Знаменитые судебные процессы - Фредерик Поттешер

Рев в зале. Председатель беспомощно разводит руками. Присяжные в беспокойстве переглядываются. В конце концов роль усмирителя берет на себя адвокат Лабори.

Его крупная фигура невольно внушает почтение, Волевое лицо, грива седых волос возымели действие. Шум затих. Поблагодарив собрата кивком головы, Шеню продолжает:

— Так вот оно, это нашумевшее письмо, опубликованное в «Фигаро». В нем господин Кайо пишет; «Пришлось отсидеть два заседания в палате, одно утром, с десяти до двенадцати, другое в два часа дня, вышел оттуда только в восемь, совершенно измученный, И все-таки я одержал блестящую победу…»

Шеню на минуту прерывает чтение, подчеркивая тем самым важность последующей фразы. Затем продолжает, отчетливо выговаривая каждое слово: «Я ликвидировал подоходный налог, делая вид, что отстаиваю его. Мне устроили овацию и правые и центр, и при этом я не слишком досадил левым…» Выдержав еще одну паузу, Шеню громко восклицает:

— Вот что это за человек! Цинизм, двуличие, ложь…

Лабори резко обрывает его:

— Помилуйте, господин адвокат, ведь прения еще не начались.

Затем, повернувшись к председателю, добавляет;

— Покорнейше прошу не отказать мне в ходатайстве. Если не ошибаюсь, господин Кайо будет сейчас приглашен для дачи свидетельских показа-ний. В связи с этим прошу вас, господин председатель, прежде всего поставить его в известность, что мой коллега зачитал здесь означенный документ и как это было сделано.

В зале напряженное молчание. Председатель говорит, что он действительно собирается пригласить господина Кайо и предупреждает, что никаких беспорядков больше не потерпит. На скамье подсудимых госпожа Кайо, с начала заседания будто погруженная в глубокую задумчивость, вдруг резко выпрямляется, болезненно морща лицо.

— Введите свидетеля!.. Зрители встают с места, толкаются, чтобы лучше видеть.

Расправив грудь, глядя прямо перед собой, Жо-зеф Кайо с надменным видом быстрым шагом подходит к барьеру. У него правильные черты лица, прямой нос, волевой подбородок, лысина; как пишет Морис Баррес, к слову сказать, ненавидевший Кайо, он «и в пятьдесят один год сохранил внешность молодого аристократа, не лишенного налета экстравагантности».

Председатель Альбанель и адвокат Лабори сообщают ему о том, что произошло до этого в зале судебного заседания. Кайо бросает испепеляющий взгляд на Шеню, а затем, обернувшись к внезапно разрыдавшейся жене, удивительно ласково, чего никак нельзя ожидать от человека, известного своей резкостью н властностью, говорит

— Прежде чем ответить на эти гнусные обвинения, я должен заявить, что женщина, сидящая сейчас на скамье подсудимых, оказалась там исключительно по моей вине! Я не смог оградить от людской злобы и клеветы ту, которая дала мне столько счастья, полнейшего, абсолютного счастья, ту, которая была мне не только нежной супругой, но и верной, умной, понимающей соратницей…

Рыдания госпожи Кайо усиливаются. Ее супруг продолжает:

— Я признаю себя виновным перед судом в том, что не уделял достаточного внимания семье! В том, что не замечал, какое губительное действие оказывает вся эта газетная шумиха на мою жену! Не почувствовал, что из любви ко мне она способна на акт отчаяния,. Оправдывая ее, я обвиняю себя.

Публика покорена, Кайо сумел вызвать сочувствие даже у самой враждебно настроенной части аудитории. Настоящий укротитель. «Ждешь удара, а он сама нежность», — тихо произносит кто-то из журналистов.

Кайо умеет быть ласковым, что правда, то правда… Да только ненадолго. Следует ответ истцу. Тон мгновенно меняется.

— Мне нечего было бояться опубликования исповеди прокурора Фабра по делу Рошетта, которой вы, как видно, придаете большое значение, И поясню, почему. Я действительно вынужден был вмешаться и приостановить упомянутое судебное разбирательство. Но мне не приходится за это краснеть, Я поступил так в государственных интересах.

Слышны протестующие возгласы. Кайо незамедлительно парирует:

— Извольте, господа! Быть может, это вам и не по вкусу, но допусти я в свое время суд над Рошеттом, финансовая паника, охватившая тогда страну, приняла бы угрожающие размеры.

Потом, обращаясь к присяжным, он заключает:

— Мои враги бросают мне обвинение в том, будто я обогатился благодаря занимаемым должностям. Ложь, И сейчас я докажу это. Я получил в наследство от отца миллион двести тысяч франков. Так вот, сегодняшний мой капитал не превышает этой суммы!.. Что же касается господина Кальметта, которого здесь пытаются представить невинной жертвой, то он оставил после себя колоссальное состояние, У меня есть при себе его завещание: наследники получат более тринадцати миллионов франков!

Присутствующие бурно выражают свое негодование. Каким образом Кайо удалось завладеть таким тайным документом, как завещание? Кто оказал ему содействие в министерстве финансов? Возмущение публики достигает таких пределов, что председательствующий вынужден прервать заседание.

Двадцать второго июля 1914 года не военной угрозе, все более реальной, и не завершившейся велогонке «Тур де Франс», а процессу Кайо посвящены первые полосы газет.

Жирным шрифтом выделяются заголовки правых изданий: «Скандал в парижском суде присяжных», «Надругательство над тайной завещания Кальметта», «Министерство финансов приходит на помощь Кайо», Левые газеты и пресса центра предпочитают нейтральные формулировки вроде «Инцидент на процессе Кайо».

Всем, разумеется, ясно, что от решения суда присяжных зависит дальнейшая политическая карьера Жозефа Кайо. Вынужденный оставить пост министра финансов после совершенного женой убийства, Кайо спешит теперь как можно скорее уладить это дело, чтобы затем, встав во главе радикал-социалистической коалиции, выступить против войны.

Кому, как не Кайо, взять на себя переговоры с Германией? Не он ли три года назад, после Агадир-ского кризиса, находясь во главе кабинета, лично подписал франко-германский договор, по которому в обмен па часть Конго Германия предоставляла Франции полную свободу действий в Марокко. К тому же он слывет другом немецкого посла в Париже. Наконец, он один обладает в палате депутатов достаточным авторитетом, чтобы противостоять Барту и Клемансо, сторонникам идеи реваншистской войны.

И только одно препятствие. Жорес, лидер социалистов, поставил жесткое условие: союз между радикалами и социалистами под руководством Кайо может быть заключен лишь в том случае, если госпожа — Кайо будет оправдана!

Итак, за происшествием, которое могло бы стать достоянием лишь ординарной газетной хроники, стоит большая политика. Не обходится и без сюрпризов. Как, например, сегодня во время дачи показаний редактором «Фигаро» Латзарго, описавшим последние минуты жизни Кальметта. Его слушали в глубоком молчании. Что до господина Кайо, то он сидел, положив ногу на ногу, и с видом полного безразличия поигрывал моноклем, тогда как его супруга па скамье подсудимых с тревогой поглядывала на него.

Волнующее свидетельство. Латзарю рассказал об элегантной даме, более часа, не проронив ни слова, ожидавшей в приемной «Фигаро». При появлении Гастона Кальметта она столь же спокойно встала и подойдя к двери директорского кабинета непринужденным движением вынула руку из меховой муфты, затем вошла в кабинет,

«Вы знаете, зачем я пришла к вам?», — недрогнувшим голосом воскликнула она и, не дожидаясь ответа, несколько раз подряд выстрелила…

Гастон Кэльметт повалился в кресло. Пенсне упало; близорукие глаза почти закрылись, «Мне плохо… скажите всем, я выполнил свой долг», — едва слышно произнес он. Затем потерял сознание. В комнате уже столпились служащие и журналисты, кто-то крикнул: «Кальметт при смерти». Тогда элегантная дама, до сих пор пе двинувшаяся с места, произнесла без тени волнения: «Другого выхода у меня не было, если во Франции не существует правосудия…»

В зале тишина. Присяжные поглядывают на госпожу Кайо. тихо всхлипывающую на скамье подсудимых. Неужели всего четыре месяца назад эта женщина хладнокровно застрелила Гастона Кальметта? Все взволнованы. Свидетель, которого забыли! отпустить, молча продолжает стоять у барьера. И тут неожиданно для всех Латзарю снова начинает говорить:

— Прежде чем умирающего Кальметта увезли, мы произвели опись находнвши. хся при нем вещей и документов. Среди его бумаг мы нашли отнюдь не пресловутые любовные письма Жозефа Кайо, публикация которых якобы так страшила его супругу! Мы обнаружили документы несравненно большей важности, — документы, которые действительно могут объяснить мотивы покушения отчаявшейся женщины. Ибо всякий порядочный француз, кому, так же как и мне, довелось бы прочесть их. убедился бы, что речь идет о подлости и предательстве ее супруга Жозефа Кайо.