Стихотворения - Давид Самойлов

Мы с тобой очнёмся,

Разбегутся листья

По тугой воде.

Во сне мне послышался голос,

Так тихо, что я не проснулся,

И сон мой к последнему вздоху

Как будто в тот миг прикоснулся.

К последнему вздоху Марии,

Который настолько был лёгким,

Что словно уже относился

К бессмертью души, а не к лёгким.

На миг, что почти неприметен,

Сошлись непохожие двое —

С её сновиденьем бессмертным

Моё сновиденье живое.

И вот уже больше недели.

Как кончилась вся маета,

Как очи её не глядели

И не говорили уста.

Казалось, что всё это рядом,

Но это уже за чертой,

Лишь память не тронута хладом

И не обнята немотой.

И можно ли страхам и ранам

Позволить себя одолеть?

Лишь память, лишь память дана нам.

Чтоб ею навеки болеть.

1978

«Отгремели грозы…»

Отгремели грозы.

Завершился год.

Превращаюсь в прозу,

Как вода — в лёд.

1978

ЗАВСЕГДАТАЙ

Из всех печей, из всех каминов

Восходит лес курчавых дымов.

А я шагаю, плащ накинув

И шляпу до бровей надвинув.

Спешу в спасительный подвальчик,

Где быстро и неторопливо

Рыжеволосый подавальщик

Приносит пару кружек пива.

Вторая кружка для студента,

Косого дьявола из Тарту,

Который дважды выпил где-то

И починает третью кварту.

Он в сером свитре грубой вязки,

По виду — хват и забияка,

Он пьёт и как-то залихватски

Разламывает шейку рака.

Он здешний завсегдатай. Дятел,

Долбящий ресторанный столик.

Он Мефистофель и приятель

Буфетчицы и судомоек.

Поклонник Фолкнера и йоги,

Буддизма и Антониони,

Он успокоится в итоге

На ординарном эталоне.

Он не опасен. Пусть он шпарит

Двусмысленные парадоксы

И пусть себе воображает,

Что он силён в стихах и в боксе.

Мне нравится его весёлость.

Как он беспечен и нахален,

И даже то, как тычет в соус

Огрызок сигареты «Таллин».

А в круглом блюде груда раков,

Пузырчатый янтарь бокала,

И туч и дымов странный ракурс

В крутом окне полуподвала.

1978

«Пусть нас увидят без возни…»

Пусть нас увидят без возни,

Без козней, розни и надсады.

Тогда и скажется: «Они

Из поздней пушкинской плеяды».

Я нас возвысить не хочу.

Мы — послушники ясновидца…

Пока в России Пушкин длится.

Метелям не задуть свечу.

1978

«Мы не меняемся совсем…»

И.К.

Мы не меняемся совсем.

Мы те же. что и в детстве раннем.

Мы лишь живём. И только тем

Кору грубеющую раним.

Живём взахлёб, живём вовсю,

Не зная, где поставим точку.

И всё хоронимся в свою

Ветшающую оболочку.

1979

«Повтори, воссоздай, возверни…»

З.Г.

Повтори, воссоздай, возверни

Жизнь мою, но острей и короче.

Слей в единую ночь мои ночи

И в единственный день мой дни.

День единственный, долгий, единый,

Ночь одна, что прожить мне дано.

А под утро отлёт лебединый —

Крик один и прощанье одно.

1979

«Дай мне нынче выйти в полночь…»

Дай мне нынче выйти в полночь

В незастёгнутом пальто.

Не нужна ничья мне помощь,

И не нужен мне никто.

И не важно даже — худо

Или хорошо у нас.

Просто я шататься буду,

Несмотря на поздний час.

Потому что в эту полночь,

Раскачавшую прибой,

Вдруг очнёшься и припомнишь

И узнаешь, что с тобой.

1979

ДНЕВНИК

Листаю жизнь свою,

Где радуюсь и пью,

Люблю и негодую

И в ус себе не дую.

Листаю жизнь свою,

Где плачу и пою.

Счастливый по природе

При всяческой погоде.

Листаю жизнь свою,

Где говорю шутейно

И с залетейской тенью,

И с ангелом в раю.

1979

«Зачем за жалкие слова…»

П. Г.

Зачем за жалкие слова

Я отдал всё без колебании —

И золотые острова,

И вольность молодости ранней!

А лучше — взял бы я на плечи

Иную ношу наших дней:

Я, может быть, любил бы крепче.

Страдал бы слаще и сильней.

1979

БЕССОННИЦА

Я разлюбил себя. Тоскую

От неприязни к бытию.

Кляну и плоть свою людскую,

И душу бренную свою.

Когда-то погружался в сон

Я, словно в воду, бед не чая.

Теперь рассветный час встречаю,

Бессонницею обнесён.

Она стоит вокруг, стоглаза,

И сыплет в очи горсть песка.

От смутного её рассказа

На сердце смертная тоска.

И я не сплю — не от боязни,

Что утром не открою глаз.

Лишь чувством острой неприязни

К себе — встречаю ранний час.

1979

«Обратно крути киноленту…»

Обратно крути киноленту,

Механик, сошедший с ума,

К тому небывалому лету,

За коим весна и зима!

Крути от июня до мая

Обратного времени ход,

Что стало моим — отнимая,

Приход превращая в уход.

Пускай разомкнутся объятья,

Окажется шляпа в руке.

И слёзы в минуту отъятья

Покатятся вверх по щеке.

Спиною подамся к перрону,

Прощанью бессмысленно рад,

Рукою махну изумлённо,

И поезд потянет назад.

Уйдут станционные зданья,

Просторный откроется вид.

И смутное счастье незнанья

Тревожно черты озарит.

Крути мою ленту обратно,

Злорадствуй, механик шальной.

Зато я увижу двукратно

Всё то, что случилось со мной.

Я прожил ни много ни мало

Счастливых и сумрачных лет.

Я фильм досмотрю до начала

И выйду из зала на свет…

1979

САНДРИЛЬОНА

Сандрильона ждёт карету.

Чинно курит сигарету.

Ждёт, чтоб прибыл сандрильонец

Из компании гуляк —

С туфелькой, на «Жигулях».

Стынет кофе. Отрешённо

Ожидает Сандрильона

Из мильона сандрильон.

В ней не счастье, не страданье,

Всё — сплошное ожиданье.

Наконец приходит он.

И, с задумчивым соседом

Не простившись, выйдет следом

За плечистым сандрильонцем

Из сапожной мастерской.

Парк осенний залит солнцем.

Осень. Небо. И покой.

И уедет Сандрильона,

С ней — волос её корона,

Вместе с гордым модельером

На машине «Жигули»…

Высоко над морем серым

Чайки, тучи, корабли.

1979

«Я сделал вновь поэзию игрой…»

Я сделал вновь поэзию игрой

В своём кругу. Весёлой и серьёзной

Игрой — вязальной спицею, иглой

Или на окнах росписью морозной.

Не мало ль этого для ремесла,

Внушённого поэту высшей силой,

Рождённого для сокрушенья зла

Или томленья в этой жизни милой.

Да! Должное с почтеньем отдаю

Суровой музе гордости и мщенья

И даже сам порою устаю

От всесогласья и от всепрощенья.

Но всё равно пленительно мила

Игра, забава в этом мире грозном —

И спица-луч, и молния-игла,

И роспись на стекле морозном.

1979

«Скрепляют болезни и смерти…»

С. Н.

Скрепляют болезни и смерти

Отчётливость памятных мет

И сумрачных десятилетий

Понурый и грубый цемент.

Когда эта птица мне пела,