнести на счет барочной манеры писать людей как живые несгибаемые статуи, закованные в корсет или пышный камзол.

Менее всего Мадлен можно было упрекнуть в ханжестве. Ее романы повествуют о любви, нежности, галантности и счастливом браке, о котором большинству женщин можно было только мечтать. Их выдавали замуж из соображений престижа и денежного расчета, о чем Скюдери с горечью писала в своих произведениях. Кажется, что популярность ее книг была во многом обусловлена мысленным эскапизмом: никто не выходил замуж по любви, поэтому о ней были рады хотя бы читать.

Сама Мадлен не вышла замуж осознанно, считая современный ей брак тягостным для женщины. Но романы она печатала под именем брата, ведь еще Мари де Гурне сетовала на то, как люди презрительно отвергают женское творчество, даже не читая. Впрочем, постепенно настоящее авторство стало известно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мадлен стала интеллектуальным центром главного парижского салона — «Голубой гостиной» маркизы Катрин де Рамбуйе (название произошло от голубых шелковых обоев, которыми были обиты стены гостиной). А салон, в свою очередь, сделался литературным центром и оплотом против королевского абсолютизма. В голубых стенах возникла прециозная культура, базировавшаяся на романах Скюдери «Великий Кир» и «Клелия». Это культура возвышенных чувств, небывалой прежде галантности и сложных ритуалов ухаживаний, построенная на собственном языке. В простоте нельзя было сказать ни слова, речь обросла тяжеловесной образностью. Например, в ответ на комплимент дама могла сказать: «Вы, маркиз, подкладываете дрова любезности в камин дружбы». Это изысканное театральное действо, автором которого была Мадлен де Скюдери, пленило парижан. Ее книги стали бестселлерами. Французы вдруг увлеклись описанным у нее Древним Римом и античной философией. Поклонницы прециозной («драгоценной») культуры называли себя «драгоценными»; иной перевод слова в русском языке — «жеманницы» и «модницы». Они требовали от кавалеров острого ума, владения риторикой и писем, написанных высоким штилем. Хорош стал тот мужчина, кто умел красиво говорить.

В пьесе Эдмона Ростана «Сирано де Бержерак» у красавца Кристиана не было шансов завоевать Роксану из-за его косноязычия именно потому, что она была «жеманницей»:

«Что напишу я ей? Я неотесан слишком… Ни слов, ни мыслей — совершенный дуб! Провинциал!.. Неопытный мальчишка!..»

Роксану покоряет ум Сирано, вставший за красотой Кристиана. Сирано не решается открыться, стыдясь своего безобразия. Но Роксане безразлична его внешность. Она влюбляется в слова, письма и рассуждения глубокого, умного, интересного мужчины. Прециозная культура, придуманная Мадлен де Скюдери, стала поворотным моментом во взаимоотношениях полов. У женщин появились намного более высокие стандарты. От мужчины теперь требовалась интеллигентность. Вернулась платоническая любовь, у женщин появились «друзья по переписке», расширяя возможности для общения; сама Мадлен переписывалась с поэтом Полем Пелиссоном. Ее романы сопровождали богатые иллюстрации. В «Клелии» на одной из них изображена «Карта Нежности» — путеводитель по стране возвышенных чувств и современных нам по духу отношений. Женщины выходили из статуса сексуального объекта, мужчины поднимались над физиологией. В «Кире» Мадлен излагала мысли, хорошо понятные нам сейчас: счастливый брак держится не на страсти, а на дружбе, духовном родстве супругов.

Пьеса «Смешные жеманницы», в которой Мадлен и Катрин де Рамбуйе выставлялись под именами Като и Мадлон, как и все сатиры Мольера, была очень злой, но по сути верной. Его театр родился от площадного, народного, и комедии дель арте. В век придворной галантности великий драматург вел французскую художественную мысль к реализму Золя и Флобера, оттачивал литературную речь до ясной простоты. С прециозной литературой и культурой манерности они, конечно же, находились на разных полюсах. «Смешные жеманницы» во многом и есть война за будущее в культуре: расцветет ли в ней романтичное жеманство или натурализм. Мольер ее выиграл, и слава богу. Но в «Ученых женщинах» он нападает на беззащитные, лишенные мужских привилегий «синие чулки» — женщин, стремящихся к образованности. Им противопоставлен мужской идеал, увы, не только XVII века: «Дети, кухня, церковь». Осмеянные ученые женщины, под которыми вновь подразумеваются Мадлен Скюдери и Катрин Рамбуйе, ведут такие разговоры:

‹‹Арманда

С грамматикой бы мы и физикой желали Историю, стихи, ученье о морали, Число, политику — всё углубить до дна.

Филаминта

Ах, вместе с древними в мораль я влюблена! Но стоикам я дам пред всеми предпочтенье: Пред их учителем полна я восхищенья››.