Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

победителя. Забыв обо всем сухну прыгнул вперед. Огрызок хлыста в мгновение ока обвил шею Горбага, и тот, выпустив ятаган, когтями обеих рук вцепился в затягивающуюся на горле удавку. Глаза десятника вылезли из орбит, серо-коричневый цвет налитого кровью лица теперь больше напоминал темную глину.

Крик из чащи повторился, и Лугхур с Шагруком метнулись туда. Вопреки утверждениям картографа, сухну, был, похоже, все-таки не один… Когти Горбага, наконец, сумели разорвать веревку и освободить для воздуха передавленное горло. Он успел сделать один свистящий вдох, прежде, чем человек прыгнул вновь. Теперь это хоть как-то напоминало поединок, с претензией на честность — отброшенный пинком ятаган находился вне зоны досягаемости, и противники сцепились врукопашную. Горбаг, как и положено иртха, ростом был хоть и пониже, зато в плечах шире человека раза в полтора, а силой выделялся даже среди представителей своего народа, но разъяренный сухну, как всякий, кому нечего терять, за себя уже не боялся. Занятые обшариванием близлежащих окрестностей ребята в происходящее на поляне не вмешивались: нарушить закон поединка, вмешавшись на одной из сторон — тяжкое оскорбление, вне зависимости — происходит это в обычной драке или в бою — все равно, что при всех слабаком назвать.

Чувствуя за противником существенный перевес в силе, сухну неизменно уворачивался от ударов, в ожидании удобного момента — скорость орка оставляла желать лучшего. Поднырнув под очередной замах длинной когтистой лапы, человек схватил противника под колени и изо всей силы дернул на себя. Не ожидавший этого Горбаг с размаху сел в истоптанную траву, только и успев в полете схватить настырного сухну за горло. Хрипя, тот рухнул на колени, жилы на лице вздулись, в тех местах, где когти орка впивались в кожу, выступила кровь. В отчаянной попытке вырваться человек из последних сил нанес удар. Логично было бы предположить, что целился он в лицо ненавистного врага, но кулак пришелся ровно в середину широкой груди, туда, где под стеганой кожей легкого доспеха обычно болтается на цепочке номерной жетон. Сил у полузадушенного сухну было немного, непослушных детишек и то больнее шлепают, но на беду именно в этом месте располагался внутренний карман, в котором хранился дымовой патрон: малый сосуд легкого металла с притертой пробкой. От удара тонкие стенки смялись внутрь, и из-под доспеха ввысь рванулся столб густого черно-зеленого дыма. Дальнейшие события разворачивались со скоростью ветра, а так, что их не успела бы зафиксировать даже быстрая кисть писца государевых речей, а именно: Горбаг, более ослепленный дымом, нежели отброшенный отдачей, на мгновение выпустил человека, и тот, несмотря на свое плачевное состояние, тотчас же кинулся бежать. Но в этот момент Ранхур молча вскинул лук, и тяжелая кожистооперенная боевая стрела, пробив левую лопатку бегущего, оборвала его бессмысленную попытку спастись от судьбы. Падающее тело еще не успело коснуться земли, когда из леса вылетел заметивший сигнал тревоги Рагдуф.

— Дзарт-кхан! Что здесь…

Закончить фразу ему не дали. Отпихнув с дороги встревоженного картографа, на злосчастную поляну вылетел Десятый Назгул:

— Горбаг! — заорал он осипшим голосом, — Там… баба эта…

— Какая к Наркунгуру баба, че ты несешь, урод?! — злой, как бешеный медведь десятник с остервенением топтал сапогами злополучную железяку, продолжающую сочиться последними тоненькими струйками дыма. Радбуга он не удостоил даже взглядом.

— Ну эта… Вырвалась, зараза — и деру! А этот… О! Слышь, мелкий — нашел новую жертву Радбуг, — а ты какого хрена здесь торчал, а?

Ответить степняк не успел: резко забыв об уничтожении останков сигнального патрона, Горбаг, наконец счел нужным обратить внимание на своего протеже:

— Деру, говоришь… Ну и где она сейчас? — нарочито спокойным голосом поинтересовался десятник.

— На тот берег вроде ломанулась.

— Че…чего?! — вытаращил глаза дзарт-кхан, подбирая с земли оружие. — Ты куда, смотрел, гнида?! Дважды засветились из-за тебя…А вы че встали! Слыхали, чего творится? А ну бегом…

— Куда? — не понял Радбуг, на всякий случай делая шаг назад.

— В задницу! На тот берег, болван… Не хватало еще, чтоб тарки про нас пронюхали…

— Так они уже знают… — хмыкнул Гутхак. — В этом месте через реку переправиться — четверти часа хватит, там уж весь поселок, поди, на ушах стоит…

— Точно! — безрадостно поддержал его Лугхур, — Дым-то далеко видать, все, кому надо, заметили уже…Правда, с другой стороны, наши на помощь придут, в случае чего…

— Молчать! — рявкнул десятник, обретая прежнюю уверенность в себе. — Тем более, значит, на тот берег надо… Рагдуф! Где этот поселок долбаный?

— Но… Дзарт-кхан, помните, что в Моргуле настрого запретили… — бледный как соль картограф знал, что поздно взывать к благоразумию, а предприняв эту жалкую попытку, тотчас же сообразил: зря это он насчет Моргула…

— Какой, к Наркунгуру, Моргул! Ты кого стращать вздумал, а? Ты глянь: где он и где я… Плевал я на Моргул и тамошнее начальство, где поселок, я тебя спрашиваю?

— Четверть лиги на северо-запад… почти что на побережье — сглотнул Рагдуф, не желая даже думать о том, что последует дальше, и хотя поселок в любом случае был отлично виден с берега, картограф вдруг почувствовал себя виновным в грядущей участи всех его обитателей. Но как ни крути, а сейчас Горбаг был прав: теперь, когда уже наделано столько ошибок, остается только одно… За Бурзугай, по следам непрошеного свидетеля, а там — кто знает… Быть может, пути некоторых членов их маленького отряда разойдутся еще до того, как запылает первый дом ни в чем не повинного людского стойбища…

И десяток, повинуясь приказу дзарт-кхана, сорвался с места и помчался через лес, точно взявшая кровавый след волчья стая.

Иннет не помнила, как вылетела на берег. Юбка, разорванная в нескольких местах, путалась в ногах, мешая бежать. Дважды она все-таки упала, во второй раз — особенно неудачно, на камни. С трудом поднявшись и стараясь по возможности не обращать внимания на боль, пронзившую разбитые колени, женщина как можно выше подобрала лохмотья подола, и, держа их на весу, хромая, побежала дальше. Сердце колотилось как безумное, горели на шее и груди глубокие царапины от орочьих когтей, а страх и невыносимый стыд жег не хуже кнута. Жадные лапы отвратительной твари, глумливых хохот и предсмертный крик отца, пожертвовавшего собой, чтобы дать ей, Иннет, шанс спастись — дорого же оба они заплатили за дурацкую заблудившуюся лошадь кузнеца Фалгара! Едкие слезы катились по щекам, и тотчас высыхали от встречного речного ветра. Вот и лодка… Искать спуск к воде времени не было, и Иннет съехала вниз по глинистому обрыву берега. Жирная глина забилась под ногти, тяжелые комья налипли на