Кризис среднего возраста - Алексей Анатольевич Миронов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
8
Звонок не застал ее врасплох. Надев домашние тапочки, она, нарочито шаркая по полу, спустилась по лестнице в вестибюль. Открыла дверь.
Но пред очами ее предстал не тот, кого она ожидала увидеть!
В глазах Леона она прочитала испуг. И тотчас поняла: ее маскировка удалась на сто процентов. Чтобы успокоить француза, она взяла его руку и провела ею по своему лицу. Потом засмеялась, увидев на пальцах Леона следы грима. Внимательно посмотрев на ее лицо и на свою руку, засмеялся и Леон. Но тут она изобразила строгое лицо и приложила указательный палец к своим губам.
– Тсс! Петров! Может прийти товарищ Петров!
Француз должен был усвоить смысл сказанного без переводчика. Он журналист, он поймет.
Продолжая спектакль, она закашляла, будто больная туберкулезом. Не выдержав, рассмеялась. Леон взял в ладони ее лицо, придвинул к своему – и тоже рассмеялся.
9
От громкой трели звонка влюбленная пара синхронно подпрыгнула. Не раздумывая, Софья вытолкала журналиста на балкон. Затем, взглянув в зеркало, поправила чуть смазавшийся «макияж». Шаркая, как старуха, спустилась в вестибюль. За стеклянной дверью особняка названивал кагэбэшник Петров. Опустив глаза, подкашливая, она впустила его в дом.
– Ты что, Шанцева, заразу заграничную подцепила? Вид у тебя больной! Где успела инфекцию подхватить?
Товарищ Петров приблизился к ней, сохраняя, однако, дистанцию: будто боялся заразиться.
– А в глазах у тебя страх, дорогуша, – сказал он с нотками злорадства. – Боишься, что не вылечишься? Ты вот что, Шанцева… – В тоненьком голосе гэбиста вдруг прорезались отеческие нотки. – Ты не бойся. Ерунда, продуло на ветру. Осень – не лето. Водка у тебя есть. Или чай с малиной… Выпей стакан, а то и два, и ложись спать. Завтра к вечеру будешь как новенькая.
Он окинул взглядом ее спальню. Не обнаружив ничего подозрительного, двинулся к выходу.
– Я дверь сам защелкну, ты не ходи за мной, ложись сразу спать.
«Кажется, пронесло!» – подумала Софья.
Из окна она увидела как Петров вышел из дома и махнул кому-то рукой. Стоявшая неподалеку черная машина представительского класса лихо рванула в его сторону и затормозила. Наверняка посольская, решила Софья. Сослуживцы, видимо. Сейчас закатятся в посольство и будут пить до утра привезенную из Москвы водку и закусывать черной икрой…
10
– Ой!
Кто-то обнял ее сзади.
Тут она вспомнила про Леона, до сих пор таившегося на балконе. Как ему объяснить? Обведя свое лицо указательным пальцем, она показала жестами, как будто умывается. Он кивнул. Смыв в ванной макияж и насухо вытерев лицо, Софья скинула халат и вышла из ванной. И, ни капли не смущаясь, упала в объятия француза.
Фигурой своей Софья всегда гордилась. На пляже в Серебряном бору она не раз ловила восхищенные взгляды загорающих мужчин. И было на что посмотреть: не зря в юности она занималась легкой атлетикой! Грациозная походка бывшей спортсменки, высокая грудь, плоский, не успевший заплыть домашним жирком живот (котлеты – в основном для мужа!) и спортивная попка, едва прикрытая мини-юбкой… Эти прелести осуждали партийные чиновники. Бюрократы-чиновники, памятуя мини-юбку и общую сексапильность товарища Шанцевой, ставили ее в пример другим школьным директорам лишь скрепя сердце. Не ставить было нельзя: показатели 138-й школы по всем дисциплинам серьезно отличались от средних по Москве. А о конкурсах вокально-инструментальных ансамблей школ Ворошиловского района и вовсе ходили легенды.
…Насытившись друг другом, двое лежали по краям огромного семейного ложа и курили, пуская в потолок кольца дыма.
В такие минуты слова теряют первоначальный смысл и становятся ненужными. Хорошо, что за стенами здесь нет соседей, ибо крики сладострастия влюбленных кто-то истолковал бы как домашнее насилие со смертельным исходом.
Женщина заулыбалась: на ум ей пришла трафаретная газетная фраза о тлетворном влиянии Запада. Она повернулась к мужчине (тот тихо посапывал на своей половине) и поцеловала его в плечо. Вот он, тлетворный Запад, черт побери! Ну и как ему не отдаться? То, что между ними произошло, – так прекрасно и возвышенно!
Что она скажет мужу? На минуту Софья задумалась. Перед ее глазами прошли чередой русские и советские писатели, чей моральный облик был далек от идеала. Хватит об этом! Товарищ Шанцева дотянулась до лампы на тумбочке, погасила свет. «Спать, спать и еще раз спать!» – по-ленински велела она себе.
11
Что-то случилось: вокруг ее кровати выстроились шеренгой сердитые мужчины. То были Маяковский, Есенин, Толстой, Чехов, Пушкин, Достоевский, Тургенев и еще с десяток небожителей.
Хором эта компания принялась декламировать:
– Да, милочка, наш моральный облик далек от идеала!
Откуда-то взявшееся эхо несколько раз повторило: «Далек от идеала, далек от идеала… ек… ала!»
– Мы такие же люди, как ты!
И снова между стенами пронеслось эхо: «Как ты, как ты… ты!»
– Коммунистка Софья Шанцева, мы тоже были подвержены страстям!
«Страстям… тям!»
– Страстишкам, любовям и влюбленностям! Но именно благодаря этому и родились наши бессмертные творения!
«Творения… ения… ения!»
– Но мы никогда, слышите, коммунистка Шанцева, никогда не были подвержены тлетворному влиянию Запада!
«Запада… ада… ада!»
– Да, потому что мы тоже влияли на этот самый тлетворный Запад, как пишут ваши советские газеты!
«Газеты… еты… еты!»
А что среди этих мужчин делает женщина, ее любимая поэтесса Анна Ахматова? Неужели и она решила кинуть в нее камень? Нет, она что-то декламирует… Софья прислушалась.
Когда б вы знали, из какого сора
Растут стихи, не ведая стыда,
Как желтый одуванчик у забора,
Как лопухи и лебеда.
«Узнать бы, да неоткуда! – Софья вздохнула. – Кого из современников Анна прячет под поэтической аллегорией?.. Завтра, – напомнила себе она, – мне до зарезу нужно попасть на Монмартр! Подышать его воздухом, воздухом искусства, воздухом творчества! Зайти в собор Сакре-Кер, посмотреть на витражи, которыми восхищается Леон…»
Женщина повернулась на бок и головой неожиданно уперлась в спину мужчины. Терпкий запах тела любовника заставил ее заново пережить страсть, что вспыхнула между ними.
В ее голове снова прозвучала реплика о тлетворном влиянии. Как будто вместо колыбельной! Школьная директриса заснула, успев прижаться всем телом к такому тлетворному, но уже немножко родному Западу.
12
Разбудили ее запах кофе и шипенье воды, доносящееся из душевой кабины. За матовым стеклом кабины просматривался обнаженный силуэт ее любимого мужчины. «Да-да, Софочка, – зашептала женщина, – уже любимого!»
Товарищ Шанцева представила себя в знакомой до боли трехкомнатной хрущевке. Она как бы переместилась из Парижа в Москву, к нелюбимому мужу. И сию же минуту осознала: она пропала! Парижский роман очень скоро сделает
