Танец фавна - Елена Бриолле

– Не совсем… – ответил Ленуар, вспоминая бедное тело убитого. – На нем сложно было что-то спрятать.

– Не знаю. Похоже на шифрованную запись танца: видите эти точки? Это, наверное, точки, где артист должен остановиться, чтобы станцевать то или иное па… Вот только эти записи абсолютно бессистемны… Их способен понять только сам автор.

Убить символ

С тех пор как Элиза, сестра его лучшего друга Люсьена де Фижака, упала при неизвестных обстоятельствах с крыши отеля Lutecia, Ленуар стал атеистом. Как может существовать Бог, если он позволил ей погибнуть? Сыщик был тогда еще юнцом, будущим банкиром, поэтому, когда молодой администратор отеля в очередной раз выставил его вон, Ленуар растерялся, и сил добиваться тщательного расследования дела у него не нашлось. Он часто думал о том, почему люди убивают и почему он сам пошел работать в полицию. В такие минуты перед глазами снова и снова проносились длинные месяцы службы во французской армии и лицо его Элизы.

Нет, Ленуар не верил в Бога. Но он верил в силу идей и в то, что Бог тоже идея. Он на собственном опыте знал, что самые очаровательные идеи обычно были самыми сильными.

Идеи рождались из простых коротких утверждений. Затем, если их много раз повторял обаятельный человек, они, как новый вирус, заражали все больше и больше людей. Не успеешь оглянуться, и вчерашнее парадоксальное, ни на чем не основанное утверждение сегодня уже становится догмой, а завтра религией, а послезавтра религия родит новые короткие утверждения, в которых никто уже не сможет позволить себе сомневаться.

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог… Так кто же произнес первое слово? Кто повторил его столько раз, чтобы никто больше не задавал лишних вопросов?

Раньше идеи распространялись и заражали медленно. Люди знали своих соседей и соседей соседей. Они знали, как живут соседи, и сравнивали себя с ними. А сегодня каждое слово выходит тысячными тиражами из печатного станка. Каждая идея разлетается по всей стране быстрее любой болезни. Если эту идею повторять по одной и той же формуле, щедро снабжая ее эмоциями, процент вероятности заражения людей возрастает в несколько раз. Если раньше газеты прислушивались к политикам, то теперь уже политики прислушиваются к газетному шуму. Французская революция покончила со старым режимом, чтобы никто не указывал бедным, во что им верить. Затем к власти пришел Наполеон и создал новую веру. И через сто лет ничего не изменилось. Только новую веру диктует уже пресса.

Ленуар считал, что за распространением идей нужно следить очень внимательно. Преступления зависят именно от идей, потому что их совершают в противовес основным, господствующим в данный момент общественным убеждениям. Убить человека – это преступление. Убить аристократа в период Французской революции – это героизм…

Преступника нельзя отделить от того, во что он верит. Мотив преступника – тот двигатель, который заводит инфернальную машину. Ленуар чувствовал, что определи он мотив убийцы Чумакова, он раскроет преступление. И это чувство не давало ему покоя.

– В атаку! – закричал Дени и, схватив фигурку генерала Даву, протаранил ею первый ряд русской кавалерии.

– Не спеши. Дядя Габриэль должен еще рассказать тебе ход битвы! Может, Даву в тот день даже не выходил на поле боя. Какое сражение вы сегодня разыгрываете?

– Решающее в русской кампании Наполеона! Битву за Москву! Наполеон всех победил, – радостно сообщил отцу новость Дени.

Люсьен де Фижак подвинул свой стул поближе к окну. Его талант лучше всего проявлялся в рисунках, поэтому он не трогал солдатиков, а вместо этого заранее приготовил уголь и бумагу для набросков. Он весь день писал парадные портреты на заказ, поэтому у Ленуара ему хотелось отдохнуть и сделать несколько быстрых эскизов с сына и своего друга.

– А почему мы сегодня вообще воюем с русской армией? В прошлый раз вы разыгрывали Фермопилы, а тут такой поворот… Это влияние твоей журналистки?

– Ну, папа, в сентябре же отмечают сто лет со дня битвы у Москвы-реки. Ты разве не читал газеты? – удивился Дени.

– А когда ты успел научиться читать? Тебе же только шесть лет.

– Мне дядя Габриэль рассказал.

Тем временем Ленуар расставил камни на заранее застеленную суконную скатерть, воссоздавая план Бородинского поля. Затем взял синюю салфетку и, разрезав ее на две части, расстелил «реку Колочу» по северо-западному краю. С противоположной стороны рассыпал чай – это густой русский лес и болото. Дени притащил в комнату картонную коробку.

– Дядя Габриэль, каштаны! Как ты и просил!

– Отлично, тогда сначала проверь прицел.

Ленуар передал большую серебряную ложку Дени. Тот выбрал самый пузатый каштан, положил его в ложку и, приседая на корточки, приставил ее к краю стола. Затем, тщательно прицелившись, Дени нажал на каштан сверху. Ложка отпружинила, и – бум! – ядро убило сразу троих солдат русской армии.

– Попал! – заверещал мальчик. – Пушки готовы!

Люсьен нахмурился. Во время работы детская возня всегда натягивала его нервы. Но когда еще поговоришь с другом, когда дома толпится трое детей и все остальные родственники…

– Еще бы ты не попал… Битва у Москвы-реки – самая кровопролитная из всех баталий Наполеона. В Бородино на площади четыре квадратных километра с двух сторон собралось двести пятьдесят тысяч человек… – начал вступительное слово Ленуар.

– Но французы все равно всех победили! – закончил это слово Дени.

– Не совсем так… Давай разберем по порядку, а потом ты скажешь, кто победил в той битве… Лето 1812 года выдалось на удивление жарким. У солдат закончились почти все запасы провизии. Воды тоже на всех уже не хватало. При каждом марше пыль стояла столбом. Самые рукастые солдаты начали мастерить себе очки, чтобы видеть хотя бы на пару десятков метров вперед.

– Очки как у папы? – спросил Дени, показывая на нос Люсьена де Фижака.

– Ну, почти. Двадцать восьмого августа армия подошла к Вязьме, рассчитывая найти провизию, а вместо этого снова нашли пустые черные дома…

– С привидениями?

– Да, но больше их все равно пугали не привидения, а голод и перспектива волочиться до Москвы сто двадцать пять километров впроголодь.

– Но Наполеон же готовился к русской кампании, Ленуар? Почему он этого не предусмотрел? Его называют великим стратегом, – перебил сыщика Люсьен.

– Наполеон – военный стратег, это правда. Еще после встречи с Александром I в 1807 году он хотел создать Польское царство. Но русские боялись воссоздавать у своих границ государство, которое бы со временем могло претендовать на воссоединение всех польских земель. Тогда Наполеон создал Великое герцогство Варшавское. Но его функция