Город темной магии - Магнус Флайт

Дуг Ловкие Пальцы, он же Лживый Ублюдок Дуг… Где-то между гневной тирадой Макса и прибытием чешской полиции Сара заметила на левой руке Дугласа обручальное кольцо. Как она могла пропустить столь важную деталь? Мысленно воссоздав их сексуальные игрища под столом, Сара поняла, что Дуг провел свое блестящее выступление, пользуясь одной правой. Прямо как у Бетховена в его знаменитом пассаже из фортепианной сонаты номер два, для которого ЛВБ тщательно выписал в партии аппликатуру (чего никогда не делал), прекрасно осознавая, что единственным человеком, способным сыграть его одной рукой, будет он сам. Саре доставляло удовольствие воображать, как Луиджи с разбегу берет трудный пассаж, воздев вверх левую кисть, чтобы зрители, которые не могли видеть клавиатуру, смотрели и изумлялись. Дамы конца восемнадцатого столетия наверняка из панталон выпрыгивали от такого зрелища… Саре представился Дуг, помахивающий куриным крылышком, зажатым в левом кулаке. Да… не очень-то и впечатляет.

Теперь носовые пазухи Сары пришли в норму, а вместе с возвращением обоняния пропал и ее интерес к Дугласу. Логического объяснения для того случая во время ужина у Сары не нашлось, поэтому она воспользовалась обручальным кольцом Дугласа для оправдания перемены в своем отношении. Сперва он, конечно, немножко дулся, но потом удовлетворился возможностью отпускать на ее счет двусмысленные шуточки за общим столом.

Сара хотела проскользнуть мимо Дугласа и идти прямо к Элеоноре, но передумала. Она была занята музейной работой все дни напролет, а сейчас у нее был шанс допросить Дуга по поводу Щербатского. Уж она-то вытрясет из него правду, а что касается обвинений профессора в наркомании – то с Дуга еще станется! И Сара уверенно свернула в сторону кабинета Дугласа.

Она пробыла во дворце уже достаточно долго и смекнула, что Дуглас занимал в иерархии здешних экспертов низкое положение – или, точнее, его занимали акварели Карла Роберта Кролла. Живопись давала весьма точное представление о жизни семьи Лобковицев в середине девятнадцатого столетия, но заказывались картины с одной-единственной целью – поразить неискушенного зрителя княжеским богатством и влиянием в обществе. А эти рисунки вообще не обладали большой художественной ценностью – в отличие, скажем, от оригинала бетховенской Четвертой симфонии. Между прочим, до этого бесценного экземпляра Сара дотрагивалась своей собственной рукой… Почему бы ей, в конце концов, не отвлечься от смутного чувства ужаса и от прочих треволнений, включая уже снятое обвинение в краже драгоценного распятия, паранойи Макса и до сих пор не объясненной смерти (убийства?) Щербатского? Лето все-таки обещало быть чертовски интересным…

Сара просунула голову в комнату Дугласа. Акварели выглядели отлично: в принципе, они были полностью готовы к выставке, а Дуг занимался в основном тем, что отбирал самые лучшие произведения и фотографировал их. Сара подозревала, что он просто убивает время, чтобы понежиться в Праге вдали от женушки.

– Как дела? – спросила Сара, переступая через порог.

– Привет, дорогуша, – отозвался Дуг. – Взгляни сама.

Сара подошла к нему и посмотрела на рисунок, лежавший на столе. Картинка изображала роскошную гостиную с двумя маленькими девочками на переднем плане. Позади, за арочным проемом, трое мужчин резались в бильярд.

– Обычный воскресный день из жизни тех, кто богат и принадлежит к австро-венгерской династии, – заметила Сара.

Она наклонилась, чтобы рассмотреть картинку поближе. Даже в схематическом и уменьшенном изображении черты Лобковицев нельзя было ни с чем перепутать. Вот этот тип, в зеленом жилете, положивший кий на плечо с небрежным изяществом, напоминал Макса. Конечно, если бы Макс сперва удосужился вытащить тот кий, что был засунут ему в зад…

Дуглас уставился в вырез футболки Сары.

– А как дела в твоем мире? – спросил он. – Что-нибудь интересненькое?

– Пытаюсь разобраться в записях Щербатского, – ответила Сара с деланым вздохом. – Там куча неясностей.

– Ничего удивительного. – Дуглас возвел очи к потолку и плюхнулся на шаткий деревянный вращающийся стул, какими были обставлены все их кабинеты. – Без обид, но у профессора не хватало винтиков.

– Он порой бывал… непредсказуем, – согласилась Сара, мысленно посылая извинения обычно столь методичному покойному Щербатскому.

– Короче, он сидел на крутой химии. – Дуглас засмеялся. – Я решил попросить, чтобы Макс подсадил и меня тоже, но кто захочет связываться с таким клиентом?

Услышав это, Сара буквально почувствовала, как ее уши превращаются в локаторы.

– Хм, – произнесла она, стараясь говорить небрежным тоном. – Значит, Макс и Щербатский… вместе торчали?

Судя по виду Дугласа, он жалел о своем последнем замечании, поэтому Сара снова соблазнительно наклонилась над столом, чтобы его подбодрить.

– Давай, колись, – промурлыкала она, предоставляя Дугласу удобный угол для обозрения. – Похоже, здесь скрывается аппетитная история.

– Ну ладно, – проговорил Дуг, разворачиваясь к ней на стуле, чтобы быть поближе к объекту рассмотрения. – Макс со Щербатским часто мотались в Нелагозевес и возвращались оттуда просто убитые! Мы с Майлзом и Дафной однажды приехали туда утром в воскресенье, хотели устроить пикник на природе, а там Макс спит в одежде посреди подъездной дорожки, прикинь? А Щербатский… – Дуглас таинственно расширил глаза и ухватил Сару за коленки.

– Что Щербатский? – подтолкнула его Сара, надеясь, что ей удастся выудить из него всю историю прежде, чем его руки заберутся чересчур высоко.

– Майлз нашел его в парке… возле реки. Без сознания. Лежал с арбалетом в руках.

– Что-о-о-о?

– Майлз потребовал объяснений, и ты бы слышала, как Макс на него орал! – Дуглас закатил глаза. – Это был рев настоящего князя! Затем он в гневе удалился, а мы с Майлзом перенесли Щербатского в замок. И Макс не позволил нам вызвать доктора. Закрылся вместе с профессором в комнате и заявил, чтобы мы выметались.

– Ты шутишь, – сказала Сара.

– Во-во! – Дуглас ухмыльнулся, ведя пальцем вверх по ее бедру. (Правой рукой, автоматически отметила Сара. Боже, до чего упорны женатые парни!)

– И что произошло потом?

– Он ведь князь, сама понимаешь. – Дуглас пожал плечами. – Мы потихонечку смотались и устроили пикник, а когда я заскочил в замок, чтобы сходить в туалет, то я сообразил, что они ссорились. Макс вопил: «Что случилось?», а Щербатский, кажется, плакал. Или смеялся, было трудно разобрать. Макс говорил ему, что он должен притормозить. «Я заставлю вас остановиться», – так он сказал. Я еще подумал – хорошо хоть, что старикан не помер… – Дуглас помолчал и добавил: – Но неделю спустя он все равно помер.

– А кто-нибудь сообщил в полицию? – произнесла Сара и быстро задействовала мышцы внутренней поверхности бедра, создавая барьер для дрейфующей к северу руки Дугласа.

– Я-то по-любому не говорил. И сомневаюсь, чтобы Майлз позвонил копам. Щербатский катился по плохой дорожке. Назвать тот случай самоубийством… это мягко сказано. Подозреваю, что профессор находился в отключке и ничего не соображал, когда вывалился из окна.

…Или Макс нашел способ «заставить его остановиться»…

В ближайшем будущем Саре будет необходимо проверить рассказанную Дугласом историю через Майлза или Дафну. Но сейчас на часах было почти пять, а она зарезервировала единственную функционировавшую во дворце ванную на пять десять. И ей еще надо забежать к Элеоноре, чтобы договориться насчет завтра.

– Мне пора! – воскликнула она. – Ванная не ждет!

– Тебе не нужен кто-нибудь, чтобы потереть спинку? – пробормотал Дуглас, поднимаясь с места и притягивая ее к себе за бедра.

Конечно: уже стоит. Саре очень хотелось врезать ему между ног, не столько за себя, сколько от имени миссис Секстон, но она приложила усилие и сдержалась. Как ни крути, а это она здесь разыгрывала из себя Мату Хари. Парня нельзя винить.

– Спасибо, думаю, что вопрос закрыт, – прощебетала она, закидывая сумочку за плечо и двигаясь по направлению к комнате Элеоноры. – Чао!

– Жестокая, – простонал Дуглас, поворачиваясь к акварели.

Дверь во владения Эрнестины оказалась закрыта. Элеонора бдительно следила за температурным режимом, чтобы «дамам было прохладно и комфортно». Сара предупреждающе постучала, приоткрыла створку, и ее сразу же обдала волна едкого запаха химикалий. Элеонора, облаченная в мексиканскую накидку-плащ серапе, кинула ей бумажную защитную маску и жестом показала, чтобы она захлопнула дверь.

– Я заканчиваю! – прокричала Элеонора, тоже через маску. – Взгляните на мою принцессу де Линь! Она изумительна!

Элеонора кивнула на портрет, над которым работала. На холсте была изображена женщина в традиционном ракурсе в три четверти, одетая в желтое атласное платье с ярко-розовыми бантами. В руке принцесса держала шляпку с плюмажем.