Танец фавна - Елена Бриолле

приглашение сторожа все равно застало ее врасплох. Домывая пол на последнем этаже, она смотрела на часы и представляла, как они сидят вместе, как Франк берет ее за руку и улыбается ей. Надо было спешить. Осталась только уборная главного русского танцовщика.

Клэр зашла в помещение, и из груди у нее вырвался вздох облегчения. Пол был таким чистым, словно его недавно уже кто-то помыл. Значит, она скоро спустится и пойдет с Франком в бистро на площади «Шатле». Может, они закажут мороженое и даже ситронад. Может, к этому времени жара отступит…

Какая нарядная здесь ширма, какие красивые букеты! Артистам балета, особенно лучшим танцовщикам, дарят столько цветов, что иногда они просто не в состоянии забрать их с собой. Вот и сейчас цветы уже начали увядать. Клэр наполнила кувшин и опустилась, чтобы подлить воды в вазу.

Среди стеблей роз что-то блестело. Уборщица наклонилась и посмотрела поближе. Две коробочки с красными камнями, выложенными в виде двух треугольников, смыкающихся в центре. Клэр прислушалась. Театр давно погрузился в тишину. Обычно к таким дорогим вещам Клэр даже боялась прикасаться. Репутация честной уборщицы – ее единственный капитал, но капитал очень хрупкий: чтобы его навсегда разрушить, достаточно одного проступка. К тому же пора было уже спускаться. Франк, наверное, ее ждал. Но блеск камней словно загипнотизировал ее. Она взяла в руки коробочку поменьше и открыла.

Губная помада красного цвета! Клэр посмотрела на коробочку, затем на свое уставшее лицо в зеркале уборной… Если она один разок проведет по губам, это же не будет считаться воровством? Клэр помедлила еще минутку. Она ведь не возьмет губную помаду себе? Только один разок. Франку должно понравиться. Приняв решение, уборщица подошла поближе к зеркалу и быстро, словно опасаясь, что ее кто-нибудь увидит, провела помадой по верхней губе, а затем по нижней. Потом она вернула коробочку с помадой в букет и заторопилась вниз по лестнице.

Какая жара! Губы жгло, но Клэр впервые пользовалась таким дорогим средством. Может, так и нужно?

В служебном вестибюле ее уже ждал Франк.

– Клэр? Это вы? – обернулся он на шум ее шагов. В ту же минуту его лицо перекосилось. – О боже! – Франк вытянул вперед руку, словно увидел саму смерть.

Клэр повернулась к зеркалу. Из уголков ее губ на шею стекали тоненькие красные струйки.

Защита репутации

– У нас сегодня спектакль, все билеты проданы, слишком поздно отменять! – Дягилев сидел на единственном стуле в уборной. – Тем более что девушка не умерла.

– Но тогда есть большой риск, что рано или поздно отменят вас, – с раздражением в голосе сказал Ленуар. – Девушка не умерла только физически. Помада была отравлена, и с обожженным лицом Клэр Домрэн навсегда останется калекой.

– Она не на сцене выступает, а полы моет. Для этого не нужно обладать красивой внешностью, – поджал губы Дягилев.

– С подобными увечьями даже уборщицами не берут. А теперь представьте на ее месте Вацлава Нижинского. Как вы можете до сих пор делать вид, что ему ничего не угрожает?

– Я защищаю Вацлава. И сдается мне, что теперь для его защиты мне нужно ходатайствовать о назначении по этому делу другого полицейского. Если бы вы надлежащим образом проверили все полученные Вацлавом подарки, ничего бы не случилось. А теперь мне придется расхлебывать заваренную вами кашу, – сухо ответил Дягилев.

Взгляды Ленуара и Дягилева встретились. Русский импресарио сегодня еще больше напоминал бульдога. Обиднее всего то, что Дягилев был прав. Если бы Ленуар уделил должное внимание каждому из подарков, то мадемуазель Домрэн не отвезли бы в военный госпиталь Валь-де-Грас с химическим ожогом губ. Настоящий театр! Если два дня назад сыщик пришел в «Шатле» посмотреть спектакль, полный восточных страстей, то сегодня их было уже невмоготу.

– Что ж, давайте каждый займется своим делом. Отвезите Нижинского обратно в отель и не спускайте с него глаз до самого вечера, – ответил сыщик Дягилеву тоном, который не предполагал возражений. – Я распоряжусь, чтобы во время основных репетиций публику в театр не пускали.

На этом Ленуар открыл двери уборной и жестом показал Дягилеву на коридор.

Русский бульдог процокал своей тростью мимо и вышел вон, а Ленуар занял его место перед зеркалом туалетного столика. На столешнице до сих пор лежала карточка, найденная рядом с отравленной помадой. Вместо подписи на ней кто-то вывел рисунок маленькой веточки растения, где листья и цветы обозначались кругами с точками и крестиками внутри. Ленуар вытащил из кармана лист с отпечатками из записной книжки Нижинского и сравнил изображения. Они походили друг на друга, но фигуры на карточке выглядели намного точнее и мельче, словно даритель специально стилизовал каждую линию. Почерк и штрихи Нижинского, наоборот, кололись и неслись вперед, забывая о формальной красоте.

Когда танцовщик увидел сегодня карточку, он нахмурил брови, но сказал, что никогда раньше не получал подарков с такой подписью. Потом, подумав, добавил, что раньше он вообще никогда не получал таких подарков, как губная помада.

– Вы уверены, что подарок предназначался вам? – спросил его Ленуар.

– Все уже давно знают, что я предпочитаю белые розы, поэтому мне часто дарят именно эти цветы… Но разве можно знать наверняка? – посмотрел на сыщика невидящими глазами Нижинский.

– Вы… Вы пользуетесь губной помадой?

– Нет, – быстро ответил танцовщик. – Нет, никогда. Я пользуюсь гримом перед спектаклем. Губы красят только женщины. Странный подарок…

– В ночь премьеры я видел рядом с вами Жана Кокто. Он тоже румянится и красит губы.

– Жан – артист. Он любит бросать вызов общественному мнению. Это часть его репутации. Мне он тоже советовал краситься. Но для таких вещей нужно быть Жаном, а не Вацлавом. Я не вижу в этом ничего привлекательного даже с точки зрения эпатажа. Во мне как танцовщике и так видят слишком много женского. Но на то мы и занимаемся танцами, чтобы уметь воплощать в движениях любой сценический образ.

Ленуар снова посмотрел на карточку. Нижинский казался ему овцой, случайно забежавшей в темный лес, узнав, что где-то там, на полянке, ее ждет сочная трава. Каждое его слово звучало так искренне, как только могут звучать слова в устах профессиональных актеров. Он явно верил в то, что говорил.

В любом случае расчет дарителя был простым: либо Нижинский сам воспользуется губной помадой, и тогда символ русского балета будет уничтожен; либо Нижинский отдаст помаду близкому человеку и тогда сам окажется отравителем. Его замучает совесть, а значит, звезда русского балета тоже померкнет…

Казалось, даритель хотел наказать Нижинского. Вот только за какой проступок? Таких