Царский угодник. Распутин - Валерий Поволяев

   — Для народушка жить нужно, о нём помышлять!

Из разговора с Распутиным Бонч-Бруевич выяснил, что о хлыстах тот не имеет почти никакого представления, к секте малеванцев не принадлежит и прикрывает малеванством собственную вседозволенность.

«В один прекрасный момент всё это кончится плохо», — подумал Бонч-Бруевич.

Утром Распутин проснулся мрачный, взъерошенный, мятый — он уснул, не снимая с себя ни рубахи, ни штанов, — босиком вышел на середину залы и, глянув на большую тяжёлую люстру, богато посверкивающую хрусталём и свежей бронзой, пошевелил пальцами ног.

   — Ангелина!

Дом, похоже, был пуст — на крик никто не отозвался. Матрёши, любимой дочки, тоже не было. Может, Лапшинская повела её куда-нибудь в цирк? Или на благотворительный концерт? Но об этом разговора не было.

   — Ангелина! — что было силы выкрикнул Распутин, услышал, как над головой шевельнулись и сладостно запели тонкие хрустальные подвески. Вот за что он любил хрусталь, так за нежный сахарный звук. Из хрусталя хорошо пить вино — в сто крат напиток бывает вкуснее, чем из простого стекла. В чём, в чём, а в этом Распутин знал толк, — Ангелина! — прокричал он в третий раз, ему сделалось жутковато, по коже побежали резвые колючие мурашки.

Хуже нет одиночества, человек в нём очень быстро теряет самого себя — звереет либо превращается в тряпку, да и убить его, когда он один, много легче — почти ничего не стоит. Распутин видел, как убивали людей, и удивлялся, с какой лёгкостью это происходило, — ничего, оказывается, не стоит вышибить дух из двуногого, и что главное — в большинстве случаев человек совсем не цепляется за свою жизнь. Почему?

Если бы знать почему. Может быть, жизнь осточертела, потеряла ценность? Распутин передёрнул плечами, ожесточённо потёр одной рукой другую, потом поменял руки, отёр лицо, замер: почудилось, что в соседней комнате раздались тяжёлые, грозные шаги. Это что же, выходит, он совсем один остался в большой холодной квартире и любой обидчик, спрятавшись за портьерой, может запросто напасть на него со спины?

Распутин перекрестился, бесшумно двинулся обратно, в спальню, ступая вперёд пятками. Пожалел о том, что до сих пор не купил себе револьвера; Муня Головина много раз советовала получить разрешение в полиции и купить револьвер — время-то надвигается опасное, шалого народа много на улицах и в домах, и приходящий секретарь Симанович, который посмышлёнее и попроворнее Лапшинской, тоже советовал, но что-то не лежала у Распутина душа к оружию; зайдя в пороховую лавку, он повертел в руках новенький бельгийский браунинг и отдал продавцу:

   — Дорог больно!

   — Есть и подешевле, — продавец наклонил блестящую, намазанную маслом голову, — но будет хуже!

   — Не надо мне ничего, ни хуже, ни лучше, — сказал Распутин и покинул лавку.

А выходит, напрасно он отмахнулся от напомаженного продавца — револьвер-то надо было купить. Оружие делает человека храбрее, увереннее в себе. Даже несмелый, с трясущимися коленками человек становится смелым, когда в руке держит дуру, способную сделать в поросёнке дыру.

Ну если уж не револьвер, то хотя бы топор под кроватью надо бы держать. Распутин растерянно втянул сквозь зубы воздух. «А эта тля, что приходила вчера... Может, она сейчас что-нибудь учудит? Нет, револьвер надо обязательно купить, с револьвером спокойнее».

Он облегчённо вздохнул, когда услышал внизу лёгкие, почти летящие шаги, узнал их — у Лапшинской была особая, птичья походка.

   — Ты где была? — спросил он, когда Лапшинская появилась в зале. — Что-нибудь случилось?

   — Слава Богу, нет. Звонили от госпожи Лебедевой...

   — И что же? — Распутин привычно пошевелил пальцами босых ног, вспомнив о вчерашнем, улыбнулся. Лицо осветилось изнутри, сделалось приятным, с черт исчезла жёсткость, глаза посветлели.

   — Велели сказать, что будет приятный сюрприз, просили не отказываться.

   — Ладно, от подарков таких женщин, как госпожа Лебедева, отказываться нельзя. — Распутин пошарил рукою в кармане брюк и выгреб горсть бумажных ассигнаций. — Ты вот что, Ангелина... Бери мотор, поезжай на вокзал и купи мне билеты до Тюмени.

   — Сколько билетов?

Распутин наморщил лоб, соображая.

   — Возьми четыре купе. Целиком четыре купе. Задача ясна? — по-военному спросил он.

   — Так точно, — тоже по-военному отозвалась Лапшинская, взяла жёлтый кожаный портфельчик, положила в него деньги и через десять минут на автомобиле укатила на вокзал.

Оставшись один, Распутин достал из буфета номерную бутылку горькой крымской мадеры — благородного напитка, подаваемого только к высоким столам, потом, подумав, достал ещё одну бутылку, тоже номерную — «Слёзы Христа» — сладкого душистого вина, которое любил царь, налил в узкий хрустальный штофчик мадеры, выпил, сощурился довольно, в другой штофчик налил «слёз», также выпил махом и отрицательно покрутил головой:

   — За что он эту пакость любит? Сладка уж больно! Так сладка и так липка, что помажь палец, приложи к носу — приклеится. Не оторвать, вот как приклеится — мёртво берёт. Йй-эх! Интересно, а что за сюрпризец приготовила госпожа Лебедева? — Он поднял бутылку со «слезами». — «Слёзы Христа» — это не вино — варенье! Если не запить — сдохнуть можно! — Он снова налил себе мадеры, похвалил: — А это — да, это вино. Совсем другое дело.

Сюрприз госпожи Лебедевой был необычен — в квартире Распутина появились два дюжих молодца с рыжими усами и бритыми затылками, наряженные в одинаковые костюмы, с одинаковыми шляпами, очень похожие друг на друга.

   — Вы что, братья-близнецы? — спросил Распутин.

   — Никак-с нет-с, — ответил один из молодцов, старший, — ростом он был на несколько сантиметров выше своего напарника.

Госпожа Лебедева, которой не понравилось пришибленное, угнетённое состояние Распутина — она уже прослышала и про странных нищенок, осаждающих квартиру «старца», — прислала Распутину двух охранников, наняв их в специальном бюро. Охранники владели приёмами бокса, ловкими подсечками, подножками, знали также тайны китайской борьбы, умели хорошо стрелять из револьверов, прыгать и бегать, читать по глазам мысли и угадывать желание хозяина.

   — Спасибо, — растроганно пробормотал Распутин, — вот не ожидал... Действительно сюрпризец! — Он засмеялся тихо, расслабленно, подивился в эту минуту тому, что какой-то час назад его могли допекать разные страхи, по коже бегал мороз, кололся, в душе было пусто, а сейчас состояние совсем иное — возвышенное, будто у ангела, солнечное, лёгкое. И всё благодаря госпоже Лебедевой.