Встретимся в Эмпиреях - Игорь Удачин

— Ну что же, мне пора, — Ее тихий, схожий в этот миг с шелестом листвы на ветру голос выдернул меня из омута мыслей.

— Да, солнышко, конечно, — и я Ее поцеловал, как целуют в последний раз. Так, чтобы надолго запомнить вкус этих губ.

Вот, стало быть… такое состоялось прощание. Бестолковое, как и вся моя жизнь. В очередной раз эта самая жизнь повернулась ко мне неприглядной стороной. Но — ничего. Вроде привык уже, бывает и хуже. И за примером далеко ходить не придется. Уже на следующий день…

Уже на следующий день меня ожидал сногсшибательный сюрприз. Из дома пропали деньги…

Деньги лежали в ящике шкафа, что стоит в моей комнате, и деньги были немалые. Оно и понятно, ведь откладывал уже второй год. По крохам, конечно, но срок приличный — набежало. Отца думал порадовать. Копил на поездку к родственникам, в чьих краях ― могила матери. Когда мать чувствовала себя совсем плохо, «белые халаты» рекомендовали климат помягче, хотя смысла, по правде… ну, не о том я… Это приграничная зона, дорога дорогая. В сущности, денег хватало уже давно, но поддавшись этакому «чулочному ражу», хотелось собрать ощутимо больше необходимой суммы — для непредвиденных трат.

Итак, я потребовал от себя холодности и рассудительности, включил мозги и тут же стал приходить к ужасающим мою психику заключениям. Вчера до Ее прихода деньги были на месте; отец остался на работе «в ночь» и не вернулся до сих пор; больше ничьей ноги в этот отрезок времени в доме не ступало. Ага! Это, наверно, я сам стянул их у себя, как в одном из своих снов тырил коврики! Боюсь, что не так… В воздухе запахло подлостью, с которой я в своей жизни еще не сталкивался.

Набираю номер Ее телефона. Как все сейчас выйдет? Знать бы.

— Алло, — слышится вслед за показавшейся мне бесконечной серией длинных гудков. Она. Собственной персоной.

— Здравствуй.

— Привет! Как раз собиралась тебе позвонить. Я сейчас занята ― собираю вещи. Но все равно рада тебя слышать. Так голова гудит после вчерашнего, ты не представляешь! Ну мы и пьяницы с тобой, смех разбирает! (Действительно смеется). А ты как? Как у тебя дела? Не вытерпел? Я же обещала, что позвоню, дурачок. А я все утро кручусь как белка в колесе… — на меня выливается целый ушат бестолковой болтовни.

— Постой. Ты мне ничего не хочешь сказать? — бесцеремонно обрываю Ее.

В трубке на некоторое время повисает напряженная тишина.

— Что сказать?

— Подумай.

Опять молчание. Отвечает не сразу.

— Я буду скучать по тебе.

— Угу. Подумай еще, — я держу себя предельно жестко.

— Не знаю. Ты странный какой-то сегодня…

— У меня деньги пропали!

— … — ни слова не говорит в ответ.

— Зачем ты так поступила?

— Ты хочешь сказать, я у тебя деньги украла?!

Теперь как дурак молчу я. У меня язык не поворачивается повторить эти слова, хотя большей уверенности быть не может.

— Чего ты молчишь? Я сейчас трубку повешу! Я — воровка?! Ты так думаешь?

— Я уже не знаю, что и думать. Я сейчас ничего не соображаю, солнышко…

— Я тебе не солнышко!

— Если бы ты мне сказала, что они тебе нужны — я бы сам тебе их отдал…

— Мне от тебя ничего не нужно и никогда не было нужно!

— Бог с ними, с деньгами! Ты просто пойми, что так не поступают…

— Ты свихнулся за ночь?! Вызови врача на дом!

— Я же люблю тебя, глупая… а ты…

Ту… ту… ту… — раздались гудки, на этот раз короткие и нервозные. Она повесила трубку.

Погружаюсь в состояние пустоты и бессилия. Наскребя мелочи по ящикам стола и карманам одежды, отправляюсь прочь из дома.

Впервые в своей жизни я напился в полном одиночестве. И даже не имею представления, где провел тогда ночь.

— Такие дела, Демон… Скажи мне, брат: зачем мы ищем свою вторую половинку? Чтобы она отравила нам жизнь и поселила в душе злобу? Неужели для этого?

— Не знаю, брат. Я никого не ищу, — Демон сплюнул сквозь зубы и, сощурив глаза, посмотрел на меня. — Но вообще я потрясен тобой и всей твоей историей. Почему ты мне раньше ничего про нее не рассказывал?

Действительно. На протяжении всех четырех месяцев, как я был знаком с Ней, я и словом никому не обмолвился о Ее существовании. Даже Демону.

— Неважно.

— Неважно, да. Ты мне вот что еще скажи: почему в тот же день ты не поехал к ней домой и не разгромил это чертово логово?!

— Ты ничего не понимаешь, Демон.

— Куда уж мне!

— Зацепила она меня. По-настоящему зацепила. Я все бы ей смог простить, не только это. Мне — тьфу на все, она бы только была рядом. Поверишь ли?

— Но она же — крыса! Ты это понимаешь?

Я поежился. Мне было неприятно, что Демон отпускает в Ее адрес оскорбления. Но и заступаться за Нее тоже не мог себе позволить ― и без того пребывал в роли тряпки для вытирания ног. Слишком неопределенно я себя чувствовал.

— Уже неделя минула, как это произошло, Демон. Я пеняю на домовых, нечистую силу, свою рассеянность — на что угодно, только не на Нее. В голове, знаешь, до сих пор не укладывается… Я так боялся Ее потерять… А сейчас Она далеко… Мне паршиво, Демон. Очень.

Демон встряхнул меня за шиворот как мальчишку. На его лице было написано пусть наигранное, но все же отвращение к моей персоне.

— Не будь смешным! Побереги хотя бы мои уши, Гоголь, если свои все еще в лапше. Ты же всегда был таким психологом! Сейчас что?

— Легко быть психологом со стороны. Когда что-то коснется тебя лично, становишься беззащитным. Ты видишь то, что видишь, а не то, что, возможно, есть на самом деле.

— Ага, умом-то ты понимаешь свою дурость!

— Ум мой давно живет обособленной жизнью.

— Заметно, знаешь ли!

Демон извлекает из рюкзака две бутылки нефильтрованного пива. Откупоривает. Одну из них небрежно сует мне в руку.

— Она увидела в тебе глупого юнца и вдоволь над тобой поизгалялась, а потом еще и это… Ты сам виноват, сам себя так ей преподнес. Если бы ты не предоставил ей «второй стандарт», а вел себя как и со всеми жабами[1] — все было бы по-другому, — Демон сделал смачный глоток и облизнулся.

— Может быть. Но мне хотелось быть таким с ней…

— Извини, дай я закончу мысль. Я имею в виду, все было бы ясно и конкретно: Она или дала бы тебе, или отвалила. Но с подлой ее сущностью ты все равно бы ничего не поделал. Радуйся, что она вообще исчезла из твоей жизни. Как петля с шеи долой.

— Не могу, брат, — упрямлюсь я. — Да, она редкая стерва, но в то же время она особая девчонка в моей жизни (позднее я выведу свое собственное определение, что значит «особая»). С ней я чувствовал себя… счастливым, что ли.

— А я-то думал: где он пропадает в последнее время? А Гоголь счастьем наслаждался. Ох, счастья-то привалило! — Демон издал ехидный смешок.

— Зря ты так. Я же тебе равно как исповедываюсь. Кому бы еще я все это рассказал?

— Знаю, Гоголь. И на правах твоего друга я не дам тебе протухать от самоедства. Давай-ка выкарабкиваться, брат. Мы сегодня же ух каких пташек наловим! Ты, главное, выкинь ее из головы, эту суку.

— Смогу ли, Демон, так сразу? Я ведь ее ни много ни мало… любил.

— Ну и кретин!

Я украдкой взглянул на свирепого Демона и внутренне улыбнулся: это ведь я сам уготовил ему такую роль, чего уж. Конечно, я ждал от него слов типа: «Плюнь. Забудь. Отруби как гнилую руку. Жизнь-то продолжается!» И товарищ, нужно признать, справлялся с ролью на все сто.

А жизнь и в самом деле продолжалась. Демон «вцепился» в меня мертвой хваткой и просто не давал зациклиться на своих мрачных мыслях. Уже через месяц я был как новенький — натуральный Гоголь с обложки! Воспрянувший. Веселый и беззаботный. До вскрытия вен и прочих упадочнических дикостей не дошло. Без Нее, как оказалось, тоже можно было жить…

Еще четыре месяца спустя. Ноябрь

Как-то вечером на пару с Демоном мы убивали время в одном приглянувшемся нам с некоторых пор баре. Заведение было известно под названием «Карамба» и имело довольно дурную репутацию. Если хорошенько здесь полазить, то вполне можно насобирать выбитых зубов поболее, чем монет в фонтане на центральной площади города. Но не подумайте, что мы приходили сюда в поисках приключений ― впрыснуть, что называется, в кровь адреналина. Нет. Нам просто нравилось это место за его неформальность. Да и не трогали нас тут обычно. Кому мы, собственно, нужны…

«Карамба» представлял собой примерно вот что: стойка бара с не шибко дружелюбным барменом, на выразительной физиономии которого, цвета жареного миндаля, одно только и прочитаешь: «Как вы мне все надоели, судьба моя грешная!»; штук пятнадцать столиков с пепельницами из фиолетового стекла в форме полуцветка-полуженщины и уж непонятно за какой надобностью стоящий у стойки игральный автомат — как мне кажется, он так никогда и не использовался по назначению. Всегда звучала музыка, хмельная и балаганная. Ее делали громче по мере прибывания посетителей. Раньше зал «Карамбы» был разделен перегородками на отдельные кабины, и сидевшие за разными столиками не видели и почти не слышали друг друга, если только не кричали. Но потом перегородки убрали, и сейчас все как на одной большой ладони. Так, полагаю, стало проще пресекать кулачные конфликты и обслуживать.